Вслед за этими работами стали раздаваться голоса медиков, считавших необходимым использовать УУ-лучи в клинике нервных болезней. Некоторые психиатры считали даже возможным с помощью УУ-лучей передавать мысли на расстояние.
Эта лавина сенсационных сообщений захватила широкий круг ученых. TV-лучами заинтересовались не только физики, но и химики, биологи, физиологи, медики и геологи. А физики? Физики различных лабораторий Европы взялись воспроизвести TV-лучи.
Но, удивительное дело: получить TV-лучи удавалось немногим. Казалось, что это достояние лишь французских ученых. Все чаще и чаще стали раздаваться разочарованные голоса. И, действительно, немецкий профессор Рубенс, в течение двух недель повторяя опыты французов, не смог получить положительных результатов. И многие начинают задумываться над достоверностью открытия Блондо, которого Французская академия уже успела увенчать своими лаврами – золотой медалью и премией Лаланда в 20 000 франков. В печати стали появляться статьи, опровергающие работы Блондо и Шарпантье.
Но самое сильное поражение открытию Блондо и Шарпантье нанесли работы известного американского физика Вуда, посетившего Нансийскую лабораторию. По возвращении из Франции Вуд поместил в журнале «Нейче» статью, самым решительным образом опровергающую существование TV-лучей.
Вуд, известный своим скептическим складом ума, блестяще разрешил все сомнения, терзавшие ученых.
Блондо поставил перед американским ученым ряд опытов. Первый из них заключался в следующем: в темной комнате на стене помещали слабо освещенные часы. Блондо утверждал, что если держать над глазами плоский напильник, то на часах можно различить даже стрелки. Вуд попросил разрешения подержать напильник, причем в темноте он незаметно заменил его плоской деревянной линейкой, лежащей на столе. Блондо, несмотря на это, продолжал утверждать, что он яснее стал видеть стрелки часов, хотя, как известно, TV-лучи никогда не излучались деревом.
Этот факт сразу же насторожил Вуда. Однако главная проверка заключалась в опытах со спектроскопом, который вместо окуляра имел вертикальную нить, окрашенную светящейся краской. Эту нить можно было передвигать вдоль той поверхности, где мог находиться спектр TV-лучей. Блондо утверждал, что нить, пересекая невидимые линии спектра TV-лучей, начинает ярче светиться; при этом он называл вслух цифры деления шкалы для ряда линий. Вуд попросил его повторить измерения, а сам в темноте снял со спектроскопа алюминиевую призму. Блондо повторил те же цифры!
Продолжать опыты дальше уже не было никакого смысла. В дальнейшем Вуд писал: «Пробыв в лаборатории более трех часов и будучи свидетелем различных экспериментов, я не только не в состоянии сообщить хотя бы об одном наблюдении, способном обнаружить существование этих лучей, но я уехал оттуда с весьма прочным убеждением, что те немногочисленные экспериментаторы, которые достигли положительных результатов, в значительном числе случаев создали себе иллюзии». После этого разоблачения на страницы «Ревю сьянтифик» устремился целый поток писем возмущенных читателей.
Профессор Ле-Белль писал: «Какое зрелище представляет собой французская наука, если один из ее значительных представителей измеряет положение спектральных линий, в то время как призма спектроскопа покоится в кармане его американского коллеги!»
Конец Блондо был поистине трагическим: он сошел с ума и вскоре умер.
Нет, Блондо не был шарлатаном, как считали многие. Он был знающим ученым. Вся эта бесславная «лучевая» эпопея явилась типичным примером самовнушения или чрезмерного воображения после многих лет лабораторной работы в темноте.
И все же, отчего могли наблюдаться подобные явления? Попробуем разобраться в этом. Три причины могли вызвать так называемые Af-лучи. Это прежде всего физический фактор. Известно, что фосфоресценция может увеличиваться от тепловой энергии, выделяемой телом живого организма. Вторая причина – физиологическая. Известно, что сила свечения экрана, подвергнутого предварительно действию света, потом в темноте идет все время на убыль. А наблюдателю яркость экрана кажется то ослабевающей, то усиливающейся. И, действительно, достаточно одного малейшего движения, чтобы вызвать это ощущение. И, наконец, необходимо было считаться с психологическим фактором – известной долей самогипноза.
А как же отнесся к TV-лучам Беккерель? Ведь вся эта шумиха происходила как раз в то время, когда его имя было в зените славы, а, кроме того, его сын, Жан, относился к числу приверженцев Af-лучей. Нет, Беккерель не принял это «открытие». Он считал, что jV-лучи никаких объективных изменений фосфоресценции не вызывают, а лишь временно усиливают чувствительность сетчатки глаз, повышая таким образом наше восприятие светящейся поверхности.
