Может, они и раньше корешились?
В этом апокалипсисе даже антагонисты друг по другу соскучились…
Голодный он был, ужас. Кряхтя и комментируя эпическую встречу на ходу, Геннадий Фёдорович встал и вскоре принёс из сарая трёх свежевыловленных щук. С рекордной быстротой сожрав предложенную рыбу, пёс решил, что в коллектив вписался удачно, и тут же приступил к охране владений новой стаи.
Классный собак. Сразу спокойней стало, такой медведя отвлечь может, а то и замотать его, покусывая за мохнатую задницу, до полной усталости косолапого.
– Вообще-то мне рассказывали эту историю про канцерогены… Легенда мутная, – сказал я, дослушав до конца.
– Что знаю, о том и поведал, – ответил дед без споров.
Сегодня в общине настоящий выходной день, без дураков. Заранее определили, что ничего делать не будем, даже без готовки обойдёмся, кто захочет, тот сам найдёт, чем можно перекусить, нет проблем. Настало время выспаться, поваляться, побездельничать.
И поболтать на вольные темы. Чем и занимаемся.
На реке по-прежнему ни души, прошла ещё одна неделя сферической пустоты. Такое впечатление, что, кроме нас, на Земле не осталось ни одной живой души. Из радиостанций ловится только единственная китайская, информативно, да? Но нервные эмоции ведущего, говорящего на непонятном языке, указывали: у южного соседа тоже полный швах.
Нет и оперативного радиообмена.
Можно впадать в отчаяние, но и это надоело.
Всё время неспешного разговора я периодически поглядывал в бинокль на противоположный берег реки. По привычке. Абсолютно дикий край, почему-то на этом участке реки правобережье не заселено. Слева и справа в низинках, где изобилие влаги, колышется тяжёлый полог высокого лиственного леса. Прямо напротив, на отвесной скале со множеством трещин, вода не задерживается, и поэтому на камне прижились лишь сосны – совсем как в средней части страны, где они часто растут на маловодных песках, эти хвойные деревья легче переносят сухой грунт.
Затерянный мир, только динозавров не хватает.
Вот же он, совсем рядом, этот легендарный край бескрайней тайги, который так любят заезжие телевизионщики, где, во имя науки и интересов будущих поколений, люди пытались сохранить в нетронутом виде роскошную природу Сибири. Запрещали своим же столь важные для жизни в тайге промыслы и вырубки, штрафовали и сажали без жалости. Обижали местных жителей, просто не понимающих, чем им кормиться, если не промыслами, как семью содержать? Проходящие мимо пароходы вскоре перестали покупать у них свежую осетрину и чёрную икру, капитаны с деревенскими рыбаками больше не связывались, боялись подставы и наказания. Все злились.
А из властных кабинетов долбили в мозги: чем разумней и рациональней мы будем использовать таёжные богатства, мол, тем строже надо беречь эту заповедную девственную глушь. Приезжали журналисты, в том числе и иностранные, снимали красивые фильмы… Потом монтировали с озвучкой, дескать, пути правильного, естественного развития общества можно познать исключительно здесь, в ограждении от всяких вмешательств человека неразумного.
Деревни тем временем пустели. Люди спивались.
Мы не строили новые дороги и линии ЛЭП, не развивали инфраструктуру Сибири вообще. Иногда, действительно, из соображений разумности, а чаще – из желания оправдать собственную лень и беспомощность. Фёдорович как-то грустно сказал, что у него лично, да и у многих других, создалось впечатление, что дикая природа Сибири таким образом сберегается не для русского человека, которого постепенно на берегах Енисея становится всё меньше и меньше, а для Запада. Сдадут им эту красоту, так или иначе…
Я согласен, беречь надо. Только заповедность сибирская – это тебе не музей какой-нибудь под открытым небом, где оберегается исключительно древность и дикость. Тайга вокруг великой реки полна жизни, и защищать нужно именно эту жизненность, и защищать так, чтобы она плодилась и множилась. Действительно, по идее, звери, птицы и рыбы под защитой сурового, но мудрого закона должны размножаться, а потом и расселяться за пределы заповедных мест, постепенно обогащая соседние угодья.
А человек, издревле живущий на этих землях, что, не должен?
Простите, а кто тогда следить за всем будет, кто сможет поддерживать баланс? Енисейский крестьянин, живущий с природой в обнимку, – лучший егерь, он никому не подчиняется, ни министру, ни губернатору.
Пришлые инспектора с функцией не справились. Коррупция сгубила благие намерения. Всё растаскивали с их помощью новоявленные торгаши необработанным деревом и добытчики золота, всего ценного зверя вышибали те, кто мог себе позволить нанять вертолёт или купить комфортный высокоскоростной катер. Левые и правые артели плодились и размножались, а не местные, как должно бы, если по уму. Вырубив незаконно ценный лес, предприимчивая сволочь безжалостно поджигала участок, желая скрыть следы преступления в свирепом пламени, огромные территории края каждое лето заволакивало дымом таёжных пожарищ.
И последить за криминалом, жирующим от бесконтрольности, некому, – нормальные люди, знающие и работящие, отчаявшись выжить в условиях тотального запрета на промыслы, всё чаще и чаще уезжали в города. А что им прикажете здесь делать, если нельзя получить нормальные угодья? Медитировать на сосны, как я сейчас?
