Шамрай вынул из кармана мобильник, взглянул на дисплей, нажал несколько кнопок и прищелкнул языком:
— Телефон тоже не работает. И тачка твоя засела.
Остальные, в том числе и Гриша, проверили свои телефоны. Ни один не работал, везде высвечивалось одно и то же: «Покрытие отсутствует».
— Валить надо отсюда, — буркнул водитель. — Давайте лучше прямо сейчас машину из канавы вытолкаем. А то как засядет…
— Не паникуй! — Бесконечное нытье водителя снова начало раздражать Виктора. — Нас тут четверо взрослых мужиков. Вытолкнем, не проблема. Тем более что это в наших же интересах. Идем лучше с нами, а то если будешь сидеть один в салоне — бабай украдет. Недаром же говорят, что здесь люди исчезают…
— «Бабай»! — передразнил Гриша. — Очень смешно, нечего сказать.
И тем не менее поплелся за остальными.
Четверо мужчин вступили в аномальную зону.
10
Правда, ничего такого уж аномального вокруг пока не наблюдалось.
Дождь тем временем постепенно прекратился, даже солнце выглянуло. Не яркое, каким оно бывает в хорошую погоду, а холодное, равнодушное ко всему, ноябрьское. И его свет лишь подчеркнул общую угрюмую картину, открывшуюся их глазам.
Село Подлесное — а это, скорее всего, было именно оно — лежало в небольшой низине и напоминало островок, зажатый между лесами. Возможно, в лучшие времена здесь даже существовало транспортное сообщение. Даже точно существовало: населенный пункт был не настолько велик, чтобы иметь собственную школу, но и не так мал, чтобы тут не было жителей с детьми дошкольного и школьного возраста. По крайней мере, в советские времена, когда сельские жители еще не имели возможности свободно переселяться, покидая свои усадьбы, все это наверняка было предусмотрено. Та же Тома Томилина говорила, что должна была родиться в Подлесном, значит, тут должен был иметь место хотя бы фельдшерский пункт.
Посему, прикинул Шамрай, теоретически ситуация могла выглядеть следующим образом: это село было территориально подчинено сельсовету другого села, соседнего. Он сверился с картой — верно, вот оно, Балашевичи. Заблудившись, они миновали его, там даже скособоченный и проржавевший указатель сохранился. Балашевичи тоже отселены, но от них до Подлесного примерно километров десять. Кружили они, понятное дело, дольше, так как за два десятилетия дороги, не используемые по назначению, просто исчезли. Правда, Балашевичи тоже расположены практически на границе районов. И люди, селившиеся в Подлесном, не виноваты в том, что формально их следовало приписать к какой-то территории. А уж каким был местный почтовый адрес, спустя двадцать лет наверняка никто уже не помнит.
Задумчиво почесав переносицу, Шамрай вернул карту в карман. Надежды на нее было мало.
Складывалось впечатление, что все Подлесное состоит из одной длинной, километра в три, улицы. По обе стороны от нее стояли когда-то опрятные и веселые, а теперь — полуразрушенные, заброшенные, мертвые дома. На крыше одного из них Виктор заметил наклонившуюся под углом тридцать градусов допотопную телевизионную антенну. Заметил ее не только он.
— Здесь, между прочим, телевизор смотрели, — произнес у него за спиной фотограф Жора. — Значит, была все-таки цивилизация. Я только одного не пойму: почему антенна всего на одном доме?
— По той же причине, по какой нет ни одного целого стекла в окнах. И табличек с названием улицы, — откликнулся Гриша. — И в домах ничего путного не найти. Было время, когда сборщики металлолома в таких местах все на фиг подчищали. Антенны же металлические. Да и проводов на столбах тоже нет, заметил?
И в самом деле, столбы электролинии торчали вдоль улицы совершенно голые.
Виктор попытался представить, как тут когда-то жили люди. Как они ходили по этой дороге, как играли свадьбы, катая здесь сватов в тачке. Как провожали по ней же в последний путь умерших. Сразу стрельнуло: где-то здесь должно быть и кладбище. Заброшенное кладбище в покинутом селе — любимое место действия для авторов жутких историй.
По спине невольно пробежал холодок.
Чтобы не стоять и не накручивать себя, Шамрай неторопливо двинулся дальше. Профессор Горбатько потащился за ним, втянув голову в плечи. Жора уже настроил фотоаппарат и теперь щелкал все подряд, выискивая самые мрачные кадры. Ему ли не знать, чем положено иллюстрировать подобные статьи! Гриша просто вертел башкой во все стороны.
— Мужики, тут, похоже, даже вороны не летают, — наконец поделился он еще одним наблюдением.
— Зато машины все-таки ездят, — заметил Горбатько. — А в такие места просто так не заедешь, я правильно понимаю?
— Точно, — отозвался Гриша. — Я бы сюда снова ни за что не поперся.
— Да уж, местечко не очень приятное, — согласился профессор. — И аура тут паршивая, я уже чувствую. Почему — не могу объяснить, а просто чувствую.
Переговариваясь, мужчины прошли по центральной улице брошенного села и вышли к месту, которое когда-то, видимо, считалось местным центром. Напоминало оно небольшую площадь в форме неправильного овала, которую и пересекала главная, она же единственная, улица. Взглянув налево, Гриша не удержался и хохотнул. Все тут же повернулись в эту сторону. Водитель смеялся, уставившись на небольшой пустующий постамент, позади которого торчало одноэтажное здание, смахивающее на контору или сельсовет.
