2. МИРОТВОРЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИМПЕРАТОРА АДРИАНА
Элий Спартиан. Жизнеописание Адриана, V, X
Достигнув власти, Адриан немедленно стал следовать древнему образу действия и направил свои усилия к тому, чтобы установить мир по всему кругу земель. Ведь не только отпали те народы, которых покорил Траян, но и производили нападение мавры, шли войной сарматы, нельзя было удержать под римской властью британцев, был охвачен мятежами Египет, наконец – проявляли непокорный дух Ливия и Палестина. Поэтому все земли за Евфратом и Тигром он тотчас же покинул по примеру, как он говорил, Катона, который провозгласил македонцев свободными, так как не мог удерживать их. Убедившись в том, что Партамазирис, которого Траян поставил парфянским царем, не пользуется большим влиянием у парфян, Адриан назначил его царем соседних племен. Адриан сразу стал проявлять исключительное милосердие: несмотря на то, что в первые же дни его власти Аттиан посоветовал ему в письме казнить префекта Рима Бебия Макра, если тот будет отказываться признать его власть, и Лаберия Максима, который находился в ссылке по подозрению в стремлении к власти, а также Фругия Красса, – он не причинил им никакого вреда <…> По случаю начала своего правления Адриан произвел раздачу воинам в двойном размере. Он обезоружил Лузия Квиета, отрешив его от управления мавританскими племенами, так как подозревал его в стремлении захватить власть. Для подавления беспорядков в Мавритании он назначил после разгрома иудеев Марция Турбона. После этого он выехал из Антиохии, чтобы увидеть останки Траяна <…>
Отправившись после этого в Галлию, он облегчил положение всех общин, даровав им разные льготы. Оттуда он перешел в Германию. Любя больше мир, чем войну, он тем не менее упражнял воинов, как будто война была неминуемой, действуя на них примером собственной выносливости.
3. «ХОРОШИЙ ИМПЕРАТОР» В ОПИСАНИИ ПРАВИТЕЛЯ-ФИЛОСОФА
Марк Аврелий. К самому себе: Размышления, кн. I, 16, 17; кн. VI, 30
Отцу своему я обязан кротостью и непоколебимою твердостью в решениях, принятых по зрелом обсуждении, отсутствием интереса к мнимым почестям, любовью к труду и старательностью, внимательным отношением ко всем, имеющим внести какое-либо общеполезное предложение, беспристрастной оценкой каждого по его заслугам <…>
Во время совещаний он настаивал на исследовании всех обстоятельств дела и не спешил положить конец обсуждению, довольствуясь первым попавшимся решением <…> Он предвидел отдаленные события и предусматривал самые ничтожные обстоятельства, не кичась этим. Угодливость и всякая лесть были ему противны. Он был на страже государственных нужд и бережно тратил общественные средства, не боясь упреков за это <…> Во всем блюдя заветы отцов, он в то же время даже не старался казаться следующим им. Кроме того, ему чужды были непостоянство и непоседливость, и он подолгу оставался в одних и тех же местах и при одних и тех же занятиях. После жестоких припадков головной боли он, как ни в чем не бывало, со свежими силами принимался за обычные дела. Тайн у него было очень мало, да и те относились только к общественным делам. <…> Во всяком поступке его занимал только долг, а не добрая слава, сопутствующая такому поступку <…> Не было в нем ничего грубого, непристойного, необузданного, ничего такого, что позволило бы говорить об «усердии не по разуму»; наоборот, он все обсуждал во всех подробностях, как бы на досуге, спокойно, держась известного порядка, терпеливо, сообразуясь с самим делом <…>
Вообще, моим руководителем был государь и отец, который хотел искоренить во мне всякое тщеславие и внедрить мысль, что и живя при дворе, можно обходиться без телохранителей, без пышных одежд, без факелов, статуй и тому подобной помпы, но вести жизнь, весьма близкую к жизни частного человека, не относясь поэтому уже с пренебрежением и легкомыслием к обязанностям правителя, касающимся общественных дел.
Во всем будь учеником Антонина [говорит далее Марк Аврелий, обращаясь к самому себе]. Подражай его настойчивости в деятельности, согласной с разумом, никогда не изменявшей ему уравновешенности и благочестию, ясности его чела, вежливости в обращении, презрению к суетной славе и рвению в познании вещей. Он никогда не проходил мимо чего-нибудь, не рассмотрев его внимательно и не отдав себе в нем ясного отчета. Как терпеливо переносил он несправедливые упреки, не отвечая на них тем же! Как ни в чем не обнаруживал он опрометчивости и как невосприимчив он был в клевете! Как тщательно он исследовал характеры и поступки!.. Как терпеливо выслушивал он тех, кто откровенно высказывался против его мнения, и как радовался, если кто-нибудь предлагал лучшее! <…> Пусть свой последний час ты встретишь с такой же спокойной совестью, как он!
Глава XXVIIГород и мир
Мегалополис и его копии. «Оглянись на эту массу людей, – писал в середине I в. Сенека своей матери. – Их не вмещают даже дома безмерного города. Из муниципий и колоний, со всех концов земли пришли они сюда. Одних привело честолюбие, других – обязанности службы, третьих – возложенное на них поручение, четвертых – развлечения <…> иных – научные занятия или зрелища; те пришли по зову друзей, других гнало стремление сделать карьеру, которая находит здесь широкое поприще; одни предлагают свою красоту, другие – свое красноречие».
