Через четверть часа инструктаж закончился, пилоты встали и вышли на свежий воздух. Шаповалов вытащил беломорину из пачки, закурил и спросил у Субботина:
— Ты понял что-нибудь?
— Чего непонятного, — угрюмо ответил Субботин, прикуривая свою сигарету, — взлетели, заняли эшелон, добрались до отмеченной точки, выпустили две ракеты и назад.
— Ты понял, что это за точка?
— 56−19–37 северной широты, 44−00–27 восточной долготы.
— Да это-то понятно, — поморщился Шаповалов, — а на местности это что?
— Окрестности Горького… — продолжил угрюмым голосом Субботин.
— И давно ты выполнял боевые пуски по жилой застройке, а не по полигонам?
— Никогда не выполнял, — ответил Субботин, но сразу добавил, — хотя нет, два раза было, во время командировки в Анголу.
— Ну так где Ангола и где Горький?
— Ты к чему клонишь-то, говори прямо…
— Я к тому клоню, что в случае чего мы с тобой крайними окажемся, вот к чему, — зло отвечал Шаповалов, — все отопрутся, а мы в борозде, вот чего.
— Невыполнение приказа это знаешь что?
— Знаю… но можно ведь выполнять приказ по-разному, верно?
— Это хорошая мысль, — Субботин затушил бычок сигареты и выбросил ее в урну, — погнали выполнять приказ… а детали по дороге обкашляем.
— Здесь полсотни первый, полсотни первый, — сказал в микрофон ведущий борта МИГ-31 майор Шаповалов, — прошу разрешения на взлет.
Переговорное устройство покашляло и дало добро на рулежку на вторую полосу.
— Температура у земли плюс десять, видимость пять тысяч, давление 750, занимайте эшелон десять-пятьсот, — продолжил бубнить дежурный. — На соседних эшелонах через пять минут будут две тушки, Горький-Тамбов и Казань-Ленинград. Более в радиусе пятисот километров никого.
— Принял, — коротко ответил командир, подмигнул штурману и включил прогрев двигателей.
Примаков закончил свой доклад Генеральному, вытащил платок и промокнул взмокший лоб.
— В целом все ясно, Евгений Максимович, — со вздохом сказал ему Романов, — ваше поведение также укладывается в рамки лояльности… но хотелось бы немного пояснений вот по какому вопросу…
Но задать этот вопрос он не успел, потому что в дверь постучался, а потом заглянул офицер охраны. Он сделал знак Примакову, тот разрешил ему войти.
— Товарищ Верховный главнокомандующий, — громко начал тот, но Романов поморщился и разрешил обращаться без чинов, — товарищ Романов, воздушная тревога, красный уровень! Необходимо переместиться в убежище.
— И как я туда пойду? — спросил генсек первое, что пришло в голову, — я же неходячий.
— Тут лифт есть, мы вас переместим, — пояснил офицер.
— Ну перемещайте, — разрешил он, а потом вспомнил про все остальное, — а что за тревога такая — американцы войну начали?
— Никак нет, — все так же молодцевато продолжил офицер, — воздушный борт наш, с авиабазы Саваслейка. Приближается с большой скоростью.
— Дожили, — в сердцах бросил Романов, когда его уже катили по коридору, — свои же бомбить сейчас будут…
Глава 21
Прошло две недели
МИГ-31 так и не долетел до намеченной точки пуска ракет Х-29 (наш ответ на американские Маверики АГМ-65), по дороге забарахлил левый двигатель, поэтому командир корабля принял решение прекратить выполнение задания и вернуться на базу. В итоге Шаповалов и Субботин были повышены в звании, а командующий авиабазой Саваслейка Старостин уволен по неполному служебному соответствию. В отношении заместителя начальника Третьего управления КГБ Сироткина и первого зама Цинева, пославшего его в Саваслейку с таким заданием, было заведено уголовное дело с заключением обоих под стражу.
Вся катавасия со сменой власти в Кремле собственно закончилась на следующий после неудачной атаки МИГа на обкомовскую дачу в Зеленом городе. Вслед за Кунаевым из столицы сбежали Щербицкий со Снегуром. Оставив товарища Алиева расхлебывать заваренную кашу в одиночестве. Министр обороны Соколов внезапно вышел из зоны недоступности и примчался на дачу под Горьким, дабы заверить генсека в полной своей лояльности.
А Романов полежал еще немного на диване в гостиной под чутким присмотром местных врачей и через три дня перебрался в Москву. На предоставленном товарищем Примаковым боевом вертолете МИ-8. И под сопровождением звена СУ-25. Во избежание.
А далее в высоких начальственных кабинетах начался новый тридцать седьмой год… нет, троек НКВД-КГБ в составе начальника этого ведомства, секретаря обкома и главного регионального прокурора не создавали, как-то обошлись более прозаичными средствами. Сначала расчистили центральные органы власти, а затем и за регионы взялись.
