— Продолжаю, — 2004 год, первый майдан в Киеве — месяц непрерывных митингов и демонстраций, в результате которых будет избран тот президент, который угоден протестному меньшинству.
— И кто же это, если не секрет?
— Не секрет — Виктор Ющенко, сейчас он, если не ошибаюсь, какой-то мелкий начальник в киевском Агропромбанке. Так вот, этот Ющенко начнет разворот страны лицом к Западу и спиной, я извиняюсь, к России. А продолжит эту политику Петр Порошенко в 2014-м году, после второго майдана и госпереворота на Украине.
— И что же произойдет в 2014-м? — всерьез заинтересовался Черновил?
— Ничего хорошего, — любезно сообщил ему Романов, — двухмесячное противостояние оппозиции и власти закончится свержением неугодного президента и скороспелыми выборами угодного. Крым при этом проголосует за вхождение в состав России, а два восточных региона, Донецк и Луганск, начнут борьбу за то же самое. Начнется война сначала между этими регионами и Украиной, а чуть позже и напрямую России с Украиной. С миллионами переселенных лиц и тысячами жертв среди комбатантов и мирного населения. Валовый продукт Украины при этом рухнет в пропасть. И всему этому положат начало ваши протесты вчерашнего дня.
— Я вам не верю, — с вызовом сказал Черновил, — откуда вы это можете знать вообще, что будет через 30–35 лет?
— Скажите прямо, Вячеслав Максимович, — ответил ему Романов, — вам что важнее, счастье Украины или свои политические амбиции?
— Я их не разделяю, Григорий Васильевич, — гордо задрал голову вверх Черновил, — поэтому мне дороги оба этих пункта.
— То есть я вас ни в чем не убедил? — спокойно спросил Романов.
— Практически ни в чем, — так же заносчиво продолжил он.
— И свою деятельность вы не прекратите?
— Нет, Григорий Васильевич, не прекращу.
— Хорошо, — вздохнул Романов, незаметно перейдя на ты, — тогда через полчаса тебя увезут в Сыктывкар… на том же ИЛ-76.
— Зачем в Сыктывкар? — не понял Черновил.
— Затем, что там состоится суд, приговор которого я могу огласить заранее — интересно?
— Конечно, — сглотнул слюну он.
— Ну слушай и не говори потом, что не предупреждали… 15 лет исправительно-трудовых работ в колонии строгого режима. Там же, рядом с Сыктывкаром — лето у них месяца 1,5 длится, остальное время зима с морозами под сорок градусов. Валить сосны при такой температуре особенно приятно…
— А альтернатива какая-то есть? — подумав, спросил Черновил, — всегда же есть выбор минимум из двух пунктов.
— Есть, как же без второго варианта, — ответил Романов, перейдя обратно на вежливый тон, — завтра вы делаете заявление по Первому каналу, в котором раскаиваетесь в своей противоправной деятельности, обещаете больше ей никогда не заниматься и призываете своих соратников к прекращению выступлений.
— И что мне за это будет?
— Суд все равно будет, без этого никак, только ни в каком не Сыктывкаре, а в Москве, в Черемушкинском районе. И приговор будет по нижней границе — три года условно с поселением вне территории Украины.
— То есть и в Москве можно будет?
— Да, и в Ленинграде тоже. Вы, конечно, будете под надзором соответствующих органов, но не слишком назойливым. Возможность заниматься научной работой вам предоставят.
— А можно будет в Горьком поселиться?
— Хм, — задумался Романов, — рядом с Сахаровым что ли?
— Это было бы идеально…
— То есть я правильно понимаю, что вы выбрали второй вариант?
— Да, правильно…
— Горький хороший город, только закрытый — вас это смущать не будет?
— Ни в коей мере, — улыбнулся Черновил.
— Тогда я думаю, мы его согласуем… все детали насчет завтрашнего выступления вам сообщат специально назначенные сотрудники.
На следующий день протестанты, лишенные своих главарей, смогли собрать на площадь Революции всего пару сотен человек. Их никто не трогал — они постояли, покричали и разошлись через час. На третий же день совсем никого не пришло…
Щербицкий нашелся довольно быстро — сам вышел на связь с центром на второй день мятежа. Разговаривал с ним лично товарищ Романов.
— Владимир Васильевич, — укоризненно начал он, — куда же это вы запропастились — двое суток ни слуху, ни духу.
— Занемог, Григорий Васильевич, — бодро соврал тот, — острая вирусная инфекция, поправился вот только что.
— Надо ж было Чазова в известность поставить, — ответил Романов, — он бы распорядился — вас за сутки на ноги бы поставили…
— Извините, не догадался, — буркнул Щербицкий.
— У Политбюро, — перешел к главному Романов, — накопился к вам ряд неотложных вопросов — когда сможете прибыть в Кремль?
— Завтра к обеду наверно смогу.
— Отлично, во Внуково вас будет ждать соответствующий эскорт, а заседание мы тогда назначим на два часа…
— Хорошо, Григорий Васильевич, — тяжело вздохнул он, — на два, значит на два.
