— Вячеслав, вы готовите выборы или революцию?
Странное состояние, непреходящее чувство тревоги, несмотря на оптимистические увещевания правительства о якобы прогрессирующем развитии экономики.
Откуда они черпают, по сути, сумасшедшую информацию? Основа тревоги в образе пяти неразрешенных проблем:
— земля, как ресурс страны и собственность тех, кто на ней работает, или как средство обогащения «новых русских латифундистов»;
— реформа РАО ЕЭС;
— хлеб и судьба крестьянства;
— нефть;
— реформа ЖКХ.
Разумеется, проблем значительно больше: и судьба ВПК, и судьба леса, и судьба рыбаков, и конкурентоспособность нашего производства, а, значит, сверхпроблематичное вступление в ВТО.
МОСКОВСКИЙ КОРИДОР
Позвонил Юрию Лужкову по мобильному телефону. Аппарат был включен, и я стал ждать ответа. После третьего или четвертого звонка раздался голос Лужкова:
— Если я не отвечаю после трех звонков, неужели не понятно, что я очень занят и не могу говорить?
— Извините, — ответил я и отключился.
Вроде бы раздражение вашего визави правомерно, хотя вряд ли обязанность человека, которому необходимо переговорить с высоким чином, трепетно считать проходящие сигналы. Собеседник, получивший такую хлесткую отповедь, гасит свою обиду. И неважно, кто он. Потому не понять Лужкова нельзя. Он безумно занят. Он сам взвинчивает темп своего управленческого действия. И всю рать своих заместителей министров, советников он заставляет вращаться вокруг себя с утроенной скоростью.
Я далек от «клевретного», «притронного» окружения столичного городничего, и мне не с руки считать восклицательные знаки на его резолюциях, как разглядывать цвет пасты шариковой ручки, которой эта резолюция начертана. Хотя знаю и таких чиновников: они, задыхаясь от восторга, от снизошедшей на них просветленности объясняют суть каждого изгиба, каждой закорючки лаконичных резолюций Лужкова. «Прошу оформить» — это совсем не значит оформить немедленно. С оформлением можно не спешить. А вот, если оформить и срок два дня — другое дело, надо «поспешать» с выполнением воли Юрия Михайловича.
Резолюция «Разберитесь» только на первый взгляд строга. Можно и не разбираться. Это примерно «переводится» так: «Что вы здесь пишете мне? Разберитесь сами». А вот, если: «Разберитесь и доложите», тут дело другое, но тоже не слишком страшное: срок-то не указан. В обилии разных государственных и важных политических дел мэр и забыть может.
Он авторитарен, Он всюду. Он — «излучатель» идей, энергии. Потому что Лужков — есть Лужков. Мало кто приходит к нему просто, чтобы поговорить, увидеться. У него на такой «настроенческий», беспредметный разговор попросту нет времени.
Дома или накоротке он встречается только с людьми, очень близкими по делу, по контактам, по бизнесу. Или «выпендренно» близкими людьми. Да и вряд ли Лужков рискнет пригласить человека, неприятного его жене — самой состоятельной женщине России, миллиардеру Елене Батуриной.
Жена Лужкова — особая тема. И говорить наспех о ней не имеет смысла.
Однако прервемся на момент, чтобы не пропустить, не забыть собственных ощущений от встреч нестандартных и крайне важных.
В пятницу 6 сентября 2002 года в ИТАР-ТАСС — календарная обед-встреча редакторов ведущих СМИ с Анатолием Чубайсом.
«Пресс-тамада» — Игорь Гусман, оставшийся на хозяйстве вместо уехавшего куда-то Виталия Игнатенко, директора ТАСС. Уже тот факт, что встреча с Чубайсом проходит в отсутствии Игнатенко, говорит о ее некой нестандартности. Чубайс — фигура первого ряда, и присутствие Игнатенко на таких встречах и логично, и даже обязательно.
Уже когда разъезжались, на мою реплику: «Это же не я пригласил Чубайса, а ты», Гусман ответил: «Я не приглашал. Чубайс сам попросил об этой встрече». Чубайс попросил сам? Почему? Попробуем ответить на этот вопрос.
Днем раньше Анатолий Чубайс был приглашен к Владимиру Путину. Может быть, поэтому? Ход и итоги беседы с президентом обеспокоили одного из главных российских реформаторов? Как свидетельствовал ряд газет, формальным поводом разговора был отчет Чубайса о подготовке к зиме. В действительности же, Путина интересовала реформа РАО ЕЭС, дробление монополии на генерирующие компании, реструктуризация долгов одной структуры другой внутри самого электроэнергетического гиганта Европы.
Чубайс напорист и непреклонен, но противопоставить что-либо этому напору в виде масштабной профессиональной аргументации, как Путин, не в состоянии. И на «пресс-обеде» в ИТАР-ТАСС Чубайс говорил очень уверенно, что производила должный эффект. Оппоненты не решились на полемику. Более того, как я понял, мало, кто из присутствующих, настроен был говорить об энергетике. Алексей Венедиктов — генеральный директор радио «Эхо Москвы» своим непрерывным словесным потоком буквально монополизировал внимание Чубайса. Журналист был настолько активен, что скоро стало похоже: это — не домашняя заготовка самого Бенедиктова, а «эхо Чубайса», им сформулированных «идей» и вопросов, озвученных «своим» журналистом.
