«Друзей». Я поняла намек.
– Еще распутники умеют вязать, – подмигнула я ему.
– Ох. – Он улыбнулся, стиснув зубы. – Вы же обещали, Кэрис.
Когда я окинула его взглядом, мое тело напряглось. На нем был темно-зеленый свитер, джинсы и черные кожаные туфли. Рукава свитера были закатаны, и я впервые смогла разглядеть татуировку на его левой руке.
– Я прежде не видела вашу татуировку. Она покрывает всю вашу руку?
Он взглянул на тату:
– Нет, только до локтя. Я сделал ее восемь лет назад, когда переехал в Калифорнию. Это было только началом. С тех пор я понемногу увеличивал ее.
Это был сложный рисунок из роз, крестов, птиц и прочих вычурных деталей. И теперь я смогла прочитать имя, написанное курсивом вокруг его запястья. Кэти.
– Кэти – моя бабушка, – сказал Дикон.
– А-а-а. – Я улыбнулась, неожиданно испытав чувство облегчения оттого, что мне не было нужды ревновать его к какой-то женщине, которую я уже рисовала в своем воображении. – Я видела часть слова и прежде и решила, что это имя вашей бывшей подружки. Но мне не хотелось показаться чересчур любопытной.
– Нет. Всего лишь имя моей бабушки.
– Это очень трогательно.
До меня донесся запах его одеколона. Я никогда еще не видела Дикона таким сексуальным. И пусть мы были только друзьями, все равно я была рада, что на сегодняшний вечер он принадлежит мне.
Откашлявшись, я сказала:
– Надеюсь, вы не возражаете, если мы будем ужинать в гостиной, как можно дальше от комнаты Санни?
– Поверьте, если я что и усвоил на этой неделе, так это то, в какую передрягу можно попасть, когда ребенок просыпается. Иногда может случиться настоящая катастрофа.
Я на мгновение закрыла глаза, вспомнив о катастрофе, которую я застала, когда вернулась с работы.
– Простите. Но это было так смешно!
– Я рад, что вам так кажется. Я пришлю вам счет от психотерапевта. – Он рассмеялся. – Давайте откроем вино?
Он поднял бутылку красного вина, которую держал в руках.
– Да. Я сейчас вернусь.
Я направилась в кухню. Мое сердце бешено стучало. Я достала штопор и два бокала, а потом вернулась в гостиную.
Моя рука коснулась руки Дикона, когда он брал у меня штопор. И при этом мимолетном прикосновении меня бросило в жар. Это было доказательством того, как отчаянно я нуждалась хотя бы в малейшем контакте с мужчиной. Я чувствовала себя очень жалкой из-за того, что после Чарльза у меня никого не было.
Пробка издала характерный звук, а потом Дикон разлил вино по бокалам. Мы сели друг напротив друга. И по мере того как он расспрашивал меня об успехах в работе, я начала пьянеть от вина.
А потом он демонстративно понюхал воздух.
– Между прочим, то, что вы приготовили, пахнет чертовски здорово, что бы это ни было.
«Я только что думала то же самое о вас – как здорово вы пахнете». Я поднялась.
– Может быть, приступим к еде?
– Черт, да. У меня уже урчит в животе.
Он пошел следом за мной на кухню, и, пока мы накладывали еду в тарелки, я живо ощущала каждое движение его тела.
– Черт возьми, Кэрис. Это выглядит фантастически. Мне, наверное, придется придумывать разные поводы для того, чтобы вы и дальше готовили для меня.
«Вы читаете мои мысли».
Мы принесли наши тарелки в гостиную и сели на пол у кофейного столика.
Мы с Диконом почти прикончили бутылку вина, с аппетитом поглощая цыпленка с ризотто, которого я приготовила.
– Где вы научились так готовить?
Я вытерла губы:
– По большей части я самоучка. Я считаю, что каждый может приготовить любое блюдо, следуя рецепту. Но большинство людей почему-то думает, что они по какой-то причине не смогут этого сделать. Хотя это совсем не так уж сложно.
Он допил вино, остававшееся в его бокале.
– А я как раз один из тех людей, которые полагают, что спалят квартиру, если попробуют готовить. И мне стоит купить новые сковородки. Те, которые у меня есть, чертовски дешевые, и я всегда обжигаюсь, когда дотрагиваюсь до ручек. Я полагаю, это знак, что мне лучше держаться подальше от кухни.
Я рассмеялась:
– Ну, мне приятно готовить для кого-то.
– Готов в любое время быть вашим подопытным кроликом. Я не ел домашней еды с тех пор, как в последний раз летал домой в Миннесоту.
– А разве ваши женщины никогда не готовили для вас?
– Что-то не припомню. Но я и не ждал, что они будут готовить для меня.
Я улыбнулась:
– Да… им не нужно уметь готовить.
Его улыбка была какой-то нерешительной.
– Я знаю, о чем вы думаете. Вопреки тому, что вы имели в виду, все крутится не только вокруг этого. Они должны быть достаточно умными и славными. Но, честно говоря, вокруг так много никчемных девиц.
– Должно быть, это очень разорительно – вести светскую жизнь?
– Если вы планируете ухаживать за кем-то в этом городе, приготовьтесь к тому, что придется потратить целое состояние на выпивку и рестораны. Честно говоря, я люблю просто посидеть дома. Но я знаю, что потом буду жалеть, если не заставлю себя выйти из дому. Просто мне кажется, что в моем возрасте я должен вести себя именно так.
