— Вот-вот, парламент в виде Сейма — это именно то, что сейчас нужно, — закончил свою мысль Романов, — и чтобы в выборах участвовали минимум две партии, кроме ПОРП,. конечно. А лучше 3−4–5 партий, пусть грызутся между собой…
— В первую очередь они начнут грызть ПОРП, — заметил Ярузельский.
— Ничего, ПОРП это переживет, — улыбнулся Романов, — но между собой у них борьба начнется гораздо быстрее и сильнее. Таким образом, мы и волков накормим, и овец целыми оставим, как говорит русская народная мудрость.
— Я понял вашу мысль, Григорий, — наклонил голову поляк, — мы рассмотрим этот вариант в ближайшем будущем. А теперь, если позволите, пара вопросов по текущему моменту…
— Задавайте, дорогой Войцех, — разрешил генсек.
— До нас дошли смутные слухи относительно неких политических неурядиц в Союзе…
— Скрывать не буду, были такие неурядицы, — хмуро ответил Романов, — если вы намекаете на съезд в Кишиневе…
— Не только. Якобы было еще и настоящее покушение на руководителей государства.
— Попытка покушения, — поправил его генсек, — неудачная. Сейчас все виновные арестованы, ситуация полностью вошла в привычное русло.
— Я рад, — прямо высказался Ярузельский, — что Союзом по-прежнему руководите вы, а не Кунаев и не Алиев.
Романов хитро прищурился, но ни подтверждать, ни опровергать эти слова не стал. И тут беседа была прервана постучавшимся в дверь Воронцовым, у которого было очень взволнованное лицо.
— Григорий Васильевич, очень срочное сообщение из Москвы!
Глава 14
Москва слезам не верит
— Говорите, Юлий Михайлович, — поднял на него глаза Романов, — у меня от Войцеха тайн нет.
Воронцов некоторое время соображал, видимо мысленно отфильтровывал, что в таком случае можно сказать, а что не подлежит огласке, и в итоге выдал следующее:
— По Первому каналу телевидения передали сообщение, что вы, Григорий Михайлович, ушли в отставку по состоянию здоровья, а обязанности руководителя страны временно будет исполнять Алиев.
— А я действительно ушел в отставку? — спросил Романов почему-то у Ярузельского.
— По-моему нет, — ответил тот и тут же добавил, — и здоровья у вас на троих хватит.
— Мне нужна связь с Примаковым, — спохватился генсек, — а потом с Соколовым… или наоборот, что быстрее получится, — после чего он встал и направился к выходу.
— Григорий, — напутствовал его поляк, — мы в любом случае будем на вашей стороне.
— Спасибо, Войцех, я это запомню.
Романов в сопровождении Воронцова и трех охранников из девятки проследовал через гейт номер два к своему ИЛу, возле которого все еще стоял топливозаправщик.
— Связь будет на борту, — пояснил Воронцов, — ее уже настраивают.
— А кто вам собственно сообщил эту новость? — поинтересовался Романов, когда они уже поднимались по трапу.
— Вы не поверите, — ответил тот, — но дочь позвонила из Москвы… вот на этот спутниковый телефон, — и он достал из портфеля огромный Иридиум.
— Дожили, — буркнул Романов, — о своей собственной отставке узнаю от дочери своего министра… куда только наши спецслужбы смотрят, непонятно.
Народ на борту правительственного самолета встретил руководителя настороженным молчанием — все уже были в курсе последних событий и теперь определялись, как правильно себя вести.
— Товарищ главнокомандующий! — вытянулся во фронт командир корабля, — связь с Москвой налажена, на линии товарищ Примаков, — и он указал на пилотскую кабину.
Романов плюхнулся в кресло второго пилота, взял предложенные наушники и сказал в них:
— Добрый вечер, Евгений Максимович, рад вас слышать.
— Здравствуйте, Григорий Васильевич, — тут же раздался ответный голос, — я тоже очень рад, что наконец связался с вами.
— Расскажите, что там у вас происходит, а то мы тут сплошными слухами питаемся, — потребовал генсек, — только коротко, если можно.
— Самое главное скажу сразу, — ответил каким-то глуховатым голосом Примаков, — вам лучше будет сесть в Ленинграде… во избежание…
— Во избежание чего? — тут же потребовал объяснений генсек.
— Во избежание осложнений, — все тем же тусклым тоном продолжал главный КГБ-шник, — Внуково оцеплено, могут возникнуть непредвиденные эксцессы.
— Кем оцеплено? — ошарашенно переспросил Романов.
— Дивизией имени Дзержинского… — закончил тот свою мысль.
— Да вы можете толком сказать, что там черт возьми у вас творится? — повысил голос генсек.
— Не по телефону, Григорий Васильевич, — ответил Примаков, после чего связь прервалась.
— Вы слышали? — спросил Романов у министра иностранных дел, который стоял за его спиной.
— Конечно, Григорий Васильевич, — корректно отвечал тот, — у этих наушников сильные мембраны.
— И что скажете по текущей обстановке?
— Я думаю, стоит прислушаться к совету Евгения Максимовича и направить наш борт в Пулково…
— Вы можете это сделать? — этот вопрос Романов адресовал уже командиру воздушного судна.