Заседание Политбюро проводилось, как обычно, в кабинете генсека — собрались все члены, кандидаты и секретари плюс два заведующих отделами ЦК. Начал, как это и полагается, старший по должности.
— Темой сегодняшнего нашего заседания являются события последних дней в украинской столице — все в курсе, что там произошло?
Никого, кто был бы не в курсе, не оказалось.
— Отлично, значит, переходим прямо к делу… — Романов традиционно встал со своего места и начал прогуливаться по длинной ковровой дорожке между столами и окнами. — А события в Киеве случились весьма печальные — куда это годится, открытые антисоветские выступления прямо в центре столицы. Сопровождаемые незрелыми лозунгами и хулиганскими выходками… едва-едва толпа не захватила здание ЦК Компартии Украины. В то же время официальные органы власти республики бездействовали и практически пустили все на самотек. Как вы все это объясните, Владимир Васильевич?
Щербицкий покрутил в руках ручку, открыл и закрыл блокнот, затем начал говорить:
— Это стечение обстоятельств, не более того… я слег с резким обострением болезни, а распоряжений по передаче властных полномочий сделать не успел. В конце концов же все закончилось мирно, правильно? А победителей, как известно, не судят.
— Знаете, Владимир Васильевич, — Романов подошел к своему месту и взял лист бумаги из папочки, — а вот согласно перехваченным переговорам из вашей резиденции в Конча-Заспи, на места отдавались весьма противоречивые указания… в частности минимум в двух из них содержатся прямые указания не то, чтобы противодействовать мятежникам, а наоборот — поддерживать и направлять их. Черновила в Киев привезли ваши люди, это документально установленный факт.
— Это навет, — лицо Щербицкого налилось кровью, речь стала прерывистой, — я ответственно заявляю, что ничего подобного не говорил и не приказывал.
— Сам Черновил, кстати, подтвердил тот факт, что его доставили на площадь революции сотрудники госбезопасности Украины.
— Кому вы больше верите, — выдал последний аргумент Щербицкий, — руководителю Украины или никчемному диссиденту?
— Таким образом, — пропустил этот вопрос мимо ушей Романов, — на повестке дня у нас сейчас один главный вопрос — выражение недоверия Владимиру Васильевичу Щербицкому и выбор нового украинского руководителя.
Глава 22
Лэнгли, штаб-квартира ЦРУ
В начале октября директор ЦРУ Уильям Кейси собрал мини-совещание по украинскому вопросу. Присутствовали его заместитель и помощник, а также начальники разведывательного, оперативного и научно-технического департаментов.
— Доложите, что у нас на сегодняшний день по Украине, — строго посмотрел Кейси на разведывательного босса.
Тот судорожно откашлялся, открыл свои записи и начал отчет.
— Протесты в Киеве полностью сошли на нет еще вчера. К сожалению. Руководители акции задержаны и содержатся в заключении вне пределов Украины. А главный оппозиционер Вячеслав Чернобыль…
— Черновил, — поправил его начальник оперативного департамента, — Чернобыль это место, где у них атомная станция стоит, а оппозиционер Черновил.
— Правильно, — он съел это без эмоций, — Черновил… так вот, он вчера выступил по главному телевизионному каналу и отрекся от всех своих предыдущих действий и от соратников.
— Недавно грузинский диссидент так же выступал по телевидению, — вспомнил Кейси.
— Точно, причем текст вчерашнего выступления был практически идентичен тому, трехлетней давности — в КГБ облегчили себе задачу и просто вынули его из архива.
— И какие дальнейшие перспективы у этого направления? — поинтересовался Кейси.
— Очень слабые, — честно признался босс разведки, — если не сказать — никакие. Русские спецслужбы сработали чисто и оперативно.
— Мы же ведь задействовали свои связи в этом регионе, — добавил Кейси, — это к чему-то привело?
— К сожалению, нет, босс, — повинно склонил голову он, — все произошло чересчур быстро, связи просто не успели начать работу.
— А что с украинским лидером? — продолжил интересоваться Кейси, — есть слух, что его сняли с работы.
— Пока это неточно, — ответил начальник разведки, — возможно, Джимми что-нибудь прояснит.
Джимми был директором технического департамента, он немедленно начал пояснять.
— Мы задействовали находившийся в резерве разведывательный спутник Лакросс, — сказал он, — удалось перехватить и дешифровать несколько разговоров украинского лидера Щербицкого и одно распоряжение из центрального аппарата КГБ Украины в Винницу.
— И что же там интересного, в этих разговорах? — спросил Кейси.
— Я могу дать бумажную версию, там значительный объем информации…
— Не надо, — поморщился Кейси, — коротко расскажите суть проблемы.
— Окей, — Джимми поудобнее устроился в кресле и начал, — документ номер один — переговоры Щербицкого с первым секретарем Крыма, неким Макаренко…
— У русских был такой детский писатель, — вклинился начальник оперативного департамента, — не родственник случайно?