Частично этот затянувшийся оптимизм объяснялся сообщениями посла Фрэнсиса и американского посланника в Швеции Н. Морриса, которым не стоило так доверять, поскольку они, главным образом, основывались на слухах и отражали их собственные представления о желательном развитии событий. Хотя Фрэнсис и не был самым консервативным из послов, кажется, он воспринимал большевиков с особенной неприязнью. Информируя письмом американского консула в Москве о событиях в столице, он упомянул, что сформирован кабинет министров во главе с Лениным и Троцким. «Возмутительно! – заметил он. – Но я надеюсь, что такие усилия будут предприняты, ибо чем более ситуация абсурдна, тем сильнее должны быть средства для ее устранения». Посол дал своим служащим строжайшее распоряжение воздерживаться от любых поступков, которые могут быть восприняты как признание нового правительства, и выразил свое неудовольствие тем, что военные атташе союзников попросили командующего Петроградским военным округом защитить посольства. И устно, и письменно Фрэнсис предостерегал генерала Джадсона от любых контактов с «большевистскими официальными лицами, которые пытаются управлять из Смольного». Союзники считали невозможным признать советский режим, хотя Троцкий, как новый министр иностранных дел, стремился установить с ними дружеские отношения и поинтересовался у эксперта Временного правительства по протоколу, должен ли он первым пригласить послов к себе или они должны прийти к нему сами. Когда ему объяснили, что новый министр должен официально в письменной форме известить их о своем назначении, он ответил, что, хотя такая процедура и была нормальной при прежнем режиме, настоящим условиям она не соответствует. Одна газета сообщала, что Троцкий якобы отправился к Бьюкенену, но ему было отказано в приеме, на самом деле он не делал попыток наладить контакты до конца месяца, да и тогда только в виде письма. Поначалу Троцкий почти не видел разницы между дипломатией и революционной агитацией. Когда один товарищ спросил его, чем он будет заниматься, он ответил: «Я выпущу несколько революционных прокламаций к народам мира, а потом закрою лавочку». Ответ был намеренно пренебрежительным, но являлся весьма характерным для состояния умов советских лидеров, которые не могли подчиниться прежним обычаям и процедурам перед лицом великого события, которое они считали началом мировой революции.
Трудности, с которыми пришлось столкнуться Троцкому, принявшему руководство Министерством иностранных дел, были такими же, как и у его коллег по новому кабинету министров. Старая бюрократия с единодушной враждебностью относилась к своим новым хозяевам. Только среди низших государственных служащих большевики нашли сочувствующих или по меньшей мере тех, кто не желал присоединиться к саботажу должностных лиц и высокопоставленных служащих. Кабинеты и конторки были заперты, ключи спрятаны. Деньги на текущие расходы нужно было получать из Государственного банка практически под дулом оружия. Когда Троцкий появился в Министерстве иностранных дел и приказал перевести декрет о мире на иностранные языки, помещение покинули шестьсот служащих. Его помощника Михаила Урицкого буквально вышвырнули из архива, когда он пытался достать секретные договоры. Когда их наконец достали, Троцкий пообещал немедленно их опубликовать. Эти документы являются «еще более циничными в своих условиях, чем мы предполагали», заявил он. Договоры начали печататься с 23 ноября в «Известиях», которые стали официальным органом правительства. Предваряя первую публикацию, Троцкий заявил, что тайная дипломатия является «необходимым оружием в руках имущего меньшинства… предназначенным для обмана большинства, чтобы заставить его служить своим интересам», а ее уничтожение – «самым важным деянием честной, народной и по-настоящему демократической внешней политики». И далее: «Открывая всему миру политику правящих классов, какой она представляется в тайных дипломатических документах, – заключало заявление, – мы предлагаем рабочим лозунг, который всегда будет основой нашей внешней политики, – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В течение нескольких месяцев продолжали публиковаться тайные договоры в «Известиях» и в «Правде», но, за исключением коротких выдержек, появившихся в некоторых газетах больших городов, из союзнической прессы только манчестерская «Гардиан» и нью-йоркская «Ивнинг пост» полностью перепечатали эти важнейшие документы. Многие газеты вообще обошли их вниманием, некоторые намекали, что это фальсификация, а остальные преуменьшали важность разоблачения; однако несколько газет, среди которых была нью-йоркская «Таймс», дошли до того, что обвинили большевиков в «позорном деянии», имея в виду предание ими договоров гласности, хотя союзников, как говорится, поймали с поличным.