Вся эта история с лучами Блондо и Шарпантье была очень некстати. Известный советский физик академик А. Ф. Иоффе в своей книге «Встречи с физиками» * приводит слова Рентгена, который считал, что «после его лучей появилось столько сенсаций, что они сделались «дурным тоном» у физиков: описания всяких излучений и их воздействий производят впечатление чего-то несолидного». И не послужило ли это причиной того, что замечательное открытие Беккереля не получило на первых порах должного признания, так как его затмили все эти дешевые сенсации?
[* А. Ф. Иоффе «Встречи с физиками». М., Физматгиз, 1962, стр. 17.]
Для некоторых не очень дальновидных ученых открытие Беккереля не имело немедленного практического применения в противоположность «фотографированию невидимого» Х-лучами. Эксперименты Беккереля были труднее воспроизводимы и менее эффектны, чем опыты Рентгена.
Оба открытия были сделаны в одном году; величие одного соперничало с величием другого. Но если рентгеновские лучи в самом начале затмили славу беккереле-вых лучей, то теперь открытие радия бросало на них особо яркий свет.
Открытие радиоактивности поставило физику на путь истинного творчества. Недаром супруги Кюри высоко ценили работы Беккереля, считая, что открытие радиоактивности открыло дверь в новую, еще не изведанную область науки. И первым на пороге новой эры в физике вписал свое имя Анри Беккерель. И это не случайность, ибо Беккерель был настоящим ученым,и блестящим экспериментатором.
Образно говоря, открытие радиоактивности было тем ключом, которым были заведены гигантские часы атомного века. И, как ни странно (впрочем, в истории науки такие случайности встречаются нередко), подобный «ключ» почти держал в руках современник Беккереля английский ученый Сильванус Томпсон, который был близок к открытию радиоактивности, но так и прошел мимо него.
Томпсон проводил свои эксперименты почти в одно время с Беккерелем. Он тоже заворачивал фотографические пластинки в черную непрозрачную бумагу, поверх которой клал металлические листочки, а на них образцы полевого шпата, сульфиды щелочноземельных металлов, нитрат уранила, куски уранового стекла и несколько платиноцианидов. Через некоторое время пластинки были проявлены. На одних отпечатались следы образцов, другие были пусты. Следы обозначились только на тех пластинках, на которых располагались образцы, содержащие уран.
Томпсон пришел к выводу, что эти вещества выделяют весьма проникающую радиацию, «которая прошла через металлические листочки, плотную черную бумагу и засветила фотопластинки. Но вместо того, чтобы задуматься над вопросом, что же это за радиация. Томпсон пошел по другому пути. И так же, как в свое время Смит пропустил Х-лучи, Томпсон прошел мимо урановых лучей. Его заинтересовал совсем другой вопрос: несоответствие этого явления с основным законом фосфоресценции – законом Стокса.
Из закона Стокса следовало, что длина волны излучения, испускаемого при фосфоресценции, должна быть всегда больше длины волны возбуждающего света. Томпсон, зная, что любое проникающее излучение имеет короткую длину волн, увидел несоответствие открытого им явления закону Стокса. Ученый написал об этом Джорджу Стоксу, желая узнать его мнение по этому вопросу. Стоке быстро откликнулся на это письмо, указывая на возможные недоработки открытой им закономерности. Стоке первый обратил внимание Томпсона на важность его опытов с фотографическими пластинками, но, писал он: «Я опасаюсь, что Вы уже опережены Беккерелем».
Томпсон был опережен всего на три дня, но дело, конечно, не в этом. Английский ученый ничего не знал об опытах Беккереля, тем более о его выводах: ведь они работали почти одновременно. Но он не задумался о сущности нового вида излучения, как это сделал Бекке-рель, открывший радиоактивность. Анри Беккерель был глубоким и серьезным ученым, не раз подчеркивавшим значение коллективных исследований.
Так, Беккерель сумел правильно оценить свое собственное открытие. Он был первым, кто познал эту тайну Природы, но всегда считал, что его открытие было подготовлено всем предыдущим развитием научной мысли и явилось логическим итогом многих работ, последовательно выполнявшихся в области фосфоресценции.
В этом отношении мысли Беккереля были созвучны высказыванию известного немецкого физика Макса Лауэ, который примерно через пятьдесят лет после открытия Беккереля писал в своей книге «История физики»: «Только совместная работа многих ученых обеспечила необходимую полноту наблюдений и вычислений и непрерывность прогресса; только разнообразие интересов идарований помешало тому, чтобы.исследование протекало в немногих определенных направлениях; их деятельность была и остается необходимой предпосылкой для появления выдающихся или даже гениальных открытий. Физика, по крайней мере с конца XVII столетия, является плодом коллективной работы».
В одной из своих лекций Беккерель, говоря об эволюции идей, отметил единство человеческой мысли в веках. Беккерель считал, что мысль человека, по чудесному определению Паскаля, «представляет целую серию людей в течение многих веков, которая продолжает все время познавать». Беккерель признавал традиции в решении тех или иных научных вопросо