Сейчас будет абзац с зубодробительными ссылками и поток цифр, но в конце я его резюмирую одной строчкой, так что можете пропустить:
Эпоха Греко-Персидских войн одновременно и высшая точка и рубеж, от которого берет свое начало процесс постепенного вымирания спартанской аристократии. Все полноправное население Спарты в начале V в., по-видимому, составляло 8—10 тысяч граждан призывного возраста (Герод., VII, 234; Арист. Пол., II, 6, 12, p. 1270a; Плут. Лис., 8). Достоверность этих данных подтверждает и то, что в битве при Платеях участвовало 5 тысяч спартиатов, причем в это число, по-видимому, не входили ни старшая, ни младшая возрастные группы (Герод., IX, 10; 12). Спустя 60 лет, в 418 г. число полноправных граждан в Спарте по максимальным расчетам составляло 4—5 тысяч человек, а по минимальным — 3 тысячи (ср. Фук., V, 64, 2; 68; 74). А к моменту битвы при Левктрах численность спартиатов никак не превышала 2400 человек. Потеря в этой битве 400 спартиатов из 700 оказалась, по словам Ксенофонта (Гр. ист., VI, 4, 15), таким тяжелым ударом, что Спарта так никогда и не смогла от него оправиться. При нападении Эпаминонда на Спарту из-за крайней малочисленности собственных граждан государство было вынуждено прибегнуть к крайней мере и вооружить илотов (Ксен. Гр. ист., VI, 5, 28—29). Ко времени же Аристотеля, по словам самого философа, Спарта не могла выставить и тысячи гоплитов, и государство «погибло именно из-за малолюдства» (Пол., II, 6, 11—12, p. 1270a).
Получается почти строгий график: за 150 лет, примерно каждые 50 лет, численность спартанцев сокращается вдвое.
Сами античные историки говорят, конечно, об «упадке Спартанского духа» вообще, и о том, что, дескать, после Пелопоннесской войны спартанцы «наводнили собственный город золотом и серебром», но как видно из предыдущего абзаца, это началось задолго до.
Я осторожно предположу, что дело тут не в демографии.
Аристотель в «Политике» (II, 6, 11, p. 1270a) и Плутарх в биографии Агиса, оба отмечают любопытный факт — прямую зависимость численности спартиатов от закона, разрешившего отчуждать земельные наделы. Или, если по-умному, клеры.
Речь идет о про Закон Эпитадея, явившийся, с одной стороны, следствием этого процесса, с другой, сам послуживший как бы его катализатором. Он был издан либо в самом конце V, либо в самом начале IV веков. Плутарх, наш единственный авторитет в данном вопросе, вполне определенно связывает этот закон с притоком денег в Спарту сразу после Пелопоннесской войны (Агис, 5, 1). Из контекста ясно, что для Плутарха точкой отсчета была именно Пелопоннесская война, и трудно предположить значительную отдаленность этого закона от момента ее окончания. Если слегонца натянуть эгиду на щит, то можно найти некоторые подтверждения и у Аристотеля. Вполне возможно, Аристотель имел в виду именно эту реформу, говоря о законодательном акте, позволившем гражданам продавать свои клеры под видом дарения или завещания (Пол., II, 6, 10, p. 1270a — в сущности, здесь он излагает содержание закона Эпитадея).
Я бы сказал, что, скорее всего, закон стал следствием существующего положения дел, буквально узаконив то, что уже происходило. И этот процесс начался не во 2-й половине IV в., а много раньше.
Что было раньше: каждый спартиат имел равную долю земель, на которых работали илоты-арендаторы, отдававшие половину урожая спартанскому гражданину. С этих денег спартанец не только вооружался и тренировался, но и выполнял другие гражданские функции: например, проводил общественные обеды-сисситии. Эти сисситии значат больше, чем кажется. Общий стол для воинского подразделения (княжий стол для дружины) — очень распространенный мотив. Видимо, это было очень важно для создания особого духа товарищества. Но прокормить ораву здоровых мужиков — это нетривиальная задача. Поэтому кормились у всех по очереди. Если ты со своих шести соток не мог поляну накрыть, это было не просто «не по понятиям», а серьезно подрывало основы государства. Но кроме расходов на посиделки, наверняка, было что-то еще. Короче, земля с илотами — это не роскошь, а средство для исполнения гражданского долга. Но это не пенсия, случалось всякое — то илот помрет, то жук урожай пожрет. Тут как с казино — на долгой дистанции неизбежен проигрыш. Но расходы-то регулярные. Нужны деньги. Единственный выход, как все мы знаем — кредит. Но под что?
Несмотря на то, что продать саму землю спартанец не мог, он мог уступить доход с неё. Половину, или даже весь. Судя по всему, такая ипотека была широко распространена. И как только закон Эпитадея был принят, то «теневая экономика» стала законной, и тогда-то и оказалось, что все богатства Спарты сосредоточены примерно у сотни человек.
