— И со стрелявшим на площади тоже надо что-то решить, — прорезался голос у главного областного КГБшника.
— Вот что, — решительным голосом ответил всем Воронцов, — сейчас я, как старший здесь по должности после Генерального секретаря, принимаю командование на себя.
Он обвел глазами всех, включая главврача Лебедянцева, глаза у которого стали совершенно круглыми от разыгравшейся сцены… возразить Воронцову никто не решился, тогда он продолжил.
— И отдаю следующие распоряжения — пленку с записью выступления Григория Васильевича немедленно запустить в эфир.
— Есть запустить, — автоматически вырвалось у Патрикеева.
— Здесь установить круглосуточный пост из двух… нет, из трех сотрудников девятого управления, смена через полдня.
Начальник охраны щелкнул каблуками и тоже сообщил, что приказание принято к исполнению.
— Вам, товарищ главврач, — он показал пальцем на Лебедянцева, — надлежит самым тщательным образом проконтролировать ход операции и доложить лично мне, когда пациент сможет общаться без вреда для здоровья.
— Слушаюсь, — быстро ответил главврач, подражая предыдущим товарищам.
— А лично я еду к задержанному стрелку, чтобы поучаствовать в допросе — он в милиции сейчас? — задал он вопрос КГБ-шнику.
— Никак нет, — ответил тот, — в областном управлении КГБ на улице Воробьева.
— Едем, — решительно сказал Воронцов, но тут вмешался Силаев.
— Я останусь здесь, Юлий Михайлович, — скромно сказал он, — с вашего разрешения. Надо же проконтролировать процессы…
— Нет возражений, Иван Степанович, — откликнулся Воронцов, и группа начальственных лиц разделилась — к выходу пошла большая часть, а здесь остались трое.
А тем временем на Воробьевке проходил допрос стрелявшей в генсека женщины… нет, это не подвале происходило, как могли бы подумать отдельные граждане, а на втором этаже в самом обычном кабинете с зелеными занавесками на окнах. Допрашиваемая сидела в углу, лицо у нее при этом было твердокаменным и без эмоций. Как у манекена в универмаге.
— Фамилия, имя отчество, год рождения? — пролаял ей главный по этому делу.
— Гольдберг Роза Моисеевна, 1955-й, — без запинки вылетело из нее.
— Место жительства, место работы, должность, — продолжил майор.
— Проспект Ленина, дом 95, квартира 12. НИИ химии, инженер второй категории, — по очереди ответила она и на это.
— Место рождения?
— Город Луцк, Волынская область, — по-прежнему безжизненным голосом отвечала она.
— Новая Фанни Каплан, значит, у нас образовалась, — впервые отошел от протокола майор. — Пистолет-то где взяла?
— Где взяла, там больше нет, — проявились у нее первые эмоции.
— И чем же тебе Романов помешал, если не секрет? — затянулся сигаретой майор. — Ты хоть понимаешь, что за такое дело тебе высшая мера светит?
Глава 18
Кремлевские разборки
В двенадцать-пятнадцать помощник доложил Алиеву о внеплановой передаче на Центральном телевидении. Алиев включил большой цветной телевизор Электрон, стоявший в углу его кабинета и внимательно ознакомился с записью речи Романова. В половине первого он набрал на вертушке номер председателя Гостелерадио Лапина.
— Слушаю вас, Гейдар Алиевич, — немедленно отозвался тот, как будто ждал этого звонка.
— Сергей Георгиевич, — начал разговор Алиев с металлическими нотками в голосе, — кто распорядился запустить эту пленку в эфир?
— Пришло распоряжение по официальному каналу от министра иностранных дел, — ответил Лапин.
— От Воронцова что ли? — упавшим голосом уточнил Алиев, — при чем здесь иностранные дела? — повысил он голос почти до крика.
— Воронцов подписался как временно исполняющий обязанности Генерального секретаря, — совсем упавшим тоном сообщил председатель.
— Готовьтесь к сдаче дел преемнику, — так закончил свои мысли Алиев, — я пришлю его в ваше ведомство через полчаса. И до передачи полномочий чтоб больше никакой отсебятины.
Но как только он повесил трубку, по параллельной линии позвонил Кунаев.
— Видел передачу? — с ходу взял тот быка за рога.
— А как же, — ответил Алиев, — даже успел снять Лапина.
— Лапин это хорошо, — даже на расстоянии было ясно, как Кунаев поморщился, — а со всем прочим что теперь делать будем?
— Что наметили, то и будем, — отрезал Алиев, — пресс-конференция в шесть вечера на том же Первом канале.
— Я выхожу из игры, — чуть ли не по слогам произнес Кунаев, — самолет в Алма-Ату уже заправлен и ждет меня.
— Ты хорошо все обдумал? — уточнил Алиев.
— Лучше не бывает…
— В случае чего все равно на тебя повесят ровно тех же собак, что и на остальных, — предупредил Гейдар, — отсидеться в Казахстане не получится.
— Собаки это у корейцев, а я баранину предпочитаю, — витиевато отговорился Кунаев и дал отбой.
