— Чудо-опылитель не предлагали? — спросил Бармалей, у которой была своя точка зрения, на происходящие, в рекламном мире, страсти.
— Нет! Но надо было порекомендовать самолёт малой авиации — «кукурузник». Не помню точно, почему ему такое название дали, в своё время. Кажется — из-за кукурузы. Эти летательные аппараты осуществляли опыление полей всевозможными аэрозолями.
— Ещё пассажирскими перевозками занимались, — добавил Резистор. — На малых линиях.
— Мне больше понравился тюбик, — вспомнил Почтальон. — На нём гордо красовалась надпись: «Жидкость для снятия ногтей».
— Заимствование друг у друга — сложившаяся практика, — заметил Бармалей определённую закономерность. — Вот увидите, что чудо-навозом дело не ограничится. Скоро возможно появление чудо-унитазов, дрелей, зажигалок. Кровати уже были: с них, кажется и пошло. Лет надцать назад, обозвали магазин «Мир игр», и понеслось. Теперь, чего только нет. Мир оружия, кожи, посуды и всего, что только продаётся — удачно название, ко двору пришлось.
— Преувеличение в рекламе, это ещё обыденней, — махнул рукой Гаштет и продолжил. — Стоит полуразвалившийся сарай, который и домом то, трудно назвать, готовый в любую минуту рухнуть, от ветхости — под собственной тяжестью. Облупленный фасад, ободранные двери, дранка из-под сгнившей крыши — на полметра торчит. На распахнутой калитке, висящей на одной петле, гордо реет объявление: «Шубы — грандиозная распродажа». Почему не посольство ЮАР, или Венесуэлы, например? Чем они думали и о чём? Неужели здравомыслящий человек пойдёт в такую помойку? И это не на заре капитализма, а сейчас, во втором десятилетии двадцать первого века!
— Да ладно тебе разоряться, — успокоил его Почтальон, — ты что, шубу решил приобрести, для моли? Собственно, без разницы,
получается: купишь меха, не купишь — всё равно жена их сожрёт, как
моль. Деньги, я имею ввиду.
— Пора бы приземлиться, а то ночь не за горами, — остановил разглагольствующих философов Апофеоз. — Мне вот тут, вполне нравится.
Все порядком устали и спорить никто не стал. Скинув поклажу, Бармалей, на скорую руку приготовил ужин, пока остальные занимались сбором дров.
История третьяРай для тараканов
Вместе с усталостью, пришёл завидный аппетит, в результате чего, с поляны сметалось всё, что жевалось, и на каком-то этапе, Бармалею показалось, что приготовленного не хватит. Происходящее напоминало продолжение знаменитого триллера «Челюсти», что он и озвучил.
— Это, разве, похоже? — облизываясь, возразил Гаштет. — Вот, мы однажды халявный арбуз ели, так там были «Челюсти — восемь».
— Вы мне старый анекдот напомнили, — оживился Апофеоз. — Короче: сидит хохол с огромным шматом сала, в рот не лезет — размаха челюстей не хватает, И так его пробует запихнуть, и с другой стороны пытается: пасть разинул на полную мощь — дальше некуда. Не лезет! Сидит с куском во рту, глаза выпучил. Друг ему советует:
— Может разрезать?
Тот кивает головой, соглашается:
— Угу! — и показывая пальцами на уголки рта, мычит. — Трошки тут и тут!
Почтальон смеясь, разглядывал в обрывистом берегу Бармалеевское творение, выкопанное в песке. Все люди, как люди, а тут целая кухня, на четыре конфорки:
— Классная печка получилась. Век живи — век учись. Мы в детстве тоже, один раз сыграли в графьёв — Монте Кристо. У одного был сарай, и на левой стороне, непонятная: полузасыпанная или полуразрушенная дверь. Во всяком случае, сильно на это похожая. За давностью лет, могу и не вспомнить детали. Мной был предложен грандиозный план раскопок, во всех красках расписано предстоящее открытие неизведанного пространства. Во всех быстро проснулись кладоискатели — мне даже лопату не довелось в руках подержать. Попали в погреб к соседу — вот тебе и гробница «Рамсеса Второго».
— Что добыли? — Бармалей явно подкалывал.
— Неприятности! Ничего, не приобретя материально, кроме нематериального скандала. Соседу было далеко, до царского самообладания. Он оказался порядочным говнюком.
— Насчёт добычи, — Гаштет припомнил былое, при этом,
углубившись в такие дебри, что сам начал забывать, о чём хотел
поведать. — А, да! Ездили в советские годы, в Москву, за покупками. Один раз летом, не подумав, накупил сосисок — семилитровую кастрюлю. Всю протушил, пока вёз. Думал — потери этой мне не пережить.
…
Поезд, время обгоняя,
Извиваясь, как змея,
Мчится, колбасой воняя,
И сосисками дразня.
— Да, были времена, — с грустью произнёс Апофеоз. — А сейчас, зайди в магазин — всё есть. Даже скучно как-то. Приходится, с поисков пропитания, переключаться на поиски чего — то другого, чтобы не муторно было, а то, так и захиреть недолго.
— Так захиреть или захереть? — уточнил Почтальон, с надоевшим, всем, подтекстом.
