Государи, которые не могут философски относиться к слабостям своих слуг, нетерпимы ких промахам и, отказывая министрам в должности, ввергают их тем самым в нищету и презрение.
Образованные государи лучше разбираются в человеческой природе. Они знают, что все люди имеют свои достоинства и недостатки, что большие способности могут сочетаться с великими пороками и, таким образом, находятся с ними в равновесии. Разумный государь должен все это уметь употребить себе на пользу. Поэтому он оставляет при себе своих министров, удаляя от себя лишь неверных, с их хорошими и плохими свойствами, предпочитая их тем, кого еще предстоит испытать. Государь уподобляется хорошим музыкантам, которые охотнее играют на том инструменте, крепость и слабость которого им более знакома, чем на новом, свойства которого им еще неизвестны.
Глава XXIIIКак государю избегать льстецов
Нет другой такой исторической книги, в которой уделялось бы столько внимания слабости государей к льстецам. Все желают по справедливости, чтобы государи любили правду и приучали бы себя к тому, чтобы ее выслушивать, но при этом часто ждут от них того, что противоречит их первоначальному желанию. Все считают, что государи должны быть настолько честолюбивы, чтобы стремиться снискать славу и совершать великие дела, и в то же самое время хотят, чтобы они были настолько равнодушны, чтобы избегать наград за свои достижения. Та причина, которая побуждает их искать похвалы, должна склонять также и к тому, чтобы ее презирать. Это означает требовать слишком многого от человека. Поэтому от государя требуется более властвовать над собой, чем над другими.
Государи, которые не заботились о своей славе, были или равнодушны ко всему, или чересчур сладострастны, или слишком мягкосердечны. Много имелось государей, которые не были одухотворены никакой добродетелью. Хотя и свирепые тираны старались снискать себе похвалу, однако у них это было вызвано суетностью и стремлением к совершению различных злодеяний. Они желали похвалы, но вместо этого заслуживали презрение. Для злонравного государя лесть бывает смертоносным ядом, для государя же, прославившегося заслугами, лесть – это лишь небольшая ржавчина на его славе. У разумного правителя излишняя лесть вызывает лишь озлобление против льстецов, ион удаляет их от себя.
Кроме того, есть и другой род лести. Он был свойствен софистам, которые прославились своим красноречием. Эта лесть укрепляет страсти. Она жестокости придает вид правосудия, расточительности придает обличие щедрости. Попадая под обаяние этой лести, можно все пороки скрывать под покровом свободного времяпрепровождения и веселья, и, наконец, это красноречие возвеличивает пороки, чтобы тем самым увенчивать славой порочных героев. Многие из людей внимают этой лести с удовольствием, ибо, оправдывая их вкус, она помогает избежать обвинений в несправедливости. Нельзя, чтобы государи поступали сурово с тем, кто хвалит те достоинства, в наличии которых у себя государи не сомневаются. Такого рода лесть является самой тонкой. Она не описывает побед государя, как это делают историки, она не поет государю дифирамбы в витиеватых предисловиях, не ослепляет государя высокопарными напоминаниями о его успехах, но, приняв вид истины и высокого чувства, нежно отворяет вход в его сердце притворной добродетелью и справедливостью. Как может государь, будучи великим мужем и героем, не внимать той истине, которая ввиду своей отстраненности не позволяет прогневаться на льстеца, из уст которого она исходит? Как можно было Людовику XIV, который знал, что только одна его осанка внушает страх подчиненным, и находил в этом удовлетворение, прогневаться на одного своего старого офицера, который, говоря с ним, дрожал, заикался, останавливался в речах и напоследок провозгласил: «По крайней мере, Ваше Величество, я не трепещу так перед вашим неприятелем!»
Государи, перед тем как они получили власть, были такими же людьми, как и все остальные, и поэтому они могут припомнить то, какими они были ранее, и это убережет их от яда лести. Те же государи, которые всю жизнь правили державой, с самого младенчества, как боги, питались фимиамом. Поэтому лесть для них жизненно необходима.
По моему мнению, было бы справедливее соболезновать государям в этом отношении, нежели осуждать их. Льстецы, а тем более клеветники заслуживают проклятия и ненависть всего света, равно как ите, кто, утаивая от государей истину, становятся в один ряд сего неприятелями. Траян[81] с помощью похвал Плиния Младшего поощрялся к добродетели; в противоположность этому, Тиберий благодаря лести своих сенаторов только укрепился в злодеяниях.
Глава XXIVОтчего итальянские государи лишились своих земель?
