— Фильм ужасов со счастливым концом, — резюмировал Почтальон. — В боевике действия больше: погони, там всякие — перестрелки.
История восьмаяГонки на тракторах
— Было такое, не так давно, — Пифагор напряг мозговые извилины, вспоминая, когда именно и где конкретно. — Не помню точно, в каких новостях, да это и неважно. Погоню со стрельбой по колёсам, не так давно показывали — но эта история скучновата, а вот другой случай — особый. В доме не осталось ни капли спиртного, а трактористу захотелось добавки. В ближайших, к его месту обитания, местах взять негде, кроме соседнего села. Во дворе стоит колёсный трактор «Кировец». По коням и в дорогу, которая до магазина неблизкая, да ещё проходящая, одним отрезком пути, по федеральной трассе. Желание, подкреплённое неистребимой жаждой сверхурочной дозы, и наши за пояс заткнут, любого Шумахера. Несётся он по родным просторам, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, и не замечает, что за ним давно идёт, уже не погоня, а самая настоящая охота, со стрельбой по колёсам. Препятствие, в виде «скорпиона», трактор с могучей резиной, на которой, не менее могучие протектора — попросту не заметил, игнорируя, и совсем, ничего не значащие преграды, в виде деревянного забора. Пули кировскую резину не пробивали, даже из АК-74. (Наверное, все угодили с самое толстое место — протектора, а там, миллиметров двести будет). Спеленали гонщика возле магазина, а за что, он так и не смог понять. Кто сказал, что «Кировец» не танк, хоть видео с танком, тоже ничего. Их на камеру снимают, а они на бронированной технике дом курочат, выруливая от магазина.
Почтальон потянулся, мечтательно зевнул и изрёк фразу, повергшую всех, как минимум, в недоумение:
— Давно мечтал в Припяти устроить гонки на тракторах.
— Почему именно там? — Комбат исподлобья взглянул на оригинала, но сама идея уже показалась интересной и заманчивой.
— Там же нет никого! — Почтальон театрально развёл руки в стороны, изображая, видимо, мифический руль в кабине трактора, который мчал его по безлюдным улицам мёртвого города, поднимая тучи радиоактивной пыли и разгоняя одичавших собак. — Нет никого: ни полиции, ни судей — пусто, и только притаившаяся, в каждом углу, смерть. Но по центральным улицам можно разгуливать спокойно: у меня друг, ликвидатор последствий аварии, проинструктировал, на всякий случай, а случаи, как известно, бывают разные…
— Да знаем мы: и про текучесть, и про газообразность! — сказал,
Бульдозер, вставая с лежанки, чтобы размять затёкшие ноги, и при
этом, жалобно кряхтя и охая.
Сутулый, со своей стороны, на всякий случай спросил:
— Инструкции? Какие?
— Да, простые. По главным улицам, как я уже говорил, можно ходить безбоязненно, а вот в глухие места, нос лучше не совать. Хоть, кто его знает: дожди, ветер и одичавшие животные, совместно с птицами, могут запросто разнести что угодно, и куда угодно — не только дизентерию. Ясно одно, что без дозиметра и сменной одежды, там делать нечего. Он мне говорил, как некоторые сослуживцы у сапог подошвы срезали, потому что залезли не туда, куда надо. Верх у обуви, видать, жалко было. В дома, особенно в каменные, заходить можно, но там ничего нет. Мебель в окна выбросили в самое первое время и вывезли за пределы города. Вот и вся инструкция.
— Интересно, а что там, всё-таки, есть? — не унимался Комбат. — Как я понял — всё уже приватизировано до нас!
— Да нет там ничего, говорю же — целые ликвидационные команды работали, — поморщился Почтальон, — Там одна головная боль. Саркофаг, как утверждают независимые источники, весь покрылся трещинами. Что творится внутри него, никто не знает и поведение грунтовых вод непредсказуемо.
История девятаяОборотни
В потемневшем небе заблестели первые звёзды, предвещая лунную ночь. Где-то вдалеке ухнул филин, ему тут же вторил другой.
— Сговариваются, — вяло, сквозь зубы, процедил Пифагор. — Объединяются, как вороны, чтобы у нас ночью тушёнку спереть. Видели, как плутовки у собак еду воруют? Но это не просто воровство, это ещё и развлечение для пернатых. Одна ворона дразнит пса спереди, с помощью всевозможных уловок, а другая особь подкрадывается сзади и, улучив момент, больше из хулиганских побуждений, чем, испытывая потребность в обглоданной кости, клюёт его в задницу. Лохматая подскакивает от неожиданности и бросается на агрессора, которая готова, к такому повороту событий, и уже давно делает ноги, а прима, не менее решительно, хватает собачье угощенье. И только потом, за углом, уже идёт принципиальная драка по поводу справедливого дележа добычи.
— То, что вороны отличаются, прямо скажем, не птичьей сообразительностью — давно известно, — сделал заключение Крон, приподнимаясь от лежанки и опёршись на локоть. — Просыпаюсь, как-то, на берегу, голову приподнимаю: на песке несколько чаек и одна
ворона, но никто не решается приблизиться к остаткам вечерней
трапезы. Чайки, вообще, демонстративно смотрят в другую сторону, а серо-белая косится исподлобья на разбросанную снедь. Заметив, что я её разглядываю, она не улетела, а резко отвернула голову в сторону, всем своим видом показывая свою непричастность к происходящему. Ей только оставалось, перед собой водить по песку лапой, мол, я тут случайно и ни при чём, да глядя вверх, невинно посвистывать.