Мы имеем крохотную кучку сверхбогатых, которая буквально сожрала в себя государство, и огромное пассивное большинство, которое на это тупо смотрело и ничего не делало.
Как такое могло произойти, тем более, что разрушение государство в то время автоматически означало уничтожение армии, и это в опасном мире, в окружении врагов, которые практикуют геноцид? В общем я запросил помощи у https://vk.com/aenverhaneberi. И вот, что он мне ответил:
'Что такое полис? В современных терминах — союз нескольких родственных племен, имеющих общую крепость с общим святилищем, которую они сами называют «городом», но настоящей городской инфраструктуры там обычно нет и большая часть граждан союза, за вычетом аристократии, обслуживающих ее ремесленников и выборных магистратов, постоянно там не живет.
Экономика полиса аграрная и низкотоварная, большая часть населения живет натуральным хозяйством (что вырастили, то и сожрали), рынок обслуживает в основном интересы аристократии и торгуют там в основном продуктами роскоши.
Если полисом напрямую правит аристократия (чиновники выбираются только из числа аристократов и образуют какой-нибудь совет старейшин), то он считается олигархическим; если там есть народное собрание, в котором может участвовать любой гражданин, в то время как аристократы управляют полисом косвенно, манипулируя собранием, то демократическим.
Кто такие полисные граждане? Это мужчины, имеющие со своих наделов (т. к. экономика преимущественно аграрная) достаточный выхлоп, чтобы позволить себе иметь оружие (=быть членами полисного ополчения) и хотя бы иногда участвовать в народном собрании (т. е. не быть вынужденными вкалывать каждый день). Беднейшие из граждан обрабатывают свои наделы сами, богатые с помощью рабов, а также батраков из числа обедневших деклассированных граждан.
Как выглядит демография типичного полиса? Если не учитывать военные потери (допустим, в последнее время не было больших войн) и потери от случайных факторов (эпидемии, стихийные бедствия), то население полиса растет примерно на 2% в год (благо, никаких действенных методов контрацепции народы, стоящие на таком уровне социального развития, не имеют, а сексом трахаются будь здоров), и удваивается каждые 50 лет.
При этом рост экономики полиса достаточно быстро упирается в общее количество имеющейся под его контролем земли. Что получится при удвоении населения после того, как вся имеющаяся в наличии земля распахана? Правильно, родители поделят свои наделы между сыновьями, и средняя величина наделов уменьшится вдвое. При этом доходы с наделов беднейших граждан упадут ниже минимума, необходимого для поддержания гражданского статуса, после чего эти граждане будут либо вычеркнуты из числа граждан и записаны в илотов, периэков или как там называется локальный аналог этого класса (лично я предпочитаю аккадский термин «мушкену»), либо эмигрируют, продав свою землю (например, уедут основывать колонию). Кто присвоит себе (или даже честно купит) их землю? Правильно, богачи из числа полисной аристократии, т. к., во-первых, земля таки продается за деньги, а деньги физически есть только у аристократов, во-вторых, аристократы могут продавить в собрании (или даже принять напрямую, если полис олигархический) закон, позволяющий им эту землю присваивать и/или скупать.
Практически полис, достигший пика своего развития, теряет таким образом порядка половины от числа граждан за 50 лет (хотя в целом население продолжает расти за счет деклассированных слоев). Через 100–180 лет общее число граждан (которыми технически уже являются только аристократы) в нем оказывается недостаточным для самообороны, и его выносят чужеземцы; либо происходит революция, в ходе которой деклассированные страты режут аристократов с их семьями и клиентами, сокращая население, и производят передел земли (тогда цикл начинается заново); либо полис начинает внешнюю экспансию и превращается в территориальную военную державу, эксплуатирующую провинциалов, и проблема исчезает сама собой (как в случае Рима, Карфагена, да те же Афины пытались такое проделать в ходе Пелопонесской войны, но не получилось, не фартануло).
Афины в «век Перикла» сумели на короткое время остановить процесс деклассирования своих граждан за счет потока бабла, поступающего с государственных Лаврийских рудников. Перикл, с одной стороны, сократил число граждан, продав в рабство своих политических противников, с другой, учредил для своих сторонников и «нейтралов» гарантированные регулярные денежные раздачи (формально «плату за участие в народном собрании»), плюс дополнительные денежные и хлебные раздачи по праздникам (примерно как в позднейшем Риме, только труба пониже и дым пожиже), плюс реализовал гарантированный найм неспособных в силу бедности владеть оружием мужчин из числа граждан в случае войны гребцами и моряками на флот. Эти меры на какое-то время позволили беднейшим классам афинского населения формально оставаться гражданами, даже вообще не имея земельных наделов или имея минимальные — но потом рудники стали исчерпываться, доходы государства упали, а попытка найти новый источник бабла, обложив данью зависимые от Афин мелкие полисы спровоцировала Пелопонесскую войну, по итогам которой Афины как значимый полис закончились.