Человек, исконно живущий в тайге, не менее ценен, чем дикий зверь, вот что я думаю, а значит, для защитников природы он должен быть таким же объектом охраны, как фауна. Только местный житель, кровно заинтересованный в сохранении среды обитания, при грамотной организации дела предстаёт источником увеличения природных сокровищ.
Кстати, коренным малочисленным народам Севера рыбу ловить не возбраняется.
Скажите, чем хуже енисейский старожилец, предки которого зачастую приходили на эти земли раньше, чем самоеды или тунгусы?
А теперь всё изменилось кардинально. Природа в нас больше не нуждается. В принципе. Мистика или наказанье нам, неразумным?
Мы подводили некие итоги.
Обсуждение проходило спокойно, в строгих рамках имеющихся фактов, которых, надо признать, очень мало. Много косвенных, ещё больше фантазий. Дело, хоть и туго, но двигалось. Предварительно мы по всем вопросам насобачились до одури, так что у каждого было время на обдумывание. Итоги фиксировали в уме, без писанины, определяя устные договорённости как некую данность, базу, точку опоры и отсчёта. Это было необходимо сделать. Для правильного понимания того, что произошло. Для прогнозов и решений.
Итак, о тех, кто выжил в кошмаре.
Нами определены четыре бесспорные категории.
Первая: те, кто заразился вирусом Робба, как все прочие, но, на своё счастье, сумел перебороть страшную болезнь. «Переболевшие». В нашей общине эту категорию представляем мы с Дашей Закревской. Она, кстати, уже полностью восстановилась и впахивает наравне со всеми. Кроме хозяйственной обыденки на ней птичник, который перетащен в усадьбу. Гусей в нём уже не было, всех попёр проклятый синяк, а вот пяти курицам и петуху теперь приходится прозябать в условиях резервации, за двор ни лапой.
Как выяснилось, болезнь у нас протекала с разной степенью тяжести. Меня корчило так, что и врагу не пожелаешь, девчонке, по её же собственным словам, было чуть полегче. После недолгих споров пришли к выводу, что таковых счастливчиков набирается один процент. Невозможно понять, в чём причина такого везения и что именно нам помогло, нужны нормальные исследования.
Вторая категория: те, кто не заболел вообще либо, по непонятным причинам, сумел побороть вирус, что называется, в зародыше, на самой первой стадии заражения. В общине постапокалиптического Разбойного таковых героев аж четверо: супруги Петляковы, Екатерина Глебова, Игорь Потупчик да акушерка фельдшерского пункта. И опять, не на таёжном берегу сидя нужно искать причины такого везения, так уж сладилось, и хорошо. Процент такой же, единичка.
Теперь – почему не заразились? Ну, тут версии могут быть самые разные.
Поначалу выражающие мнение о том, что панацеей стал вирус банального гриппа, захвативший тела раньше Робба, передумали, довод ныне отринут, теперь у Петляковых новая фишка. Они считают, что всё дело в рыжиковом масле! Действительно, супруги трескают его давно и много, запасы очень хорошие. Масло им присылали родственники из Уяра. Вкусная, между прочим, штукенция, особенно с отварной картошкой. Как всегда, наша медичка всю эту фантастику никак не комментирует, держит марку ответственного работника.
Я такие речи серьёзно воспринимать не могу, не верю в панацеи.
Замечу: выжившие люди из обеих категорий, с огромной долей вероятности, по сей день являются носителями вируса. Суммарно они составят всего два процента от общего числа населения планеты.
Вдумайтесь: два процента!
Наверняка есть и третья категория выживших: те, кто ещё не заразился. Не подхватил заразу, уберёгся до поры. Сомнительное везение…
Однако об этом феномене стоит рассказать подробней.
Такая возможность – не заразиться – осталась, например, у отдельно стоящих воинских частей, если командиры изначально повели себя правильно. Не факт, что они обрадуются встрече, когда мы появимся в поле зрения. Кто знает, что за инструкции даны гарнизонам РЛС и ракетных шахт…
Хорошие шансы есть у малых промышленных агломераций: таёжных приисков и нефтегазовых месторождений, где имеется тяжёлая техника, транспорт, большой запас топлива и продуктов питания.
Сюда же включим вахтовые посёлки в далёкой тундре и экипажи морских судов.
Если крупная промышленная агломерация стоит на большом удалении от остальной цивилизации, то шансы, пусть и призрачные, есть и у неё. В северном Норильске, например, легко блокировать транспортное сообщение, закрыв два аэропорта, автомобильную и железную дороги, ведущие в Дудинку, и выставив пост на реке Пясина. Однако опасность заражения будет сохраняться, ведь в любое время в город может заявиться турист, промысловик, честный охотник и ярый браконьер, наркокурьер, перевозящий смертоносную химию, либо криминалитет, левыми путями переправляющий на материк шлам, содержащий драгоценные металлы. Кого ещё может занести бесконтрольно? Владельцев квадроциклов, вернувшихся домой после дальних рейсов по тундре. Изобретателей-самодельщиков со своими забавными машинами на пневматиках низкого давления. Или счастливых обладателей современных «трэколов».