— Хорошо, что не мухоморов, а то сейчас бы карманы наизнанку выворачивали, скидываясь на поминки, — с этими словами, Крон ощупал свои карманы: осторожно, неуверенно, словно боясь обнаружить то, чего там не было, или потерять то, чего так же, не существовало…
— Раньше из мухоморов, в Скандинавии, ихние чертоплясы готовили настойку «берсерка», — Пифагор поморщился, представляя противный вкус, омерзительнее которого может быть только прошлогодний рыбий жир. — Секрет изготовления знали только посвящённые. Так как напиток обладал известной токсичностью, искусство изготовления требовало ювелирного мастерства, олимпийского спокойствия и такой же уравновешенности. Эти бойцы жили отдельной кастой, часто непродолжительно — своего рода, северные камикадзе. Во время боя, их запускали: или в самую гущу сражения, или на самые ответственные участки обороны, а сами старались держаться подальше, потому что особенностью зелья является его одурманивающее свойство. Оно делало потребителей нечувствительными: ни к боли, ни к страху, но не разбирающих, кто свой, а кто чужой. Берсерк нападал на ближайшего к себе воина, а токсины медленно убивали организм, производя необратимые изменения.
— Ага! — Пока вы читаете эти строки, негативные изменения в вашем организме, вызванные жёстким ионизирующим излучением, примут необратимый характер. Благодарим за внимание! — Крон потёр руки и вспомнил про овощехранилище. — Бульдозер тут овощную базу упомянул…
История третьяНу, ваще — овощехранилище…
Все, наверное, помнят совковские времена, когда на благо Родины и любимой партии, народ скопом выезжал на всевозможные мероприятия: сначала для посадки урожая, затем для его спасения — перебирая гнильё на базах и всевозможных хранилищах. В одном НИИ, который так же не был исключением для подобного рода повинностей, почтенные кандидаты и доктора наук занимались, только им ведомыми, работами. Ради выполнения упомянутых трудовых договоров выписывалась и штудировалась зарубежная литература. Причём, изучалась она на языке оригинала. Как говорится, был толмач, да объём слишком велик.
— Переводчика захватили? — съязвил Доцент. — Да! Два ящика…
— Примерно так, — продолжил Крон. — Вот эти самые уважаемые мужи, так же, определённое количество дней в году были обязаны отработать на одном из объектов народного хозяйства, указанного в списке. И вот картина маслом: едут два мужика в фуфайках, кепках и кирзовых сапогах, внутри которых уже давным-давно вступили в противоречие противоборствующие ароматы — один от потных ног, другой от носков в навозе. Ясно одно — снимать такие доспехи на людях просто опасно, да к тому же негуманно. Едут, болтают о чём-то своём. Вылитая пара работяг, с близлежащей свалки бытовых отходов. В автобус, тем временем, заходит группа иностранных туристов. Самый продвинутый проясняет ситуацию своим коллегам, одновременно косыми взглядами и всевозможными ужимками концентрируя внимание на колоритных представителях местной туземной группы:
— А вот два пролетария едут со смены домой, чтобы выпить свою водку.
Эрудит. На что один из фуфаечников обернулся и на чисто английском языке выдал тираду, смысл которой остался ясен только им и незадачливым туристам. На следующей остановке группа в полном составе покинула транспортное средство, не скрывая крайне глупые и недоумённые лица.
История четвёртаяПамятник главному сталкеру
Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Последний проблеск осветил багрянцем ветви ближайшей сосны и потух, как самая безумная мечта. Мрачные тени нависли над поляной, сделав окружающее пространство однообразным и непроницаемым. Даже унылым, и если бы не угасающий костёр, который пришлось реанимировать полусгнившим плетнём, стало бы совсем грустно. Все почему-то призадумались, даже приуныли.
— А что! — бодрый голос Сутулого вывел собрание из оцепенения. — Не всё так просто, как наивно бы это не звучало. Вы всё про аномалии, а кто его знает, что в нашей тайге творится. Может и связано это воедино, а может, и нет, но существуют летописи, что «вылезли каркаделы из реки и много народа поядаши».
— А почему не предположить, что это выдумка или фальсификация? — Крон щёлкнул пальцами. — Я в почтенном и уважаемом журнале «Вокруг света» прочитал, что, по мнению маститых специалистов, чуть ли не половина картин в музеях мира — беспардонная подделка. В общем, весьма поучительная и любопытная статья: всё уже украдено до нас, а толпы ценителей, разинув рты, бродят по выставочным залам и не подозревают ни о чём.
— Может и так, — согласился Сутулый. — Состарить бумагу куда проще, но всё равно — не всё гладко. Вот, к примеру, хотелось бы знать, что там всё-таки произошло. Я имею в виду Ивана Сусанина. Он знал, куда поляков вёл и сам погибель нашёл. Историки утверждают, что они замёрзли. Не верю я в это. Триста здоровых лбов, три роты, можно сказать. Это был польский спецназ тех времён, вооружённый до зубов. Да они б такой костерок развели, что половину костромской тайги могли спалить.
— На самом деле, — оживившись, встрял Комбат. — Что-то не верится в Ляховскую беспомощность. Они, что — голые шли? Без штанов, в одних трусах и валенки, во избежание преждевременного износа, на шестке несли — через плечо. Командование за амортизацию оборудования сильно дерёт. Элитные воины, не умели ориентироваться на месте? От Польши прошлёпали, по белорусским болотам, затем по украинским брели. До Москвы добрались без проблем, а тут растерялись.