Мы сидим с «Веником» рядом, и все время ласково переругиваемся. Венедиктов никому не давал говорить. На «тассов-ском» обеде многих потянуло на сенсацию, ибо Чубайс без сенсации — это не Чубайс.
Насколько справедливы слухи о любовнице Немцова?
— Несправедливы, — кто-то из моих коллег сыграл на опережение. — Но она родила от него ребенка.
Чубайс сдерживающее поднимает руки, предупреждая, что на эту тему он не расположен вести разговор. Улыбка ироничная, снисходительная не покидает его лица: «А я — молодец, — говорит улыбка. — Не позволил этой шпане (имеется в виду руководящий журналистский корпус на обеде) размазать Борю по стеклу. Все мы — не святые. Однако право понимающей улыбки остается за мной. Я ничего не сказал, но они все поняли».
Еще один вопрос, кто и почему поддержал контакты Бориса Немцова с лидерами белорусской оппозиции?
Анатолий Чубайс в отношении Александра Лукашенко непреклонен: «Чем раньше его уберем…, — он делает уточнение, — уберут, уйдет сам…, — на секунду задумывается. Все та же снисходительная улыбка. — Нет, сам он никогда не уйдет. Оппозиция слаба. Он там всех выкорчевал».
— Пророссийски настроенной оппозиции там, по существу, нет, — уточняю я.
— Есть, — не соглашается Чубайс. — Но очень слабая.
В таких случаях говорят: «И я прав, и ты прав». Мы живем в такое время, когда наши действия определяются не состоянием необходимости (выгодно, разумно), а состоянием возможности (сейчас или никогда).
Оппозиция типа первого президента Республики Беларусь Станислава Шушкевича или политэмигранта Зенона Поздняка непременно потащит Белоруссию на Запад. Лукашенко амбициозен, нестандартен, но он за единое государство с Россией, естественно, на условиях полного равноправия, обеспечивающего ему лично политическую перспективу.
План Путина попросту поглотить Белоруссию в роли одного из территориальных субъектов, приравнять Белоруссию к области России, немыслим и, если сказать определеннее, оскорбителен для страны, которая сегодня есть независимое государство. А Путин эту идею высказал.
Не будем сегодня говорить о состоянии белорусской экономики. Кстати, состояние белорусской промышленности кратно лучше российской. Действительно, Белоруссия во многом сохранила советскую модель экономики. Очевидна и бедность подавляющей массы населения. Но в Белоруссии нет довлеющей груп-пы олигархов, которая столь навязчива на политической арене России. А уровень реальных доходов массового населения в наших странах вполне сопоставим. Он — низкий. Очевидно, что рыночные отношения в Белоруссии в зачаточном состоянии. Белоруссия не разрушила своего промышленного потенциала путем приватизации. И продукция предприятий республики имеет сбыт, в том числе, и в России. Дешевле, чем в России, и продукция сельского хозяйства, а, следовательно, еда. Но в России крестьянин на каждый гектар земли, на которой работает, получает $ 10, а Беларуси — $ 300 государственных дотаций.
И большой вопрос, что лучше: рынок, на фоне разоренной отечественной промышленности и сельского хозяйства или сохраненный промышленный потенциал страны рядом с усеченным рынком?
Объединение РФ и РБ (союз, конфедерация или еще какая-то форма) не даст мгновенного разрешения проблем. Оно их только обострит. А заявления о вторичности одного государства перед другим в случае объединения вызывает недоумение, обиду и ревность народа. И он, естественно, перестает жить по нормам соседа. На условиях приклонившегося либо младшего брата ни одно государство, уже вкусившее независимости, жить в подобном союзе не станет. Путин это понимает и этого опасается.
Что стояло за внезапным и, строго говоря, мало мотивированным предложением Путина: объединиться в модуле поглощения Белоруссии, превращении ее в очередной субъект Российской Федерации?
Буквально на следующий день после двусторонней встречи Путина и Лукашенко я накоротке виделся с послом Беларуси в России Владимиром Григорьевым. Он приветливо улыбнулся, однако не смог скрыть подавленного настроения. Мне незачем было расспрашивать его, что и почему. Я испытал и недоумение, и разочарование по поводу слов, высказанных президентом моей страны.
Степень унизительности предложения была максимальной. В составе Советского Союза Белоруссия имела неизмеримо больше прав. Масштаб суверенности и полномочия на международной арене у БССР, как, впрочем, как и у других республик СССР, при коммунистах был значительнее и масштабнее, нежели условия, предложенные президентом свободной России. И хотя в доме повешенного не говорят о веревке, я все же рискнул задать послу Беларуси в России Владимиру Григорьеву вопрос:
— Ну и как вам союзные права?
Он недоуменно пожал плечами:
— Для нас это достаточная неожиданность. Перечеркиваются все прежние договоренности. На этот вариант невозможно согласиться. Статус советской республики на фоне этих предложений попросту рай. Я не понимаю…