ции».
О том, что некоторые соли урана превосходно фосфресцируют, знал еще Эдмонд Беккерель. Вот все они редкая коллекция минералов, гордость его отца – стола в заветном шкафу. И здесь, в этой маленькой лаборатории, свидетельнице еще нехитрых по своей методике опытов деда, а затем и отца Анри, лаборатории, спокойная и строгая обстановка которой вдохновляла уже третье поколение ученых, именно здесь было сужден! начаться целой серии экспериментов с урановыми соединениями. Нетерпение Анри Беккереля так велико, что oi хотел бы сразу приступить к опытам. Он подошел к шкафу и достал флакон с мельчайшими кристаллами, образующими прозрачную корку, – это двойной сульфат уранила и калия. Увы, этого вещества оказалось неожиданно мало для постановки серии опытов! Беккерель вспоминает, что большую часть этой соли урана он дал для экспериментов своему другу Липпману. Остается одно – ждать следующего дня.
…Февраль 1896 года радовал парижан яркими солнечными днями. Таким был и тот день, когда Беккерель с нетерпением ждал прихода посыльного из Сорбонны o Липпмана. Но кристаллы принесли только после полудня – и еще один день прошел в томительном ожидании ведь только яркое солнце могло заставить вещества сильнее фосфоресцировать.
Было еще совсем раннее утро, когда Беккерель пришел в свою лабораторию. Погода благоприятствовала! эксперименту. В темном кабинете Беккерель обернул фотопластинку Люмьера, покрытую бром-желатинной эмульсией, двойным слоем черной бумаги, и выставил! этот небольшой диапозитив на окно на целый день. Beчером, проявив пластинку, Беккерель обнаружил, что она совсем не потускнела. Следовательно, черная бумага надежно предохраняла светочувствительный слой пластинки. На другой день утром Беккерель повторил то же самое с той лишь разницей, что поверх обернутой в черную бумагу фотопластинки он поместил вырезанную из металла узорчатую фигуру, которую покрыл слоем урановой соли. Этот диапозитив он также выставил на яркий солнечный свет, а сам уехал завтракать.
Вернулся в Музей он через четыре часа, и все это время урановая соль, подвергалась действию света – срок вполне достаточный, чтобы заставить вещество шлыю фосфоресцировать. Беккерель проявил пластинку и увидел на ней отчетливый силуэт фигуры, на которой располагались кристаллы двойного сульфата уранила и калия. Да, эта пластинка не шла ни в какое сравнение с бледными, тусклыми отпечатками, полученными в опытax с сернистым цинком и кальцием.
Беккерель много раз повторял этот эксперимент – результат был тот же. И вот 24 февраля 1896 года на оседании Академии наук Беккерель объявил, что у такого фосфоресцирующего вещества, как двойной сульфат уранила и калия, выставленного на свет, наблюдается невидимое излучение, подобно рентгеновскому, проходящее через черную непрозрачную бумагу и восстанавливающее соли серебра. Если повторные опыты при-недут к таким же результатам, то справедливой окажется гишотеза Пуанкаре: фосфоресценция действительно сопровождается испусканием рентгеновских лучей. И тогда перед учеными встанет задача объяснить, почему это происходит именно так. Еще не ясна причина фосфоресценции, как и природа всепроникающих Х-лучей, чего не берется -пока объяснить даже Вильгельм Конрад Рентген. Быть может, если взглянуть на эти явления в их взаимной связи, то картина прояснится?
В последующие дни Беккерель усовершенствовал методы работы, сконструировав особые экраны в виде непрозрачных рам, обтянутых черным полотном. В каждую раму могла помещаться фотографическая пластинка. Сбоку рамы закрывались пластиной алюминия. И вот настала среда 26 февраля, когда Беккерель возобновил свои Опыты. Однако и в среду, и в четверг, 27 февраля, погода была пасмурной. Не было солнца, а без него мещества не фосфоресцировали; опыты пришлось отложить. Досадуя на непогоду, Беккерель спрятал уже приготовленные, но так и не подвергшиеся освещению диапозитивы в ящик своего стола. Они пролежали там в полной темноте еще два дня, таких же пасмурных и ненастных, как и предыдущие. Кончился февраль 1896 года, а Беккерелю все никак не удавалось продолжить свои опыты. В ночь на 1 марта ветер разогнал плотные тучи, что окутывали парижское небо в течение нескольких томительных дней. Наступил рассвет, и медленно встало солнце. Сегодня оно будет радовать парижан не только своим уже по-весеннему ярким блеском; его лучи сверкнут для того, чтобы зажечь свет еще более ослепительный, они помогут сделать открытие, которое своем зародыше хранит объяснение многих мировых загадок.
1 марта 1896 года из ящика стола Беккерель извлек диапозитивы, цена им всего несколько франков. Но Анри Беккерель не знает еще, что через несколько часов эти заурядные фотографические пластинки окажутся бес! ценным сокровищем. Маятник часов мерно отстукивает минуты, последние минуты старого мира. Сейчас наступит эра превращения элементов. Атом – единый и неделимый – сейчас окончит свое существование и окажетется смертным.