Какие бы цели ни привели людей в столицу, отстроенную после пожара Нероном и украшенную Флавиями и Антонинами, какие бы ни обуревали их надежды, какие бы горестные или радостные чувства ни испытывали они при виде Рима, – всех поражало зрелище колоссального мегалополиса, города городов. Греческий оратор Аристид, посетивший Рим при Антонине Пие, в похвальной речи городу сравнивает его с силачом, который поднимает других над своей головой и носит их, – «так и Рим несет один город над другим <…> и если бы расположить их по поверхности, то вся Италия в поперечнике, вплоть до Адриатического моря, заполнилась бы им».
И на эти города, добавим мы, хватило бы и форумов, и храмов, и амфитеатров, и дворцов, и базилик, и водопроводов, и терм, и триумфальных арок, и статуй. Но в таком распределении сооружений Рима не было необходимости, поскольку другие города, и не только Италии, но Африки, Галлии, Британии, следуя римской модели, воспроизводили типично римские постройки и каждый из них был «Римом в миниатюре».
Никогда еще всего лишь за одно столетие (от Флавиев до Северов) не возникало такого числа новых городов. Они протянулись почти сплошной линией в Африке на границе с великой пустыней, на северных рубежах Рима, близ Дуная, Рейна, Темзы, Сены, заложив фундаменты многих европейских городов, и в том числе будущих столиц: Виндобонна – Вены, Аквинк – Будапешта, Лондоний – Лондона.
В это время с Римом соперничают восстановленный в 55 г. до н. э. Карфаген, превосходящая его площадью Александрия, Антиохия, Дамаск. Тогда же возникают новые города в Палестине (Тивериада), в Сирии (Дура-Европос), в Египте (Антинополь), во Фракии (Адрианополь). Все эти города приобретают римский облик – регулярную планировку улиц, ведущих к центру политической и торговой жизни – форуму, украшаются собственными капитолиями, термами, библиотеками, театрами и амфитеатрами.
Статус городов. По своему положению города империи делились на колонии римских граждан и латинян, имевших особые привилегии, на муниципии и податные города. От ранга, присвоенного тому или иному городу, зависели отношения собственности и внутригородская жизнь. Ко II в. в городах исчезли народные собрания, которым ранее принадлежала большая или мрныпяя роль в городской жизни, и местная власть сосредоточилась в городских советах (куриях) и у должностных лиц – декурионов, обычно избиравшихся из богатых людей. Муниципальные должности, удовлетворяя честолюбивые помыслы тех, кому они доставались, требовали от людей, занимавших их, расходов на сооружение городских построек и на их содержание, на устройство праздников и игр и социальные нужды. Внешний вид города, его санитарное состояние, обеспеченность неимущих его граждан, таким образом, зависели от частной благотворительности, а она, в свою очередь, определялась экономическим положением империи, спокойствием на границах, безопасностью на морских и сухопутных дорогах, продуманностью фискальной политики. Эпоха Антонинов была в этом отношении «золотым веком», прежде всего для городов, становившихся центрами единообразной культуры.
Коллегии. Городское население империи, лишенное политических прав и утратившее вкус к политике, находило выход своей энергии в деятельности частных объединений по профессиональному, религиозному или иному принципу – коллегий. Коллегии защищали интересы своих членов, гарантируя им материальную или правовую поддержку в экстремальных обстоятельствах, служили опорой в постоянно меняющейся городской жизни, обеспечивая участие в решении общегородских вопросов. Заменив политические партии, коллегии оказывали влияние на выдвижение кандидатов на административные должности, на выборы вообще.
Судя по литературным источникам и огромному числу сохранившихся надписей, существовали коллегии ремесленников (сукновалов, оружейников, булочников, носильщиков и др.), судовладельцев, торговцев, представительниц древнейшей женской профессии, коллегии нищих, похоронные коллегии, обеспечивавшие своим членам достойное погребение. Императорская власть строго следила за тем, чтобы коллегии не использовались в политических целях и не объединяли людей, чуждых имперской идеологии. Из переписки императора Траяна с наместником отдаленной от Рима провинции Плинием Младшим известно, что император лично контролировал создание каждой новой коллегии.
«И медь торжественной латыни звучит на плитах, как труба». В восточной части Римской империи господствовал греческий язык. Там процветала греческая образованность и культура, пользовавшаяся административной и материальной поддержкой императорской власти. В западной части империи побеждает латинский язык. На нем говорили и думали африканцы, испанцы, иллирийцы, галлы, британцы, германцы. Он стал средством общения между носителями многочисленных племенных языков. Города Африки, Галлии, Иллирии, Британии, Испании становятся центрами римской образованности, и оттуда выходят властители дум и стилисты так же, как в III–II вв. до н. э. они выходили из числа обитателей Италии. Это Публий Корнелий Тацит, Луций Анней Флор, Квинтилиан, Марциал, Ювенал. Надписи, извлеченные из песков Ливии, Алжира, Туниса и Марокко, не уступают по изобилию надписям Рима и Италии,