— Вот! — Апофеоз покачал головой. — Скоро слова сказать нельзя будет, чтобы не выругаться. Слишком богатая фантазия, у людей разыгралась и слишком много, в русском языке, межстрочных и подстрочных слов. Например, фраза: стоящий на посту солдат. Пора переходить на телепатическую форму общения.
— Думаешь, мысленная форма разговора, спасёт тебя от языковых извращенцев? — спросил Бармалей. — Они и на этом уровне хамить продолжат.
— Да — извращаются во всём! — воскликнул Гаштет. — Обычно жить, видимо, скучно. Из огурцов, баклажанов — варенье делают. Когда употреблял джем из лепестков роз, то чувствовал себя быком, на недозрелом поле, жрущим сладкий клевер. Арбузы солят — такая дрянь, я вам доложу. Ананасы наладили выращивать в оранжереях, в Европе и у нас, ближе к середине семнадцатого века. Наши, даже свой сорт вывели «русский». Барину на стол свежий, а для себя солили, как огурцы в бочке. Утверждали, что отличная закуска. Нам Европа не указ, где ананасы ели, как обычно. У нас всё, через известное место.
— Да у нас и помойки, не то, что на западе — рай для тараканов, которые гуляют сами по себе, без всякой организации. Без присмотра.
— Что-то, у нас сегодня, разговор в одном ключе происходит, — сказал Почтальон, и недоумённо пожал плечами. — Как зарядили садово-огородную тему, так и не отходим от неё, ни на шаг.
Все призадумались, не понимая причин такого ажиотажа, вокруг полей и огородов. Костёр горел ровно, дым не кружил по кругу, а ровным столбом поднимался вверх, растворяясь в небе.
История четвёртаяМассовое нашествие
Бармалей встал размяться и, подойдя к какой-то норе под корнями дерева, весело предложил:
— Взять да и отлить — туда. Как выскочит толпа гномов, все с криками и кирками. Думаю, замучаешься отбиваться.
— Сейчас у новых русских такая же мода, во всяком случае, схожая, — то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал Гаштет. — Когда в дом залезает вор, на него выскакивает четыре тысячи пекинесов.
— Кого? — не понял Апофеоз.
— Собачки такие, мелкие — чуть больше нормального кулака, — ответил Гаштет, на пальцах показывая размер зверюшек.
— У одних кирки, у других зубки, — задумчиво произнёс Почтальон, — а нам что противопоставить агрессору? Это тот случай, когда шапкозакидательство, имеет явное преимущество.
— Лучшее средство, против массовых нашествий мелких тварей, это — огнемёт, — авторитетно заявил Бармалей. — Но у нас, его нет. Так же нет гномов под деревом, как и собачек, в радиусе пятидесяти километров.
— Огнемёт необходимо приобрести, а живность завести, — предложил Апофеоз.
— Добрый ты человек! — выдохнул Гаштет. — А кто будет гнома изображать, торчащего из норы? С опалённой бородой — красивенький такой. С дымящимся колпаком.
— Вы, поэты — тонкая душевная организация! — Бармалей ощупал подбородок. — Ни у кого из нас бороды нет, и не предвидится, во всяком случае, в ближайшее время. Так что, кончай спектакль разыгрывать — сейчас не время для театральных постановок. Эстрада переполнена «уходёром», так вы ещё начнёте. Меня до сих пор удивляет, для чего люди покупают телевизоры — ради новостей? Или «мыло» смотрят? Там такое показывают, что создаётся впечатление, как будто смотришь в замочную клавишу. Ощущение мерзости неотступно преследует.
— Телевидение — орудие Дьявола, — уточнил ситуацию Гаштет, — так что ты хочешь?
Бармалей призадумался, поморщился и, посмотрев в никуда, сквозь ночную пелену, согласился:
— Пожалуй, ты прав. Столько подлости, убийств, насилия выливается на обывателя. С экрана утверждается, навязывается псевдоистина, что человек человеку волк, а богатство, это главный
критерий благополучия: всё остальное — ложь.
Не дурак с рожденья вроде,
По генсеку память чтя,
В парикмахерской я брови,
Заказал себе, шутя.
Я умом ещё не двинул,
Леониду Ильичу,
Я бы памятник поставил,
Если б было по плечу.
Волоски под сильным ветром,
Шевелились — кто куда,
Вспыхнув вдруг зелёным светом,
Кто в тайгу, кто по дрова.
Зеленели, развевались,
Колосились на ветру,
Распрямлялись, завивались,
И осыпались к утру.
Я наслушался эстрады,
Постсоветский балаган,
И на сердце нет отрады,
Сериалы — просто срам.
Лихо дёргает руками,
Уши мерзостью точа,
Микрофон, держа зубами,
Что-то глупое мыча.
Где-то в районе ближайшей птицефабрики, погибшая пернатая, теперь догорала над углями. По всей округе распространился запах копчёности, вызывая зависть у того, кто не озаботился приготовлением, подобного кулинарного изыска.
— Ну, давайте сюда это чудо-блюдо! — в нетерпении, воскликнул Почтальон. — Вот, жестянка! Есть и такое название. У меня дома, рядом с компом, буклет валяется, и на титульном листе — жареная курица изображена. Название соответствующее.