Он смачно сплюнул, со словами:
— Не верю!
— А ты Библию почитай, — иронично заметил Дед, ухмыляясь и в полголоса, словно боясь, что его услышат местные, а не аномальные демоны. — Сказано же в Писании, ибо все такие места «прибежище бесам и всяким нечистым духам». Вот они и завалили их.
— Угу, — задумчиво протянул Крон, как будто что-то усиленно вспоминая. — Если предположить безвозвратную отправку в никуда, через ближайший терминал портального устройства, то я лично действующих телепортов не встречал — только косвенно. Но аномалька, видать, мощная была, раз столько народу сгинуло и тел, достоверно, никто не нашёл.
— Много вопросов осталось до сего дня, — встрял в разговор Доцент. — Ставились и такие вопросы: «а был ли мальчик»? Выдвигалась, уже озвученная сейчас, идея об обитающих в глубинке тварях, о которых Сусанин знал и сознательно повёл гостей к ним. В общем, истины не добиться, похоже, никому: история пишется под личные нужды, переписывается, сопротивляться не может, чернил завались, бумага всё стерпит — лепи лепила.
— Да! — подвёл итог Бульдозер, расставляя все точки над «и». — Если бы Иван просто завёл их в лес, то у него, практически, всегда бы оставался шанс сделать ноги, бросив болезных в тайге, но, по всей видимости, посчитал это недостаточным, и вёл их конкретно на погибель, заранее жертвуя собой.
— Памятник таким сталкерам ставить надо! — твёрдо заявил Почтальон.
— А он и стоит, — ответил Бульдозер, — в Костроме.
Все повернули головы в предполагаемую сторону местонахождения упомянутого города, как будто ожидали увидеть, если не величавые лапти то, как минимум, лихо заломленный картуз. На месте невидимого горизонта, скрытого за не спиленными дровами, что и следовало ожидать, рукотворной конструкции нерукотворному подвигу не оказалось. Лишь мрак, ещё более сгустившийся с наступлением астрономической ночи, да весёлый блеск ожившего костра конкурировали между собой, за право обладания этой территорией, рождая причудливые и громоздкие тени, двигающиеся хаотично: то резко, то неспешно, создавая хаос и таинственность в своих фантасмагорических нагромождениях.
История пятаяМонстры раскалённых песков
— Ну что, собратья по разуму! — чуть ли не официально подытожил тему Крон и, тем не менее, её продолжив. — Место подвигу в нашей жизни есть всегда, как и место необъяснимому. Вот послушайте, какая встреча произошла, непосредственно со мной, лет эдак, тридцать пять назад. Я тогда ещё был сопливым пацаном. Летом, где жила наша бабушка, мы с двоюродным братом проводили, довольно значительное время. С нами ещё друг брата был, да и мой, в общем-то, тоже, просто они ровесники. И вот мы втроём оказались в самых дальних лугах. Волга несёт свои воды неспешно, жара стоит несусветная, какая бывает не больше недели, как правило, где-то в середине июня. Песчаный пляж: длинный, так что не покидает ощущение — ну, прямо, Рио-де-Житомир. Песок, раскалённый, как сковородка — я, признаться, такого не помню. Голыми пятками и прочими конечностями стоять совершенно невозможно — мы и не стояли. Накупавшись вдоволь, была предпринята попытка экспансии вглубь полуострова, усиленная прелюдией к страшному суду. Башмаки спасали не лучше сандалий, забиваясь упомянутой сыпучей субстанцией, вызывающей нестерпимые муки, не хуже всё той же кухонной посуды. Вот так и перемещались скачками, да прыжками до ближайшей растительности, где можно перевести дух, как вдруг нос к носу столкнулись с тем, с чем никак встречаться не рассчитывали — с огромным пауком, размерами уступающего, пожалуй, разве что «птицеяду». Натурально, диаметром с консервную банку. Отступаясь, скажу, что ни до, ни после я ничего подобного не видел, только в зоологической энциклопедии, хранившаяся у дяди, и не имевшая ни начала, ни конца. По внешнему виду, этот инсектоид был очень похож на того же «птицеяда», но габаритами поменьше. Вовка от неожиданности подпрыгнул и закричал во весь голос, и немудрено — он их даже в книгах не видел. Подойти ближе и потрогать палкой не решились, к тому же песочек курортный не позволял стоять на одном месте и посему, было принято единодушное, хоть никем и не озвученное, решение ретироваться по-добру, по-здорову. А эта тварь так и осталась греться на раскалённом солнцем пляже. Что это было — до сих пор не укладывается в моём сознании. Если предположить, что гад сбежал, из какого-нибудь террариума, то здесь возникает большая неувязочка, потому что до большой земли далековато будет, и полуостров с трёх сторон окружён водой, а он, по всему было видно — вообще никуда не спешил. Во-вторых, в близлежащем посёлке, даже об аквариумах мало кто слышал, ибо там жили, в основном речники, и полгода навигации проводили в рейсах. Оставшаяся часть населения трудодни коротала на судоремонтном заводе. Некому и некогда заботиться о пауках и гипотетический террариум, был бы обречён на голодную смерть, к тому же, в советское время завести себе такую зверушку было непросто, даже в Москве. Что говорить о периферии, статус которой не изменился и поныне: в одном магазине мне так и сказали, на замечание о скудности выбора — провинция.