— Тут бюст Ленина был, зуб даю! — веселился Гриша. — А уж потом ему и ноги приделали. Бронзовый, надо думать, вот его и скоммуниздили…
— А тебя-то с чего колбасит, что-то я никак не пойму? — раздраженно спросил Шамрай.
— А потому что я в лихие девяностые знаешь сколько такого говна сдал вот этими вот самыми? — Водитель выставил перед собой руки. — Чего уставился? Ты тогда еще пацаном был малолетним, кота «дядей» называл, а у меня, блин, жена молодая, дите на руках, сам я после армии, а работы в Житомире — во! — На сей раз он умудрился скрутить одновременно обеими руками по здоровенной дуле. — Отрихтовали мы с зятем старенький «рафик», повыдрали оттуда все сиденья — и вперед, за орденами! Полтора года по всем районам металл собирали. Скидывали его на частных пунктах приемки, а дальше умные люди гнали медь, алюминий и прочий лом через Питер в Прибалтику. Зятю тогда мало показалось, решил он в этот бизнес серьезно зайти, сам начал возить…
Гриша внезапно умолк, сплюнул и повернулся к постаменту спиной.
— И? — спросил Жора.
— Перехватили на трассе за Харьковом. Груз забрали, а зять в драку полез — вот и пристрелили его. — Гриша махнул рукой. — Я после этого с металлом завязал, в челноки подался.
Его веселье внезапно сменилось депрессией.
Профессор Горбатько, заметив это, вдруг насторожился и стал похож на охотничью собаку, которая взяла лисий след.
— Голова не болит? — деловито осведомился он.
— У меня? — Водитель для верности ткнул себя пальцем в грудь.
— У меня болит, — подал голос Жора. — И на душе какая-то гадость.
— А как болит? — уточнил Горбатько. — Просто или еще и в висках стучит?
— Стучит. — Повесив камеру на шею, Жора принялся массировать виски указательными пальцами.
— Мне тут тоже паршиво, — сообщил Гриша. — Поехали отсюда, мужики.
Шамрай тем временем осматривался. Справа от постамента и конторы, на противоположной стороне площади стояло пустое строение из силикатного кирпича, в котором даже тот, кто никогда не бывал в сельской местности, легко мог бы опознать бывший магазин.
— Интересно, а где у них танцы были? — задумчиво проговорил Гриша.
— А тебе какая разница? — равнодушно обронил Виктор. — Теперь мы этого никогда не узнаем.
— Смотрите-ка, а ведь дальше площади машины не заезжали! — подал голос профессор, указывая на следы шин. — Останавливались где-то здесь, у постамента, разворачивались — и обратно. Виктор, мне уже можно работать? Сдается мне, что мы на месте.
— Даже нужно, — согласился Шамрай. — Да вам и виднее. Я в этих ваших тектонических разломах и прочих сетях Хартмана[6] не разбираюсь.
— Я тоже, — неизвестно к чему вставил Жора. — Чего нельзя сфотографировать, того вообще не существует.
— Авторы вашей газеты, даже такие видные, как вы, Виктор, всегда гордились собственным невежеством во всем, что касается серьезной науки, — констатировал профессор Горбатько.
Шамрай пропустил эту шпильку мимо ушей. С Максимом Ивановичем он имел дело уже почти два года, тот сам искал контактов и плацдарм для изложения своих завиральных теорий. Это, однако, не мешало ему регулярно делать всем замечания, давать советы, а при случае разражаться занудными лекциями различной продолжительности.
Профессор прошел вперед еще метров пять, остановился и замер, словно пытаясь ощутить нечто такое, чего не ощущали и не слышали все остальные. Потом он расстегнул сумку и извлек из нее собственноручно сконструированный прибор, основой которого служила рамка из толстой медной проволоки. Виктор, не раз видевший аппарат в действии, называл его «адской машинкой». Он представлял собой герметически закупоренную коробочку с вмонтированным в нее датчиком неизвестно чего. Работало устройство на обычных батарейках.
Вставив медную рамку в специальные пазы, Горбатько покрутил верньер, приводя прибор в рабочее состояние, а затем повернулся к остальным:
— Сейчас никто ко мне не подходит, ясно?
— Работайте, Иванович, работайте, — отмахнулся Шамрай.
Затем Горбатько с головой погрузился в процесс биогеолокации. Сперва он провел ладонью над рамкой. Затем — под ней. Постоял некоторое время, покачал головой, после чего медленно, приставными шагами, начал продвигаться вперед, держа прибор с рамкой прямо перед собой. Жора щелкнул фотоаппаратом. Виктор не отрывал взгляда от профессора.
Сделав с десяток шагов, Горбатько замер. Потом продвинулся еще на несколько сантиметров — и снова остановился. Попятился, поколдовал над «адской машинкой», повернул вправо и медленно двинулся в сторону бывшего сельмага. Дальше он уже двигался почти без остановки, а добравшись до здания, развернулся на сто восемьдесят градусов и принялся утюжить противоположную сторону площади, постепенно подбираясь к пустующему постаменту. Наконец он остановился и кивком подозвал Виктора и Жору.