Евгения ХамулякАношкина умная
А ведь во время первобытно-общинного строя не было проблем с подростками.
Аношкина Виктория была глупой женщиной. Причем она сама это знала, и когда ей про это говорили, не противоречила и не обижалась. Глупая, и все тут, что поделать.
В школе училась кое-как, хотя могла лучше. Еле-еле поступила в техникум, еле-еле его закончила. Об институтах речи не шло, умом не вышла, что называется. Отучилась на товароведа, короче, но пошла работать продавцом, потому что опыта не хватало. И так продавцом осталась на всю свою тридцатиоднолетнюю жизнь. Но не только учеба да работа в жизни были, еще много мужчин, иногда слишком много алкоголя и дешевого табака, слишком много необдуманных поступков и любимый сынок Гришка.
Гришка и в самом деле был очень любимым, единственным мужчиной, которого она ни на кого не могла променять, поэтому мужики не задерживались в ее доме. Хоть и была неумная, но красивая.
Однако любовь к единственному сыну приносила большую боль. И чем больше рос Гриша, тем сильнее и больнее было от его неумной жизни, пусть детской, подростковой пока что. Неумным рос Гришка, но это ладно, есть в кого. Но как стукнуло ему восемь лет появились в нем какие-то остервенелость, бешенство и неуправляемость. Дальше больше: драки, воровство, хулиганство. И ведь в отличие от матери мог бы отличником быть: неглупый в плане учебы, память хорошая, прозорливость, терпение имел, если хотел. Но к тринадцати Гриша будто забыл, для чего школа нужна, и ходил туда исключительно за общением, весельем, хулиганством.
Аношкина поняла: если оставить как есть, дело дойдет до тюрьмы для малолетних. Курить и выпивать к этому возрасту стало обычным делом.
И понимала умом Аношкина, где собака зарыта – не хватает сыну мужской руки и ремня, примера хорошего не хватает. Да только где этот пример взять? Ну были мужики у нее, да все, как назло, «плохие парни» – наподобие самого Гришки, только во взрослом виде. Как-то пару раз просила разобраться с сыном двоюродного брата, жившего в другом городе. Специально вызывала его в особо тяжелых случаях. Брат был правильным, хорошим примером. Сын его слушался, боялся, уважал. Но не будешь же ты через раз вызывать женатого семейного человека? Родила шпану – сама разбирайся, дура-мать.
И тут Аношкину накрыло прямо за прилавком, где она стояла шесть через сутки. Продавала элитные сыры. Швейцарский. Голландский. Российский на цельном молоке – для тех, кто понимал. Работа была сложная, товар дорогой, не дай Бог отрежешь больше, а клиент не захочет брать, сама будешь давиться этими вонючими сырами. Но зарплата была более-менее, хватало на себя и на сына. И пока могла, Аношкина выдерживала тяжелый график, хотя и не видела сына неделями, только по вечерам. Но выбирать не приходилось – голод – не тетка. А она одна. Она да Гриша. Пока он поймет, как деньги матери доставались, чтоб он окончательно на беспризорника не стал похож. Эх! Сколько воды утечет…
Накрыло Аношкину до слез. И поняла она, что надо что-то делать прямо здесь и сейчас.
Прямо сегодня что-то решать. Так дальше продолжаться не может.
Она неумная, полжизни растратила не пойми на что, так Гришу такому же учит. Ведь он с нее пример берет! Она одна-единственная с ним живет, значит, чай, не с дяди чужого поведение копирует. Отца у Гриши отродясь не водилось. Тот как узнал, что отцом станет, – тут же и испарился в воздухе. Рассказать нечего. Отчимов Гриша не принимал. Почему, говорилось уже.
Надо было что-то решать. Но Аношкина была неумная. А в этом вопросе надо было б быть умной. Не для себя, раз нормальную жизнь устроить не смогла. Ради сына.
И первое, что пришло на неумный ум, спросить мудрого человека, как поступить в такой ситуации. Ведь умность от мудрости отличалась тем, что мудрый умеет применить знания и умности в жизни. Этого качества, как выяснила Аношкина, пока в ее жизни не хватало.
Единственным умным, кого Аношкина знала поблизости, был сторож Василий, который приходил на смену, как раз когда продавщица элитных сыров уходила. Много раз они перекидывались словами, и Вика поняла, что старик Василий умный. Коротко и ясно, по делу и с добром только умный человек мог говорить, при этом уважительно, неважно продавщица ты или директор. Не все покупатели Аношкиной относились к этой категории, хотя сыры стоили столько, что их могли позволить себе кушать только директора, по идее, умные люди.
Никто не знал про Гришу и его проблемы на рынке. Вика старалась не распространяться и не жаловаться подружкам по работе. Чему-чему, а этому алкаши-родители, точнее, отец и мачеха, спившиеся разом, научили ее: «зря голову не морочить ерундой другим людям».
Не зная, как правильно рассказать, Аношкина подошла к старику и по-простому попросила совета. Он внимательно ее выслушал, тем более, торопиться ему было некуда, он только заступал на ночную смену. И после продолжительного молчания сказал:
– Ты, Вика, хорошая мать. Только хорошая мать столько думает о своем ребенке. Просто и ребенок тебе достался что надо! Ребус!