– Я завидую вашей свободе. Я не стала бы ничего менять в своей теперешней жизни, но мне иногда так не хватает возможности свободно распоряжаться своим временем.
– В понедельник я уже понял это, – сказал он.
– Да. – Я рассмеялась. – Моя жизнь по большей части прямая противоположность вашей.
Он помолчал, глядя мне в глаза долгим взглядом.
– Вы говорите, наши жизни… наши жизни такие разные. Но у нас больше общего, чем вы думаете. Есть кое-что, чего я еще не рассказывал вам.
Я моргнула:
– Правда?
Он кивнул:
– Мы с вами очень близки. А вы даже не знаете почему.
Я поставила свой бокал на столик и чуть придвинулась к нему.
– Ну вот, вы пробудили во мне любопытство.
Дикон разлил остатки вина по нашим бокалам, а потом снова повернулся ко мне.
– Вы как-то сказали, что, когда перестали танцевать, почувствовали себя так, будто то будущее, которого вы ожидали, умерло. Я это очень хорошо понимаю… потому что моя карьера тоже оборвалась в результате несчастного случая.
У меня упало сердце.
– Правда?
– Я нечасто говорю об этом. Точнее, я вообще об этом никогда не говорю. Кажется, с тех пор как я переехал сюда, я рассказал обо всем лишь одному человеку.
Я немного подалась к нему:
– Что случилось, Дикон?
Я затаила дыхание.
Он замер, словно собираясь с силами, готовясь поведать мне о своем несчастье.
– Мой отец – Джед Мэтерс, главный тренер футбольной команды Миннеаполиса. А я был основным защитником в команде штата Айова, их главного соперника. О нас очень много писали в прессе.
Я наконец выдохнула.
– Вау. Вы играли в футбол?
– Я готовился к карьере в Национальной футбольной лиге. Но… все закончилось, когда я попал в аварию.
У меня заныло под ложечкой. Нет! Я инстинктивно положила руку ему на плечо.
Он посмотрел на мою руку и продолжил:
– Я столкнулся со встречной машиной туманным вечером. Мне повезло, что я вообще остался жив, но нога была раздроблена, и моя карьера футболиста закончилась.
Я мучительно сопереживала ему.
– Мне очень жаль. Как давно это было?
– Чуть более девяти лет назад. Мне было двадцать, и я учился на втором курсе университета. Вся моя жизнь строилась вокруг спортивных ожиданий моего отца. С самого раннего возраста футбол был главным в моей жизни. – Он посмотрел куда-то вдаль. – После несчастного случая я больше не знал, кто я и что мне делать дальше.
Эти слова пронзили мое сердце. Услышать их из уст Дикона… это было совершенно нереально.
– Я всем сердцем понимаю вашу боль.
Он снова посмотрел мне в глаза:
– Я знаю. Именно поэтому я так неловко прервал наш веселый ужин, чтобы поделиться с вами.
– Я рада, что вы это сделали. Расскажите мне поподробнее, что случилось дальше.
Он с шумом выдохнул:
– Мой отец и я… наши отношения не пережили этого. Мы не знали, как нам общаться теперь, когда нас больше не связывал футбол. Долгое время я чувствовал себя совершенно бесполезным. Со временем мой младший брат заменил меня в глазах отца. Он стал его новой надеждой. И хотя Алекс так и не попал в НФЛ, на несколько лет отец сосредоточил все свои ожидания на нем, чтобы забыть, каким разочарованием стал для него я.
Мое сердце сжалось от боли.
– Это была не ваша вина.
Дикон нахмурился:
– На самом деле – моя. В ночь аварии я смотрел на навигатор, когда в меня врезалась машина. Да, был сильный туман, но я все равно виноват в том, что был недостаточно внимателен.
– Вы были один в машине?
– Нет. И это было хуже всего. – Он сглотнул. – В тот день со мной была моя девушка.
Я внутренне напряглась:
– Она пострадала?
Он заколебался. Я знала, что это пробуждает в нем болезненные воспоминания.
– Она не сильно пострадала, нет. Но… – Он замолчал. На мгновение мне показалось, что он хочет рассказать обо всем подробнее, но он просто сказал: – После этого наши отношения были уже не такими.
– А люди в другой машине не пострадали?
Он на секунду закрыл глаза.
– Нет.
Я кивнула, испытав облегчение.
– Простите, что задаю так много вопросов.
– Нет, мне полезно поговорить об этом. Обычно я держу все это в себе.
– Так что… что вы сделали, чтобы снова встать на ноги после этого?
– Ну, после травмы вы решили продолжить работать в балетной труппе. Вы не захотели покинуть тот мир, который так любили. Со мной все было наоборот. Я не хотел иметь ничего общего с футболом, если не мог играть сам. Общаться со своими друзьями-футболистами, с отцом и его командой… это ввергало меня в депрессию. Так что я перевелся в Калифорнийский университет, подальше ото всех, и всерьез занялся учебой.
– И вы больше так и не переезжали на Средний Запад?
– Нет. С тех пор я чувствовал себя чужим в семье. Я близок с мамой и бабушкой, но мне трудно общаться с отцом и братом. Я люблю их, но мои отношения со всеми резко изменились после несчастного случая.