Пиры, устраиваемые Лукуллом и подражавшими ему богачами, длились днями (предусматривались даже золотые лохани для извержения съеденного и выпитого и были изобретены способы для искусственного вызывания рвоты). Так что создавался цикл, охарактеризованный одним из римских писателей так: «Извергают пищу, чтобы есть, и поглощают ее, чтобы извергнуть».
Пиры в Риме служили не только для поглощения пищи и обжорства, но и для общения с друзьями. Цицерон полагал, что латинское слово пир («конвивиум») более удачно, чем греческое, так как дословно означает «сожительство». Все зависело от того, кто был устроителем пира, кем были его «сожители» – образованный нобиль, полуграмотный всадник или вольноотпущенник, стремившийся выставить напоказ случайно доставшееся ему богатство и демонстрирующий вместе с ним невежество и безвкусицу. Как реакция на многолюдные пиры своего времени воспринимается рекомендация Варрона приглашать к столу гостей не менее числа граций (трех) и не более числа муз (девяти).
Одежда и прическа. Роскошь одолевала римскую простоту во всем. В свое время, если верить Геродоту, царь Крез посоветовал пленившему его царю персов Киру одеть своих бывших подданных в длинные одеяния и обуть в высокие сапоги («и ты увидишь, о царь, что скоро они из мужчин обратятся в баб, так что тебе уже никогда не придется опасаться восстаний»). Римляне эпохи гражданских войн восприняли этот совет лидийского царя. Цицерон описывает окружавшую Катилину римскую молодежь «в туниках с длинными рукавами до пят». Одновременно вошел в моду обычай подбривать брови и выщипывать бороду и волосы на ногах, а также душиться восточными благовониями. Так что Клодий, втесавшийся в толпу матрон, которые следовали в дом великого понтифика Гая Юлия Цезаря, чтобы участвовать в закрытом для мужчин празднике Доброй богини, сошел за девушку. Пойман же он был рабынями при попытке проникнуть в спальню хозяйки праздника, жены Цезаря, той самой, которая «выше подозрений».
1. СПАСЕНИЕ ОТ ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН
Гораций, Эпод, XVI
Перетирается снова в гражданской вой не поколенье.
Рушится Рим собственной сило ю,
Город, что одолел и марсов воинственных племя,
Рать отразил Порсенны этрусскую,
Доблестной Капуи зависть и злобную ярость Спартака,
В смутную пору измену аллоброгов,
Рим, что сумел покорить германцев голубоглазых
И Ганнибала, страх вызывавшего.
Ныне ж висит над тобою проклятье Ромула Ремом,
Кровь вопиет в тебе братская.
Камни римских святынь высечет варвар копытом,
Пепел отцов развеет божественных.
Кости Квирина, века не знавшие света и ветра,
Страшно сказать, будут разбросаны.
«Есть ли тут выход какой?» – может быть, граждане спросят
Все или их часть наилучшая.
Нет решенья мудрей того, что избрали фокейцы,
Те, что отчизну сразу покинули,
Нивы свои и свой кров, отчих ларов и храмы
Стаям волков и вепрей оставили.
Так же вы им вослед любою спасайтесь дорогой;
Не опасаясь знойного Африка[12],
Этим ль пойдете путем, к другому ли склоните душу,
Только больше не медлите!
Вспомните клятвы слова: «Пока не выплывут камни,
Не возвратимся в отечество!»
Нос корабля повернуть пусть совесть вам не позволит,
Горы пока не зальет Мутинские
Или хребет Апеннин не опустится в хляби морские,
Разные звери друг с другом не спарятся:
Выйдет из чащи тигрица, чтобы отдаться оленю,
Блудом займется голубка с ястребом,
Мирно подпустит к себе бык темно-бурую львицу
Или козел в плаванье пустится.
Клятву на этом даем и, верными ей оставаясь,
В путь сообща дружно отправимся,
А остальные пускай на гибельных нежатся ложах,
Пусть остаются безвольные.
Нас океан ожидает, нас ждут всеблаженные нивы,
Нас зовут острова счастливые.
Почва дает урожай там без помощи плуга,
Лозы от гроздей там ломятся.
Без ухищрений людских там плодоносят оливы,
В сизую тогу рядится смоковница,
Мед из дупел сочится и струи звонкой стопою
С горных вершин низвергаются.
Козы без принужденья сосцы пастухам подставляют,
К дому коровы бредут с полным выменем.
По вечерам там медведь ворча не тревожит овчарню,
Змеи в оврагах также не водятся.
Вот чудеса! Там слой земли плодоносный
Эвр не смывает ливнями.
Жирные семена не высыхают там в глыбах.
Климатом правит Юпитер умеренно.
Хворь там скот не берет. Он никогда не томится
На островах от солнца палящего.
Их вездесущий «Арго» веслом своим не коснулся
Ради какой-то лживой колхидянки.
И не терзали их из-за бивней сидонские мужи,
Не слыхали они вопля Улиссова.
Людям благочестивым припас этот берег Юпитер,
Век золотой омрачая бронзою,
Чтобы и бронзу затем обесценить жестоким железом.
Вот, квириты, наше убежище!