Но в своем порыве научных исканий Беккерель остается достаточно бесстрастным, ибо ему неведомо величие того, что ему предстоит сегодня открыть; Анри Беккерель остается верным самому себе – педантичным я хладнокровным экспериментатором. Простая логика подсказывает: несколько дней пластинки пролежали 1 темном ящике, что с ними могло случиться? Ведь еще ни одно вещество не фосфоресцировало без света… Выставить пластинки та солнечный свет, через несколько часов проявить их и (а Беккерель уверен в успехе) послать Анри Пуанкаре короткую записку, что его гипотеза подтвердилась… Но, будучи тщательным экспериментатором, Беккерель, прежде чем выставлять на солнечный свет эти диапозитивы, решил проявить их: ведь фотографические пластинки в течение многих дней пребывали в контакте с соединениями урана, а это могло нарушить единство условий опыта в (первом и во втором случаях). Ученый говорил позднее: «Я сделал новый опыт, который я все равно провел бы рано или поздно, когда я систематически изучил бы формы действия и их продолжительность для фосфоресцирующих веществ через непрозрачные тела на фотографическую пластинку» *.
Итак, прежде чем продолжать опыты, Беккерель вернулся в свою темную комнату при лаборатории и проявил фотографические пластинки.
[* Trans. Chem. Soc., 101, 2033 (1912).]
Но разве не случайность, что Беккерель решил проявить свои диапозитивы прежде, чем выставить их на солнечный свет? Ведь не мог же он предугадать результат своего решения. Безусловно, есть здесь момент случайности, но именно тот момент, без которого не делается ни одно мало-мальски стоящее научное открытие. Не 1 марта и не Анри Беккерель, а кто-нибудь другой мог бы проделать то же самое.
Беккерель проявил свои фотопластинки. То, что он увидел, поразило его: черные силуэты образцов резко и четко обозначились на фотопластинках! Какое-то излучение, аналогичное лучам Рентгена, проходящее через непрозрачную черную бумагу, вызывало засвечивание фотопластинки!
На всю жизнь запомнил Беккерель это утро 1 марта 1896 года.
Было 11 часов утра. Над Парижем стоял обычный воскресный звон колоколов церковной службы. Но никто: ни идущие мимо Музея естественной истории (прохожие, ни играющие поблизости в Жардэн де Плант дети – не предполагал, конечно, что за стенами старого дома и этот миг рождалось новое открытие.
Весь день 1 марта Беккерель проводит в лаборатории. Ученый опешит подтвердить свою догадку и проделывает следующий опыт: в коробку из непрозрачного картона он поместил две фотографические пластины, на светочувствительных (сторонах которых расположил образцы ураниловой соли. В одном случае светочувствительный слой пластинки был отделен от соли урана стеклом, в другом случае – алюминием. Все это оставалось в полной темноте около пяти часов. После проявления на фотографической пластинке отчетливо обозначились черные силуэты образцов. Следовательно, проникающая способность этого «нечто» очень напоминает рентгеновские лучи.
Результаты этого опыта еще раз (подтвердили предположение ученого о том, что это явление вызывается каким-то невидимым излучением, проходящим через непрозрачные тела. Но каким? На этот вопрос ученый еще не мог ясно ответить. Было очевидно одно: если эти лучи испускают соли уранила даже в темноте, без всякого солнечного света, то, конечно, никакой связи между явлением фосфоресценции и рентгеновским излучением нет. Наука встретилась еще с одним видом излучений, о чем Ан ри Беккерель и «сообщил 2 марта 1896 года на заседании Парижской академии наук. Пока это только констатация факта; пока Беккерель с очень большой осторожностью заявляет об открытии новых лучей; никто еще не произносит слава «радиоактивность», так как открытие Беккереля нуждается в подтверждении, в тщательном и всестороннем изучении.
«Но не рано ли ниспровергать гипотезу Пуанкаре? – задавали Беккерелю вопрос члены Парижской академий наук. – Ведь такие серьезные исследователи, как Шарль Анри, Нивенгловский, проводили опыты с серии чистым цинком и кальцием. Эти вещества превосходно фосфоресцировали и засвечивали фотопластинки. И в пеш вых опытах самого Анри Беккереля такой же эффект давала двойная соль уранила и калия».
Это были достаточно серьезные возражения. И Беккерель снова и снова повторяет опыты Шарля Анри и Невенгловского. Тщетно. Результаты оказываются невоспроизводимыми. Сернистый цинк и сернистый кальции преспокойно фосфоресцируют – и только. Никакого засвечивания фотопластинок не обнаруживается. Беккерель подвергал эти вещества длительному действию света! освещал их ярчайшими вспышками магния. Но силуэт образцов так и не отпечатались на фотопластинках.
Позднее Беккерель тгисал, что причина мгновенной! появления и исчезновения активности сульфидов цинка и кальция в опытах Шарля Анри и Нивенгловского остается ему неизвестной. Быть может, эти исследователя! применяли (недоброкачественные фотоматериалы; быть! может, сернистые соединения цинка и кальция под действием солнечного света разлагались, выделяя сернистые газы, эти газы проникали через поры черной бумаги и вступали в реакцию со светочувствительной эмульсией, засвечивая фотопластинку в тех местах, где располагались образцы фосфоресцирующих соединений. Все могло быть, но «в своих опытах, в тщательности их проведения Беккерель был уверен.