Тем временем большевики не забыли о своем декрете о мире. 21 ноября советское правительство разрешило братание с неприятельскими солдатами на всех фронтах и приказало главнокомандующему генералу Николаю Духонину связаться с «военными властями армий противника и предложить немедленно прекратить боевые действия с целью начать переговоры о мире». В тот же день Троцкий официально информировал послов союзников о существовании нового правительства и привлек их внимание к декрету о мире, который следовало рассматривать как «официальное предложение перемирия на всех фронтах и немедленное открытие переговоров о мире». Он корректно уверял каждого посла в «глубоком уважении», с которым советское правительство относится к народу своей страны, но гораздо более бесцеремонно добавлял, что этот народ «так же стремится к миру, как и все другие народы, истощенные и обескровленные этой беспримерной бойней». Представителям нейтральных стран были разосланы циркуляры с требованием передать предложение о перемирии неприятельским правительствам «Массы трудящихся нейтральных стран, – говорил Троцкий, – глубоко страдают в результате этой преступной мясорубки, которая, если ей не будет положен конец, угрожает втянуть в свою воронку те немногие народы, которые пока еще стоят в стороне от войны».
Послы союзников собрались на общую встречу для обсуждения ноты и приняли решение игнорировать ее. Каждый посол согласился просить свое правительство не отвечать на нее, поскольку «представившее ноту правительство» было «установлено при помощи силы» и не было «признано русским народом». Выступая от имени британского правительства лорд Сесил заявил, что эта акция, «предпринятая экстремистами в Петрограде… если (она) будет одобрена и поддержана русским народом, практически поставит страну вне границ обычных представлений Европы», но что он не думает, что «русский народ поддержит эту акцию или одобрит призыв… открыть вдоль всей линии фронта мирные переговоры с неприятелем через траншеи».
Находившийся в верховной ставке русских в Могилеве генерал Духонин и виду не подавал, что получил инструкции обратиться к врагу с предложением о перемирии. Когда 22-го с ним связались по прямому проводу, на все вопросы он отвечал уклончиво, но в конце концов признал свое нежелание подчиняться приказам. Только правительство, «которое поддерживает армия и страна, может иметь достаточный вес, чтобы повлиять на врага», заявил он. Генералу тут же было объявлено об увольнении за «отказ выполнять приказы правительства и за продолжение курса, который принесет трудящимся всего мира неисчислимые страдания». Ему было приказано оставаться на посту до прибытия нового главнокомандующего, прапорщика Николая Крыленко, ветерана большевистской пропаганды. Ленин и Крыленко срочно выпустили прокламацию с обращением к солдатам, объясняющую причину смены главнокомандующего и уполномочивающую отделения на фронте выбрать своих представителей для переговоров о перемирии. Как бы предостерегая от расправы с Духониным, войскам косвенно рекомендовалось не прибегать к эксцессам: «Вы не допустите, чтобы контрреволюционные генералы погубили великое дело мира. Вы окружите их охраной, которая не допустит самосуд, недостойный революционной армии, вы проследите, чтобы эти генералы не избегли суда, который их ждет».
23 ноября Крыленко отправился в ставку и спокойно приступил к устранению генералов, которым нельзя было доверять, и к укреплению влияния большевистского режима на фронте. Духонин ответил энергичным протестом, но, поскольку он был лишен открытой поддержки военных союзников и дипломатических представителей, положение его было изолированным и опасным. Главы многочисленных военных миссий союзнических стран, аккредитованных при ставке (за исключением Соединенных Штатов), 23 ноября направили ему официальную ноту, протестуя против предложенного перемирия и призывая вспомнить договор от 5 сентября 1914 года, согласно которому союзные государства договорились не заключать сепаратного мира. В заключение нота предупреждала, что любое нарушение этого договора «повлечет за собой самые серьезные последствия». Этим опрометчивым шагом союзники не только сделали открытое заявление через голову насильно захватившего власть правительства, но и явно угрожали ему, что всеми было понято как возможность призвать Японию напасть на Россию с тыла. Бьюкенен, чье дипломатическое чутье превалировало над его антибольшевистской позицией, счел этот шаг неблагоразумным и вредным. Сообщалось, что в Вашингтоне, где не знали о готовящемся протесте союзников, восприняли известие о нем с большой долей скепсиса, считая его «частью германской пропаганды с целью ввести весь мир в заблуждение и возбудить в России возмущение против союзников». Духонин приказал отпечатать ноту на листовках и распространить среди войск.
Троцкий стремительно отреагировал на эту слабую попытку патриотической пропаганды, выпустив гневное заявление, адресованное всем воинским подразделениям и местным советам, обвинив союзников в «наглом вмешательстве во внутренние дела нашей страны с целью привести нас на грань гражданской войны». Солдат призывали продолжить борьбу за немедленное перемирие: «Народы Европы не позволят своим империалистическим правительствам нанести вред русскому народу, который не повинен ни в каких преступлениях и желает только установить мир и утвердить братство людей. Дайте всем нам понять, что солдаты, рабочие и крестьяне России свергли правительства царя и Керенского не для того, чтобы стать пушечным мясом для империалистических союзников».