Алиев тяжело и с надрывом вздохнул, но телефон зазвонил вновь. Со Снегуром и Щербицким он договорился — они оба подтвердили свои договоренности. Ну и отлично, подумал Алиев, одним конкурентом меньше…
Он просидел в своем кресле с закрытыми глазами не меньше четверти часа, после чего в дверь даже не постучался, а поскребся секретарь.
— Чего там у тебя? — грозно спросил Гейдар.
— Несанкционированный митинг, Гейдар Алиевич, — еле слышно произнес он, — прямо на Красной площади.
— Ладно еще, что не на Ивановской, — нашел в себе силы пошутить Алиев. — Сколько народу собралось? Какие лозунги у масс?
— По моим прикидкам человек 300–400, — ответил секретарь, — написанных лозунгов пока никаких нет, а на словах требуют вернуть Романова. А на Ивановскую площадь их охрана точно бы не пропустила…
— Романова, значит, обратно на царство требуют, — усмехнулся Алиев, — совсем как в семнадцатом веке…
— Да, есть определенное сходство, — согласился секретарь, — какие будут распоряжения?
— Очистить Красную площадь, причем немедленно, — вылетело из него.
— Тогда они на Манежной соберутся, — предположил секретарь, — или с другой стороны, на Васильевском спуске.
— Оцепление надо поставить вплоть до проспекта Маркса с одной стороны и до Москворецкого моста с другой, — блеснул знанием московской географии Алиев, — а дальше пусть собираются. Вспомнил, что еще хотел спросить — Примаков с Соколовым не проявлялись?
— Никак нет, Гейдар Алиевич, — вытянулся в струнку секретарь, — нырнули на дно, как эти… как подводные лодки.
— Ну и хорошо, без них спокойнее… если будут какие-то новости из Горького, сразу мне на стол.
— Был звонок от Чаушеску, — вспомнил секретарь.
— Таак, — протянул Алиев, — и что надо было Чаушеску?
— Заверил, что румынская сторона поддержит сильную власть в Союзе… с вами я не соединял, вы были очень заняты…
— Правильно, не до румын сейчас… больше из-за границы никто не звонил?
— Нет, оттуда никто… товарищ Щербицкий просил соединить, когда вы освободитесь.
— Что же ты молчал-то — соединяй конечно.
Дивизия имени Дзержинского сработала в штатном режиме и освободила Красную площадь от митингующих граждан за рекордные полчаса. На смену председателю Гостелерадио Лапину прибыл товарищ Сметанников из резерва ЦК — когда-то он заведовал областной газетой, поэтому Алиев счел, что справится с новым фронтом работ. Программу передач он решил не трогать вплоть до вечернего выпуска новостей, который обычно начинался в шесть часов. А вот вместо этого выпуска сначала пошла заставка Интервидения почему-то, а затем включился Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца, где в дальнем конце рядом с зашторенными окнами поставили стол для президиума, а на приличествующем расстоянии от него несколько рядов стульев для корреспондентов и обозревателей. Телекамер там было ровно две штуки, обе с Первого канала, основная и резервная.
Горький, больница имени Семашко
— А кто такой Семашко и почему ваша больница носит его имя? — задал неожиданный вопрос Романов, когда очнулся после наркоза — ему бросилось в глаза полотенце, где был отпечатан штамп этой больницы, а на нем фамилия.
Отвечать ему взялся начитанный главврач Лебедянцев.
— Советский партийный и государственный деятель, — быстро ответил он, — стоял у истоков развития советской медицины. Как вы себя чувствуете, Григорий Васильевич? — перешел на более близкие темы.
— Могло бы, конечно, быть и получше, — поморщился Романов, — но и так, как есть, сойдет… про Семашко я в целом в курсе, — продолжил он начатое, — но хотелось бы узнать, какое отношение он имеет к городу Горькому.
— Все просто, Григорий Васильевич, — вздохнул Лебедянцев, — во время революции 1905 года он жил здесь и участвовал в организации стачки на Сормовском заводе.
— Вот теперь все стало на свои места, — улыбнулся Романов, — Семашко еще, если не ошибаюсь, упоминается в романе «12 стульев»…
— Да-да, — потер лоб главврач, — Остап Бендер там пошутил, что общежитие носит имя монаха Бертольда Шварца, а потом поправился, что имени Семашко — он в двадцатые годы уже знаменит был, Семашко… однако у меня есть одно поручение от товарища Воронцова, — так закончил он свое высказывание.
— Какое? — немедленно переспросил Романов.
— Связаться с ним, когда вы будете в силах общаться без угрозы для своего здоровья… общаться вы, как я вижу, можете, даже шутите иногда — так я докладываю Воронцову?
— Конечно, — наклонил голову Романов, — докладывайте. А почему, кстати, Воронцову?
— А он принял на себя руководство, — доложил врач, — как старший по должности… по крайней мере это то, что я услышал в нашем коридоре перед тем, как мы начали операцию.
— Ну принял и хорошо, — Романов попытался повернуться на бок и не сумел.
— А вот ворочаться, Григорий Васильевич, — заметил Лебедянцев, — вам пока не рекомендуется — лежите на спине, пока швы не затянутся.
А пока главврач звонил министру иностранных дел, в палату незаметно просочился другой министр, авиационной промышленности, Силаев.