мому Лысенко, который генетик?
— Скорее анти-генетик, — поправил его Чебриков, — если вы имеете ввиду Трофима Денисовича. И нет, никакого отношения наш Лысенко к тому не имеет, фамилия довольно распространенная.
— Хорошо, продолжайте.
— Так вот, где-то в начале текущего года общество «Память» очень сильно активизировалось, при этом политические взгляды его здорово эволюционировали. От мирной защиты памятников культуры и сохранению культурного наследия прямиком к пламенному антисионизму и даже антисемитизму.
— Взрывоопасная тема, — заметил Романов, — Российская империя, если мне не изменяет память, подорвалась именно на ней… евреи были главной движущей силой Октябрьской революции, верно?
— Все верно, Григорий Васильевич, — вздохнул Чебриков, — поэтому мое личное мнение, если вам интересно… — и он сделал паузу.
— Конечно интересно, — подбодрил его генсек.
— Я считаю, что Память эту надо либо запретить полностью, либо в качестве более мягкого варианта — как-то разложить изнутри. Чтобы не было таких уже экстремистских лозунгов, как на недавнем митинге.
— И какие же там лозунги были?
— Да скопировали у черносотенцев, помните такую организацию при царе?
— Помню, конечно — Пуришкевич, Союз Михаила Архангела. За веру, царя и отечество — такие были лозунги?
— Не совсем, Григорий Васильевич, какой сейчас может быть царь — у них в ходу в основном вневременное «бей жидов, спасай Россию».
— В самом деле? — удивился Романов, — это нехорошо… наше общество явно не готово к таким призывам…
— Вот и я говорю — деятельность Памяти надо либо совсем прекратить, либо как-то загнать в рамки законности… только еврейских погромов нам сейчас и не хватает…
— Я хотел бы поговорить с лидерами Памяти, — неожиданно выдал генсек, — можно на этой неделе.
— Правда? — изумился Чебриков, — и что вам это даст?
— Посмотрю вблизи, что это за люди, — пояснил он, — да, и хорошо бы все это проделать без публичной огласки… а то ведь сами знаете, что из этого факта можно раздуть. Кстати — у нас же, кажется, функционирует какой-то Антисионисткий комитет?
— А как же, есть такой, в 83 году сделали, председатель Драгунский…
— Писатель?
— Нет, генерал-полковник, дважды герой. А еще там числятся актриса Быстрицкая, композитор Блантер, режиссер Лиознова.
— Блантер это который Футбольный марш написал? — тут же отреагировал Романов, напев фальшивым голосом, — пам-пам-парарапам-пам-пам.
— Да, именно он.
— С ними я бы тоже побеседовал… а совсем хорошо бы было устроить круглый стол из Памяти и этого комитета, я бы там в роли ведущего мог выступить.
Глава 22
Общество «Память» и все-все-все
— Я постараюсь это устроить, Григорий Васильевич, — с глубоким вздохом ответил Чебриков, — только хорошо бы обойтись без огласки… подписку у каждого участника придется взять наверно…
— Устраивайте, — благосклонно кивнул генсек, — рана у меня практически зажила, врачи по крайней мере больше не настаивают на больничном режиме. Кстати о врачах — что там с Чазовым?
— С ним все хорошо, работает главврачом районной поликлинике в Улан-Удэ.
— И это правильно, — улыбнулся Романов, — так всегда бывает, когда поставишь не на ту лошадь. А что Лебедянцев?
— Входит в курс дел по четвертому управлению… да, он мне тут записку передал насчет финансов этого заведения — хорошо бы там ревизию провести, говорит, дыры, говорит, зияют в каждой строке баланса…
— Проведите, что же, — согласился генсек, — только ради бога — тут тоже хорошо бы без лишней огласки. И на Чазова не надо лишних статей вешать, он свое уже получил.
Чебриков сдержал свое обещание, и ровно через неделю не в Кремле, конечно, а на правительственной даче в Завидове организовал мини-конференцию по еврейскому вопросу. Со стороны Антисионистского комитета в ней были задействованы руководитель, конечно, бравый генерал-танкист Драгунский, а также Лиознова, Райкин и глава Московской синагоги Фишман. Блантер и Быстрицкая сказались больными. А от общества Память явились все руководители без исключения — Васильев, Осташвили, Лысенко и примкнувший к ним Александр Гельевич Дугин, на тот момент студент Новочеркасского мелиоративного института.
Расселись они, конечно, по разные стороны стола (совсем, кстати, не круглого, а самого обычного — прямоугольного), а во главе занял свое место товарищ Генеральный секретарь ЦК КПСС.
— Я собрал вас, дорогие друзья, затем, — так начал он свою вступительную речь, — чтобы найти точки взаимопонимания и попытаться поменять взаимные упреки и недоверие хотя бы на понимание… про сотрудничество пока речь не идет. Давайте общаться в таком режиме — я даю слово одной из сторон, я же и останавливаю эту сторону в случае необходимости. Невыполнение моих требований ведет за собой предупреждение на первый раз и исключение из числа дискутирующих товарищей на второй… специально обученные люди тут же выведут нарушителя из зала. Для краткости стороны я буду называть Комитет (поклон в сторону Райкина) и Общество (поворот головы к Васильеву-Дугину).