Где-то вдалеке прокричал сыч, а может зверь какой — кто их разберёт. В темноте лесной глуши не видно крадущихся по тайным тропам, и не слышно осторожных шагов — под покровом ночи скрывается своя жизнь.
— Слышишь, как надрывается? — насторожился Бульдозер. — Может оборотень?
Доцент аж хлебом поперхнулся, от таких заявлений:
— Ты что, дистрофик, прошлогоднего сена объелся?! Как ты себе представляешь трансформацию из человека в волка?
— Да никак не представляю. И вообще, кто сказал, что обязательно нужно превращение. Скорее всего, это опять на уровне сознания, или подсознания. Короче — волк свинье не товарищ!
— Остряк! — вслух высказался Бармалей, а про себя отметил. — По внешнему виду сразу определишь, кто есть кто, — но вслух произнести не решился, дабы не портить отношения из-за ерунды.
Но мужики уже ржали от души, ободряюще похлопывая Бульдозера по плечу:
— Ну, ничего-ничего!
— Да ну вас! — отмахнулся виновник торжества от назойливых хохмачей, зная, что их хлебом не корми — дай посмеяться. Ну, и сам, конечно понимая, какой допустил ляп, в отношении себя.
Каких только историй не слышал мир про оборотней, кинематографисты извели километры плёнки, но никто их, никогда не видел, да и не мог увидеть. Повстречают в лесу огромного волка и блажат на всю Преображенскую — оборотень! Да ещё обрисуют смачно, со всех сторон. Это, как старый анекдот про вампира:
— Ты знаешь, Вася — наш сосед вурдалаком оказался!
— А ты откуда знаешь?
— Я ему осиновый кол в спину воткнул — он и умер!
Лесную тишину расколол крик, как будто, одному из сидящих у костра, действительно, приехала деревянная орясина между лопаток.
— Кащей, ты чего — упырь напал?! — Пифагор сотоварищи удивлённо взирали на покрасневшего крикуна схватившегося за пах, и отчаянно его растиравшего.
— Смотри, привыкнешь, — Дед со смехом взирал на конвульсирующее тело.
Кащей успокоился, но страдальческое лицо, в котором отразились все мученики и замученные народы, оставалось ещё в концентрационном лагере:
— Комар, гад, укусил — прямо в овощехранилище!
— Это бывает, — Сутулый сочувственно посмотрел на товарища. — Меня, эта сволочь, как-то укусила прямо в бесполезный нарост, и скажу без преувеличения — слёзы из глаз посыпались.
— Ну, а что — сигнализация там, видать чувствительнее, — предположил Почтальон.
Вся фольклорная нечисть осталась где-то там, вдалеке, разбредясь группами и поодиночке, по замкам и гробницам Трансильвании, а местные кровососы, тучами витали над головами здесь, в пределах досягаемости, жаждущие крови и мести за павших товарищей (то, есть подруг, или товарок — кому как удобнее). Искажённое болью лицо Кащея, постепенно принимало умиротворённое выражение. Наросты опухли несильно, мир и покой опустился на поляну, а Крон налил чая покрепче и неторопливо, словно обдумывая каждое слово, начал рассказ:
— Тридцать лет назад, угораздило меня проходить воинскую службу на Тихом океане, соответственно, на этом же флоте. Про корабль, пока, нечего не скажу — это отдельная тема для приключенческого романа — полмира обошёл. Сейчас меня интересует другой персонаж, служивший и живший на Камчатке, или около того, но непосредственно в районе глухой тайги. Звали его Павел, но понятно, что обиходное имя всегда было — Паша. Человеком он был неразговорчивым, почти угрюмым и нелюдимым. Старше меня он был на полтора года, по службе, разумеется. Подбородок квадратный, тяжёлый, как наковальня — в общем, массивный, но во взгляде, зла я не заметил, да и не могло его быть. Почему — сейчас поймёте.
Рыбак рыбака видит издалека, а сталкер сталкера. Паше уже давно нужно было выговориться, но некому. Среди сослуживцев попадались одни банальные, совершенно обычные юнцы, только-только, вступившие в пору взросления, и в уме каждого гнездились однообразные желания, не отличающиеся оригинальностью: приду домой — напьюсь, (жажда, видишь ли, мучает), и баб целый вагон. Он долго не решался, но всё же выложил душу, потому что носить в себе, видимо, было уже невыносимо: кругом непонимающие люди, для которых высшей степенью достижения и крутости, был таз с шампанским, которого, большинство и в глаза не видело. (Раз не знают, что такое троллейбус). И непременно грязные ноги в вонючей газировке. Фаза возлежания в тазу с чёрной икрой пройдена гораздо позже, фальшивый коньяк — тогда же, но в восемьдесят втором… В начале восьмидесятых и ближе к середине, заморские изделия и продукты, мы видели, только в специализированных магазинах. И понимание жизни большинством соотечественников зиждилось, лишь на созерцании того, что показывали по телевизору, и на том, что было в местном сельпо. Но ни там, ни там, ничего увидеть было нельзя: в лабазах, особенно деревенских, сами знаете, что было, а по ящику,