Аношкина прослезилась почему-то, хотя не понимала почему. Она и хорошая мать? Да никто, включая ее саму, никогда так не говорил и не думал. Она и хорошая мать? Да она дура неумная. Родила от какого-то хахаля в семнадцать лет, когда мозгов – кот наплакал. Еще после того столько абортов наделала. Целый школьный класс усадить можно было б. А куда их девать-то? Если она все на себе тянет, а все потому, что выбирает то хулиганов, то ловкачей, то лентяев. Неумная! Вон хоть бы за Ашота пошла, своего директора сырного. Умный, семь точек своих сырных, детей хочет. А она никак. Что-то не то, и все. Объяснить не может, вроде как и с виду ничего, не болтает зря, весь в работе, как и она с утра до ночи по семь дней в неделю. К ней уважительно очень. Но нет, сердцу не прикажешь…
Василий начал с того, что нужно найти хороший мужицкий пример парню. Оказалось, такового поблизости нет.
– Ну тогда… Я б на твоем месте… – почесал голову старик. – Пошел в полицию.
– Как в полицию? – аж присела Аношкина, которая сама-то побаивалась людей в форме, к тому же Гриша уже пару раз попадал на примету к участковому.
– Вот именно! Если гора не идет к Мухаммеду, то Мухаммед идет к горе. Не бойся. Иди и по-человечески, в ноги кланяясь, проси помощи. Опиши участковому ситуацию, что еще пара лет, и новый беспризорный, а еще хуже уголовник у него на шее камнем повиснет. И опиши таланты пацана. Пусть представит себе жизнь веселую с такими-то способностями подопечных подростков его района. Мало не покажется! И если человек – не гниль под ногами Божьми, а в последнее время поменялась сила, все-таки люди идут туда работать, поможет тебе. Придумает, какой аркан на твоего козленка накинуть, чтоб козел из него не вырос.
Аношкина второй раз прослезилась. Теперь от мудрого совета старика.
Но придя домой, закопавшись в делах, которые в последнее время будто устаканились, и Гриша спокойным ходил,стала Вика сомневаться в Василином совете. Даже старалась с работы по-быстрее уйти, чтоб на его глаза мудрые не попадаться. И хотя Василий даже носом в ее сторону не поводил, делал умильный как всегда вид, чувствовала Вика, что совет его, как меч над ее головой навис.
Так бы и не собралась, хотя хотела, хотя плакала от мудрости и верности шага этого. Но однажды придя домой, увидела на диване штук двадцать разных телефонов, в чехлах и без, дорогих и новых. Такие себе позволить Аношкины не могли. А тут двадцать штук!
Гриши не было.
Аношкина так и села на диван рядом с ворованным (или отобранным?!). А потом пошла за своим телефоном и позвонила Ашоту, сообщая, что завтра не выйдет по очень срочным семейным обстоятельствам. Вечно молчаливый Ашот лишь спросил, что случилось. Аношкина не могла признаться, тем более не зная всех деталей, которые могли оказаться лучше или хуже, чем она сама себе напредставляла.
Утром Вика уже стояла у дверей полиции и без ложной скромности, обычной ее привычки всего стесняться, стала проситься к участковому на прием.
Полицейский оказался молодым, что немного смутило Вику, ведь все мудрые обычно были старыми, а тут решалась судьба сына. Нужно было с большой серьезностью, с глубокой мудростью подойти к вопросу. Но просить другого полицейского язык у Вики не поворачивался. Она села и как на духу рассказала про все, только не упомянув вчерашние телефоны на домашнем диване.
– Аношкин Григорий, – повторил имя сына Вики участковый и пошел к шкафу, открыл его своим ключом и достал нужную папку. В папке хранился только один листок. Полицейский улыбнулся. Хороший знак. Еще не успел натворить многого.
– Вовремя пришли. Умный, правильный ход, – похвалил участковый. – Ну что ж! Попробуем из хулигана и, возможно, будущего преступника Гриши сделать будущего полицейского?! Небось, здоровье позволяет? Всем преступникам, как назло, Бог здоровья отваливает с горкой! – сказал парень в форме, под которой проступали мускулы.
– Завтра я пойду в школу и освобожу вашего сына на 20 дней от учебы. Вы мне должны написать заявление, что согласны. И хотя это мне будет стоить личной головной мороки, – полицейский не улыбался, – за которую я не получу ни копейки, а, скорее всего, по башке, если что не так выйдет, но ваш Гриня получит по самое «не балуйся» участковой жизни: от заполнения скучных бумажек до общения с алкашами, бомжами и даже трупами. Думаю, двадцать дней – небольшой срок, ничего страшного по школьной программе не пропустит? Нагонит?
– Он все равно не учится толком, – ответила Вика, одновременно заполняя заявление.
– Идите, все будет хорошо. Вы очень правильно сделали, что пришли. Вы хорошая мать, – вот уже во второй раз услышала похвалу Аношкина, но на этот раз не заплакала. На душе было легко и тяжело одновременно. Она чувствовала, будто предает сына. С другой стороны, раз она не может быть ему отцом, хорошим сильным примером, ремнем, кулаком, пусть хоть этот молодой человек побудет, как может. Молодой, а кремень, видно.