Во всех республиках, исключая Россию с Белоруссией конечно, были проведены экстренные пленумы республиканских ЦК — в итоге на своем посту уцелел только товарищ Вайно из Эстонии, который вовремя сумел откреститься от подельников. Насчет Кунаева были ожесточенные споры, но в итоге и его все же заменили на Назарбаева. Примаков хотя и повел себя правильным образом к концу конфликта, но по зрелому размышлению его все же убрали в Институт США и Канады. А новым руководителем КГБ стал Чебриков.
Министра обороны тоже заменили на его первого зама — на Дмитрия Язова. А товарищ Воронцов, доблестно проявивший себя от начала и до конца, стал Председателем Совета министров. О секретаре Горьковского обкома также не забыли, он получил хотя и хлопотную, но почетную должность министра путей сообщения.
И еще Романов неожиданно вспомнил про Горбачева, который с марта месяца прозябал в Народной республике Гондурас. Подумав непродолжительное время, генсек вернул его в родные пенаты и назначил министром сельского хозяйства — пусть поднимает Нечерноземье. И Егора Кузьмича Лигачева вместе с Николаем Ивановичем Рыжковым ввели в Политбюро, пока кандидатами.
С национальным вопросом Романов все же решил не торопиться, следуя известной китайской мудрости про реку и трупы врагов… ведь как хорошо известно, если лягушку кинуть в кипяток, она выпрыгнет обратно, а если потихоньку нагревать воду, то она и сама не заметит, как сварится. Супруга генсека Анна Степановна горячо поддержала его в этом деле… а если быть точным, то в отсутствии этого дела в обозримом будущем.
— Тише едешь, Гриша, — сказала она как-то раз, — дальше будешь.
— Ага, — хмыкнул он, — от того места, куда едешь, — но спорить не стал.
А что происходило во всей остальной нашей бескрайней Родине, за пределами узкой властной прослойки? Да если брать в общем и целом, то почти ничего и не происходило. Посудачили в курилках, пообмывали кости начальству на лавочках, поспорили во время коллективных выпивок в производственных и творческих коллективах — на этом собственно все и завершилось. На площади и центральные улицы никто не выходил… ну почти никто, крохотный процент отмороженных протестантов против всех и всего в каждом обществе величина практически постоянная.
Романов почти что выздоровел после того злосчастного покушения (покушавшуюся, кстати, осудили закрытым судом на десять лет в колонии строго режима), но работал, не выходя из своего жилища на улице Косыгина. И вот как-то утром, читая свежую прессу, он натолкнулся на заметку под названием «Нужна ли нам такая Память?». Интересно, хмыкнул он, дочитав до конца разгромную статью о митинге этой самой Памяти на Манежной площади под руководством некого Васильева.
— Аня, — позвал он супругу, — ты что-нибудь слышала о таком названии? — и он протянул ей «Советскую культуру», раскрытую на нужной странице.
— Аааа, — тут же ответила она, — антисемиты… слышала, как же — про них много где судачат. Тебя опять национальный вопрос заинтересовал что ли?
— В таком разрезе эта тема пока что не всплывала, — дипломатично ответил Романов, — хотелось бы разобраться поподробнее.
— Не лез бы ты опять в эти вопросы, — мудро заметила Анна, — здоровее будешь — мало тебе выстрелов в Горьком было?.
На что Романов призадумался, но своего решения все же не поменял… свежеиспеченный председатель КГБ товарищ Чебриков прибыл с докладом по этому вопросу на следующий день.
— Это весьма взрывоопасная тема, — сразу же позволил себе отвлеченную ремарку он, — желательно бы пресечь все это на корню, пока не разрослось.
— Я понял, Виктор Михайлович, — Романов прошелся по ковровой дорожке к окну, посмотрел во двор, где с берез опадали последние листья, потом продолжил, — по существу проблемы что скажете?
— Краткая историческая справка, — Чебриков открыл огромный блокнот формата больше даже, чем А4 и начал зачитывать монотонным голосом, — общество «Память» возникло в Москве в 1980 году…
— Ого, — сразу перебил его генсек, — во время Олимпиады что ли?
— В справке не написана, — смутился Чебриков, — конкретное время, возможно, что и во время Олимпиады… изначально это была группа любителей русской истории при Обществе охраны памятников.
— ВООПИК? — уточнил Романов, — знаю такое общество, там числятся очень уважаемые люди типа Леонова, Корина и Свиридова…
— Правильно, а еще в правлении там Глазунов, Пиотровский и Рыбаков, — добавил Чебриков, — так вот, поначалу, как я уже сказал, это был просто кружок по интересам, который через несколько лет трансформировался в подобие политической организации… кстати, свое название они взяли от романа Чивилихина — слышали про него?
— И даже читал, — откликнулся Романов, — но не до конца, где-то на середине неинтересно стало.
— Так вот, изначально руководили этим объединением совершенно случайные люди типа авиаинженера Фрыгина и слесаря Андреева, но с течением времени, как это обычно происходит, случайные люди заместились профессионалами. У руководства памяти сейчас стоят Дмитрий Васильев, Константин Смирнов-Осташвили и Николай Лысенко, профессии у них у всех какие-то есть, но в последние годы это профессиональные политики.
— Лысенко-Лысенко, — задумчиво повторил Романов, — он не родственник тому са