2. ФИЛОСОФ-ЭПИКУРЕЕЦ НАСТАВЛЯЕТ РИМСКОГО БОГАЧА
Филодем. Об экономике, XV, 31 – XVI, 19
Мудрый человек, конечно, никогда не будет связан с богатством так, чтобы из-за сохранения его терпеть тяготы, которые не стоят никакого изобилия. При пользовании богатством не должно быть неприятностей. Удовольствие от богатства не должно быть ничем омрачено. У мудрых приобретение богатства не отягощается заботой о его сохранении при самых шатких обстоятельствах. Разумный человек, с одной стороны, и не сокрушается происходящим и без страха относится к будущему, и все это благодаря невзыскательному и простому образу жизни. Зная, что он может удовлетворить естественные потребности, он тем не менее предпочитает жизнь с большим достатком. Он не беспомощен в нахождении того, что может его удовлетворить, так как жизнь его умеренна и непритязательна, а рассудок здрав и привержен к истине <…> Так чего же ради, имея возможность жить в полном спокойствии, он станет, даже в случае потери богатства, мучиться сверх меры?
3. ПОБЕДЫ ЦЕЗАРЯ В ГАЛЛИИ ГЛАЗАМИ ПОЭТА
Катулл. Против цезарианца
Кто это стерпит, кто не воспротивится.
Когда не вор, не гаер, не похабник он!
Своим добром зовет Мамурра Галлию,
Богатую и дальнюю Британию.
Распутный Цезарь – видишь и потворствуешь!
Так, значит, правда, вор, гаер и похабник ты?
А тот, надутый, сытый и лоснящийся,
Хозяйничает в спальнях у друзей своих,
Как голубок, как жеребец неезженный.
Распутный Цезарь – видишь и потворствуешь?
Так, значит, правда, гаер, вор, похабник ты?
Затем ли, император знаменитейший,
Ты покорил далекий остров Запада,
Чтоб эта ваша мерзость непотребная?
За сотней – сотню расточал и тысячу?
Чудовищная щедрость, невозможная!
Еще ли мало раскидал, растратил он?
Сперва расхитил денежки отцовские,
Потом добычу с Понта и Иберии…
Зачем с негодным нянчитесь? Что может он
Еще, как не мотать и не похабничать?
Неужто для того вы, победители,
Вы, тесть и зять, разбили мир наш вдребезги!
Глава XXIIIВремя Августа: политика и культура (30 г. до н. э. – 14 г. н. э.)
Октавиан становится Августом. В начале весны 30 г. до н. э. волны Тирренского моря разрезала триумфально расцвеченная флотилия римских кораблей. На первой триреме находился тридцатипятилетний победитель Антония и Клеопатры Октавиан, завладевший всеми землями, родниками, пальмовыми рощами Египта. На других судах были сказачно разбогатевшие соратники Октавиана и египетская казна, предназначенная в дар римскому народу.
Еще живы были старики, помнившие кровавое возвращение в Рим Мария и не уступавшее ему в жестокости возвращение Суллы. На памяти очень многих было и триумфальное возвращение приемного отца Октавиана Цезаря и все то, что за этим последовало. Но появление в Риме Октавиана знаменовало не начало еще одного витка гражданских войн, а их завершение. Поэтому римляне несколько месяцев ликовали, не желая задуматься над тем, что их ждет.
Октавиан же во время бесконечных обременительных для его слабого здоровья чествований и триумфов только и делал, что размышлял. Он понимал, что вся власть в огромной державе отныне в его руках. Ему ничего не стоило сесть на трон Цезаря, надеть себе на голову корону. Так поступил бы побежденный им Антоний. Октавиан был умнее и расчетливее. Само слово «гех» (царь) было ненавистно римлянам едва ли не со времени изгнания Тарквиния. Полтысячелетия Рим был республикой, и хотя в столетней буре гражданских войн республиканские вольности и доблести выветрились, над семью холмами по-прежнему витал суровый призрак Республики. Вдохновленные им заговорщики бросили Цезаря к ногам мраморной статуи Помпея, сражавшегося за давно отжившую республику, за сборище прожженных политиканов (сенат) и продажное народное собрание.
Приветствия сенаторов изливались, как из рога изобилия. Прямо не предлагая Октавиану корону (кто знает, как развернутся события?), они предлагали ему титул Ромула. Ромул был основателем Рима, его первым царем. Вторым основателем Рима когда-то назвали победителя галлов Камилла. Пусть Октавиан будет третьим основателем Рима. Но ведь Ромул был царем. Так пусть Октавиан сам решает, надевать ли ему корону и на какой садиться трон – дубовый, как у Ромула, или золотой, как у Тарквиниев.
Октавиан бросил взгляд на сенатора Мунация Планка, одного из тех, кто поначалу был шутом у Антония. Они успели переговорить еще вчера. Планк понял знак и, взяв слово, внес предложение: наградить Октавиана титулом Августа. Смысл этого титула допускал различные толкования, но предложение было высказано так четко и внятно (да и взгляд Октавиана о чем-то говорил), что никто из прежде выступавших сенаторов не стал отстаивать свою точку зрения.
Так 13 января 27 г. до н. э. Октавиан стал Августом, присоединив к своему имени этот эпитет – «Приумножающий», который ранее прилагался только к отцу богов Юпитеру.