Притча о Кадме, который посеял зубы убитого змея, и из них выросли воинственные народы, истребляющие друг друга, является хорошей иллюстрацией того, что представляли собой итальянские государи во времена Макиавелли. Лживые клятвы и измены, которые были для них не в диковинку, уничтожили их полностью. Если читать итальянскую историю конца четырнадцатого или начала пятнадцатого века, то в ней нельзя найти ничего иного, кроме свирепости, наглости, пренебрежения обязательствами, беззаконных завоеваний, тайных убийств, словом – одни только гнусные злодеяния, одно упоминание о которых заставляет содрогаться сердце.
Если по примеру Макиавелли попробовать упразднить правосудие, то за этим последовало бы истребление всего человечества: ведь беззаконие могло бы в короткое время все государства обратить в пустыню. Беззаконие и варварство итальянских государей было причиной того, что они лишились своих земель. Ложные правила Макиавелли, без сомнения, могут привести к гибели тех, кто настолько глуп, что желает им следовать.
Я ничего не утаиваю. Подлая трусость этих итальянских государей вместе со злостью во многом способствовала их гибели. Бесспорно, что слабость неаполитанских королей была причиной их падения. Кто бы ни говорил, что при оценке этих событий он пользуется некими правилами политической науки, однако, при всем том, ему придется против своей воли прибегнуть к правосудию.
Я спрашиваю Макиавелли, что он имеет в виду, когда говорит: если в государе, который только взошел на престол, то есть который беззаконно получил его, обнаруживаются разум и заслуги, то народ охотнее подчиняется ему, нежели тому, кто своей властью обязан праву рождения. Ибо люди больше восхищаются настоящим, чем прошлым, и если оказывается, что это изменение улучшает их жизнь, тогда уже они больше ничего для себя не желают.
Признает ли Макиавелли тем самым, что народ из двух храбрых и разумных мужей наглого и беззаконного победителя предпочитает законному государю? Или понимает он под этим государя без добродетелей и отважного разбойника, который не имеет недостатка в способностях? Что касается первого предположения, то такое вообще невозможно, поскольку не сочетается со здравым смыслом. Любовь народа к тому человеку, который действует против закона, чтобы стать их повелителем, и который в остальном никаких заслуг не имеет, сомнительна. Ибо что заставило бы предпочесть его законному государю? Поэтому и последнее предположение Макиавелли неверно.
Ибо чего можно ждать от такого человека, который начинает свое правление со злодеяния, как не тирании? Может ли муж, узнавший в день свадьбы о неверности своей жены, иметь надежду, что она будет ему верна в дальнейшем?
Макиавелли сам себе противоречит в этой главе. Он говорит, что без любви народа, без поддержки знатных лиц и без армии, находящейся в хорошем состоянии, не возможно государю взойти на престол. Справедливость принуждает его признать это, но он уподобляется тем проклятым духам, о которых богословы говорят, что они хотя и исповедуют Бога, однако не перестают Его при этом поносить.
Если какой государь желает снискать любовь народа и знати, то ему следует быть дружелюбным и благостным, имея при этом достаточно сил для того, чтобы нести на себе бремя правления.
Должность государя подобна всем остальным. В каком бы человек ни состоял звании, если он несправедлив, то он никак не сможет обрести доверие других людей. Самые неправедные ищут всегда общества честных людей, подобно тому, как самые неспособные стремятся оказаться в компании знающих и разумных. Разве можно быть справедливым самому незначительному бургомистру, если государь имеет право на злодеяние? Кто хочет расположить к себе людей, должен обладать такими свойствами, которые я назвал, а тот, кого описал Макиавелли, только и может, что стремиться к возвышению себя самого за счет других.
Вот каков оказался наш политический наставник со сброшенной маской. Муж, который в свое время почитался славным, которого хотя и считали опасным многие министры, однако, при всем том, его правилам следовали. До сих пор никто не дал ему достойного ответа, и никто не обвинил еще его в тех злодеяниях, которые были совершены по его наущению.
Насколько счастлив был бы тот, кто истребил бы последователей Макиавелли! Я показал, как скверно составлено его учение, теперь же все государи земли должны посрамить это учение своими делами. Они обязаны избавить свет от ложных понятий, которые восходят к этой политической науке. Политическая наука должна быть учебником мудрости для государей, ноне такой, какой является наука Макиавелли, которая годится только в учебники обманщикам. Государи должны истреблять хитросплетения и неверность в отношениях между собой, стремиться к распространению силы, честности и откровенности, которые, если говорить прямо, пока можно найти в немногих монархах. Они обязаны самим делом доказать то, что так же мало стремятся к захвату областей соседних государств, как полны решимости сохранить собственные земли. Государь, желающий всем завладеть, подобен тому человеку, который обременяет свой желудок пищей так, что он всего переварить не в состоянии, и наоборот, государь, довольствующийся тем, что он хорошо своим государством управляет, уподобляется человеку, питающемуся умеренно, у которого желудок работает безотказно.