— И это все? — позволил себе ремарку Васильев, — дальнейших мер… эээ… различного характера к нарушителям применяться не будет?
— Как Генеральный секретарь, даю вам всем свое честное слово, что нет, не будет, — твердо ответил Романов, — все вы уедете отсюда тем же способом, каким и прибыли… ну что, приступим?
Возражений как-то не последовало, тогда он продолжил.
— Первого выступающего определим самым простым случайным методом, — он достал из кармана желтый пятак, — орел — значит Комитет, решка — Общество.
— Давайте наоборот, — это неожиданно высказался Аркадий Райкин.
— Общество не против? — спросил Романов, обращаясь почему-то к Дугину. — Тогда орел это Общество…
Граждане из Памяти не проронили ни слова, тогда генсек подбросил пятак к потолку, на стол он упал орлом кверху… ну не орлом, конечно, а гербом СССР, но это в принципе сути вопроса не меняло.
— Прошу, — Романов сделал широкий жест направо, — да, регламент каждого выступления в пределах десяти минут. Попрошу укладываться.
— От Общества, как вы метко нас назвали, — польстил генсеку Васильев, — первым выступает Александр Дугин
— Товарищи, — сказал он, откашлявшись, — Советский Союз, как это записано в Конституции, страна равных прав и возможностей всех его граждан, верно?
— Нет возражений, — ответил Романов, видя молчание остальных, — это азбучная истина, зачем вы ее озвучили?
— Дело в том, — продолжил Дугин, — что к глубокому сожалению эта азбучная, как вы метко выразились, истина с некоторых пор перестала соответствовать действительности. А именно — все граждане у нас равны, но некоторые равнее…
— Читали Оруэлла? — с большой заинтересованностью переспросил Романов.
— Да, — со вздохом подтвердил Дугин, — в так называемом самиздате.
— Хорошо, продолжайте про права и возможности…
— Сейчас я не буду затрагивать вопрос о так называемой номенклатуре, — продолжил Дугин, — оставим это за скобками нашего обсуждения… поговорим о национальном вопросе, если вы не возражаете, Григорий Васильевич.
Романов молча кивнул, а товарищи из Комитета так и просто обратились в каменные изваяния.
— Так вот, — все национальности у нас строго равны по Конституции, однако если взглянуть на эту проблему вооруженным глазом, то окажется, например, что самой бесправной нацией в СССР оказываются русские… а больше всего прав на сегодняшний момент имеют евреи… я не прав, товарищ Генеральный секретарь?
— Вы продолжайте, товарищ Дугин, — Романов не стал раньше времени устраивать диспут, — все возражения будут потом.
— Хорошо, — немедленно согласился тот, — продолжаю. Ни для кого не секрет, что единственная республика, не имеющая своей Компартии, это Россия. То же самое можно сказать и про Академию наук, и о промышленности с сельским хозяйством, про культуру я даже вспоминать не хочу. Во всех 14 республиках имеются свои киностудии, которые так и называются — Грузия-фильм, Литовская киностудия, Молдова-фильм, и только в РФ какие-то обезличенные Мосфильм и Ленфильм.
Сидящие напротив деятели из Комитета переглянулись, но голоса никто не подал.
— Снабжение русских городов производится по остаточному принципу, по третьей категории… исключая две столицы, конечно, и закрытые образования, но это же капля в море. Огромное количество сельских территорий в России, скажем прямо, находятся на грани вымирания, тогда как в нацреспубликах деревни и села живут и здравствуют. Особенно заметен этот контраст на границах двух республик… я сам из Ростовской области, своими глазами видел не раз, как меняется жизнь людей при переезде из нашего Таганрога, например, в украинский Жданов. И это на плодородном и хлебосольном юге, что уж говорить о Нечерноземье.
Дугин налил себе воды из графина, выпил, гулко глотая, и продолжил свое выступление.
— Короче говоря, положение русских людей в нашей стране можно определить модным социологическим термином «позитивная дискриминация» — это когда определенные группы людей, имевшие в прошлом некое преимущество перед другими, поражают в правах на некоторый промежуток времени. С благой целью, ясное дело, чтобы выровнять разрыв между этими группами… вот и у нас еще в далекие двадцатые годы была закреплена на самом высшем законодательном уровне такая дискриминация. А добавление к ней приставки «позитивная» положение вещей не сильно улучшает… просто апартеид какой-то получается, извините за сравнение.
— На работу Владимира Ильича намекаете? — нарушил тяжелое молчание Романов.
— Верно, Григорий Васильевич, — смело бросился на амбразуру Дугин, — и даже не на одну, если вы о «Национальной гордости великороссов». Он не раз и даже не десять раз прямо писал, что русских держиморд нужно держать в ежовых рукавицах… держиморды, конечно, среди русских встречались, этого нельзя не признать, но зачем же всю нацию под одну гребенку грести?