Но следствию на это было наплевать. При всем желании отмазать Эдика ни у кого не получится. В ходе задержания парень заявил, что автомобиль марки БМВ, государственный номер такой-то, принадлежит ему и никто его не угонял, а если бы попробовал, то ему бы точно оторвали яйца. При этом Эдик упорно твердил, что никого не сбивал и вообще не при делах. В то время как семеро свидетелей зафиксировали номер машины, а свидетель номер один, Виктор Шамрай, даже гнался за взбесившимся «бумером» и также зафиксировал номер. А поскольку машину никто не угонял и, кроме Эдика, сидеть за рулем в ней в тот день никто не мог, вывод напрашивался сам собой: Эдуард Кострица виновен в смерти пожилой женщины и причинении тяжких телесных повреждений ребенку. Суд и приговор — вопрос времени.
Отец Эдика понимал это, как никто. Поэтому, приложив максимум усилий, чтобы оттянуть время, он дождался возвращения старшего брата. Василий Кострица первым делом наведался в больницу к племяннику. Там он выгнал всех из палаты, а через двадцать минут перепуганная медсестра молча вытирала мокрым полотенцем кровь с разбитой физиономии Эдика, а он тем временем сплевывал обломки одного из передних зубов. Но эти подробности всплыли позже, случайно, и к делу непосредственно не относились.
Покончив с воспитательным моментом, Василий Кострица взялся за дело всерьез. Посыпались звонки из Киева на нужные номера в высоких кабинетах. Затем шестеро очевидцев круто изменили показания. Двое вообще от всего отказались, заявив, что на самом деле ничего не видели — просто хотели помочь милиции в поисках преступника. Трое заявили, что ошиблись в цифрах и назвали совершенно другие номера автомобиля, окончательно сбив с толку следователя. Еще один продержался дольше, но после того, как у него ни с того ни с сего вдруг сгорела собственная машина, сообщил, что ошибся и на самом деле точно не помнит номер «бумера».
Тем временем искалеченную девочку оперативно доставили в престижную киевскую лечебницу на специально оборудованном автомобиле коммерческой медицинской службы. Там к ней приставили парочку светил и вышколенную обслугу, и вскоре стало известно, что девочка уже ходит, хотя и прихрамывает, а временами у нее кружится голова. Но в целом необходимая медицинская помощь была оказана более-менее своевременно. Во сколько обошелся курс дорогостоящего лечения и кто за него заплатил — осталось тайной. Главное заключалось в том, что родные девочки, перед тем как отправиться вместе с ней в Киев, забрали заявление под предлогом того, что не имеют претензий. Тем более что стало совершенно непонятно, кому предъявлять эти претензии. Шестеро свидетелей были уже далеко не столь категоричны. А сам Эдик клялся-божился: до того набрался на собственных именинах, что провалялся в постели весь следующий день. Кстати, и у девицы прорезалась память, и она собственноручно накатала по этому поводу целых четыре страницы показаний.
Свидетели могли ошибаться. Эдуард находился дома. И разве мало в Житомире похожих БМВ, на которых разъезжают пьяные подонки? В конце концов, ведь лица водителя так никто и не видел, даже седьмой свидетель, Виктор Шамрай, который уперто стоял на своем и не менял показаний. К концу расследования он остался единственным, кто соглашался дать показания, и без него дело могло развалиться окончательно.
— Мутная была история, — согласился Бражник. — По-моему, уже следующей весной, после революции, у нас куча народу вылетела из-за коррупции. В том числе и дело Кострицы им припомнили.
— Нашим тоже досталось, — кивнула Кира. — Только дело все равно развалилось. Шамрай тоже отказался от своих показаний. Как и все остальные. Перепутал, понимаешь. Ошибочка вышла. Но знаешь, как и почему так вышло?
— Купили или запугали?
— Однажды утром, в конце июля, Виктора остановили прямо на улице и запихнули в машину… — Кира говорила спокойно, буднично. — В машине завязали глаза. Потом вывезли куда-то за город или в частный сектор, не суть важно. Заволокли в специально подготовленный погреб, оставив под потолком слабенькую лампочку, и приковали цепью к стальной скобе, вмурованной в бетон. А напротив, тоже на цепи, посадили здоровенного свирепого волкодава.
— Ничего себе!
— Причем, — продолжала Кира, — собачью цепь сделали вполне определенной длины. Даже натянув ее, пес не мог дотянуться до пленного на каких-то полметра. Выйти из своего угла он не мог. Неверный шаг — и зверюга схватит за ногу, за руку, да за что попало. Пес рвался вперед, стоило парню просто пошевелиться. Виктор кричал, пытался что-то объяснить, попросить — напрасно, с ним никто не общался. Так он провел в подвале с глазу на глаз с псом целые сутки. Голодный, раздетый до трусов. Под утро он уже весь был в собственной и собачьей моче, потому что сток в подвале отсутствовал. А псу хоть бы что: он просыпался от малейшего движения потенциальной жертвы…
Березовская сделала паузу. Бражник не знал, что сказать, хотя видал всякое, даже похлеще.