— Минут десять потребуется на переговоры, — чуть помедлив, сказал тот, — но думаю, ничего невозможного в этом нет… и покружить вокруг аэродрома наверно придется, пока там согласуют дополнительную посадку.
— Тогда что стоим? Переговаривайтесь и полетели, — в сердцах бросил Романов, встал из пилотского кресла и добавил, — черт-те что творится в нашем отечестве.
Он вернулся в салон, а там Силаев встретил его таким известием:
— Григорий Васильевич, я тут ББС послушал — если интересно, могу пересказать, что они там говорят…
— И как же вы сумели послушать ББС?
— Так у меня есть портативный приемник, совсем ничего не весит — разработка Бердского радиозавода, — и он показал это устройство, действительно оно умещалось на ладони.
— Ну тогда расскажите, — Романов устало опустился в кресло рядом с иллюминатором и приготовился слушать.
— Значит так, — бодро начал Силаев, — в программе Время прозвучало заявление Политбюро ЦК КПСС, содержание его вы, наверно, уже знаете…
— Знаю, можете пропустить.
— Далее — по информации из столицы… какие-то источники информации ББС, они их не раскрывают… на всех выездах на МКАДе стоят заслоны из военных. Кроме того, оцеплены здания КГБ на площади Дзержинского и МВД на Петровке.
— Что-то более существенное есть, аналитика какая-нибудь? — поморщился Романов.
— Есть, но очень противоречивая — каждое новое сообщение почему-то противоречит предыдущему… да, завтра утром назначена пресс-конференция в здании на Зубовском бульваре, там обещано разъяснить все, что произошло в течение сегодняшнего дня.
— Во сколько это назначено?
— На полдень, но это не совсем точно…
— Товарищ Романов, — высунулся из своей кабины пилот, — министр обороны на проводе.
— Здравствуйте, Сергей Леонидович, — генсек опять уселся в пилотское кресло, — доложите текущую обстановку.
— Добрый вечер, — отозвался министр таким же примерно безжизненным голосом, как и Примаков, — мне очень жаль, Григорий Васильевич, но я с сегодняшнего дня подаю в отставку.
— Я ее не принимаю, — в сердцах бросил Романов, — закончите сначала дела, тогда и об отставке поговорим. Что там, черт возьми, у вас происходит? Государственный переворот, я правильно понял?
— Передаю трубку товарищу Огаркову, — ответил министр и оттуда раздался новый голос, — здравия желаю, Григорий Васильевич.
— Приветствую вас, Николай Васильевич, — продолжил Романов, — может хоть вы объясните, что за чертовщина в Москве творится?
— Мы знаем не больше вас, — с некоторой паузой отвечал Огарков, — кроме сообщения в программе Время ничего другого к нам в министерство не поступало…
— А почему Примаков советует мне садиться не во Внуково, а в ленинградском аэропорту?
— Это наверно потому что сейчас приостановлены все рейсы во всех московских аэропортах, — не очень уверенно ответил начальник Генштаба.
— А почему они приостановлены? — задал следующий наводящий вопрос Романов.
— По официальной информации — из-за нелетной погоды.
— Хорошо, — ответил генсек и, видя, что больше ничего от военных не добьешься, попрощался, — держите меня в курсе.
И сразу следом он обратился к командиру судна:
— Ну что, договорились с Ленинградом?
— Так точно, товарищ Генеральный секретарь, — вытянулся в струнку тот, — воздушный коридор и время прилета согласовали.
— Ввожу поправку, — Романов встал из кресла второго пилота и направился обратно в салон, — летим не в Ленинград, а в Горький — согласовывайте быстрее маршрут и взлетайте.
— Почему в Горький? — одновременно переспросили у генсека Воронцов и Силаев.
— Потому что я так решил, — обрезал их Романов, — к тому же от Горького до Москвы почти вдвое ближе. Да и это запасной аэродром у Внуково, я прав? — обернулся он к пилоту.
— Абсолютно правы, — подтвердил тот.
Правительственный борт номер один взлетел в синеющее варшавское небо через четверть часа после этого разговора. Летели почти час в гробовом молчании, потом Воронцов заметил в своем иллюминаторе два истребителя с красными звездами на крыльях и указал на них Романову.
— Это что? — спросил тот у командира, как раз проходившего мимо.
— Эскорт наверно, — пожал плечами тот, — я сейчас уточню.
— Что-то в прошлые разы, когда я летал, никакого эскорт не видел, — задумчиво произнес Романов.
А пилот почти тут же вернулся из кабины и сообщил:
— Звено МИГ-29 из двадцать шестой воздушной армии в Барановичах, получили личное задание от маршала Огаркова сопровождать ваш полет до места назначения.
— Ну тогда ладно, — и генсек снова погрузился в тяжелые раздумья.
Трасса для Ила была проложена в обход Москвы с юга, внизу мелькали какие-то огни, потому что уже окончательно стемнело. Еще через полчаса командир корабля объявил о предстоящей посадке в аэропорту Стригино и предложил застегнуть ремни. Хотя этот ИЛ и был спецбортом, специально переработанным под нужды руководителя государства, но пристежные ремни и здесь имелись в нужном количестве.