— Утром Шамрая вытащили наружу. Лиц своих похитителей он не видел, на всех были черные балаклавы. Его обмыли ледяной водой из шланга, швырнули одежду, а когда он оделся — снова запихнули на заднее сиденье машины. Там ему налили стакан водки и сунули в руки твердую папку, лист бумаги и ручку. Пояснений не последовало, но Шамрай все понял и написал так, как ему неоднократно советовали уже несколько раз и по телефону, и в личных беседах. После этого его отвезли в прокуратуру. У входа уже стояла его мать, насмерть перепуганная и заплаканная. Вместе с сыном, которого алкоголь на какое-то время привел в адекватное состояние, они прошли к следователю. И Виктор вручил ему заявление… Вот так и была поставлена последняя точка в деле Кострицы. Говорят, что после этого Шамрай глухо запил. Мать сначала кинулась было искать правду, подала заявление о том, что ее сына выкрали, но через пару дней дала задний ход — никаких перспектив. А Виктор пил вмертвую, и она была вынуждена везти его куда-то в Киев, чтобы уложить в специализированную больницу. Все это тянулось до поздней осени. Но знаешь, что любопытно? На работу в эти самые «Необычные факты» Виктору удалось устроиться как раз во время событий в Киеве. Майдан, всем не до работы, и уж тем более не до всякой там чертовщины, о которой эта газета писала и тогда, и сейчас… — Кира снова помолчала. — Но на самом деле и к нынешней истории все это имеет кое-какое отношение.
— Какое именно?
— Давай подумаем вместе, для этого и позвала. Тот, кто слил мне детали этого жуткого приключения с Шамраем, обмолвился: Василий Кострица на каком-то этапе обращался за помощью к Денису Ковалевскому. И получил ее.
— А конкретнее?
— Конкретнее — люди, ходившие под Акулой Дэном, подключались на этапе, когда попытка купить свидетеля не удавалась. Похоже, что подвал с волкодавом — его персональное ноу-хау.
— Хм… Но ведь Шамрай ни с какой стороны не причастен к убийству Поддубного. У них абсолютно разные интересы и круг общения. Они даже знакомы не были. И пока что… пока что общим в этих двух историях можно считать только то, что в обеих Акула Дэн фигурирует в качестве организатора преступления. Как минимум. Однако доказать ничего невозможно. Нет слов, Кира Антоновна, история показательная, Шамраю не позавидуешь. Но какое она может иметь отношение к нашему убийству? И при чем тут вообще Подлесное с его мистикой?
— Не знаю, — поморщившись, признала Березовская. — Просто подумала: а вдруг вдвоем нам все-таки удастся сложить пазл…
10
На самом деле не было ни плана «А», ни тем более плана «Б».
Бражник решил действовать по единственному в подобной ситуации плану — не строить никаких планов. Тем более что, собираясь в Подлесное, где можно столкнуться с самыми необычными явлениями, пусть даже и не мистическими, а обычными атмосферными или геологическими аномалиями, вряд ли разумно вообще разрабатывать планы. Любой из них, даже самый обстоятельный, может оказаться никуда не годным и кардинально измениться в следующую секунду.
Сергей решил действовать по собственному разумению. Поэтому обул армейские берцы, камуфляжные штаны, зеленый свитер с высоким воротом и теплую, но не тяжелую и не стесняющую движений пятнистую куртку. На голову — черную вязаную шапочку. В один карман сунул фонарик и запасные батарейки, завернутые в полиэтиленовый пакет. В другой — запасную обойму. Табельный «макар» сегодня отдохнет. Для таких ситуаций у Бражника, как и у большинства опытных оперов, имелся в загашнике конфискованный во время одного из обысков и не зафиксированный в протоколе «ТТ». Этот пистолет служил ему уже лет пять, хотя пустить его в дело доводилось всего трижды. И слава богу.
Операции, не санкционированные начальством, сотрудники «убойного» отдела проворачивали нередко. Потому что надежнее и эффективнее предпринять что-то на свой страх и риск, а уж потом, опираясь на результат, отписываться задним числом или просто помалкивать, сохраняя все в тайне.
Если уж по большому счету, то экспедиция в Подлесное не была серьезным служебным нарушением. Но он собирался действовать на чужой территории, к тому же вооруженный, что подпадало под пару статей уголовного кодекса. Вообще-то разбираться в этой истории должны были бы коллеги из района, а отчитываться им полагалось в первую очередь в областном управлении. Соответственно, в дальнейшем выявленными фактами надлежало заняться именно районному, а при необходимости — и областному розыску. Городской тут совсем ни при чем, в пролете. Зато если Бражник наворожит там чего не следует, городской розыск и его прямое начальство получат по шапке.
Субординация в милиции порой играет куда более значимую роль, чем непосредственное раскрытие преступления.
Однако Бражник, как и некоторые из его коллег, стреляных оперов с солидным стажем разыскной работы, добивался результатов, вследствие чего его терпело начальство, ценили партнеры, да и сам он имел основания себя уважать только благодаря злостному и систематическому нарушению этой самой субординации. Сергей порой даже готов был допустить наруше