Будут, стрелой сражены, умирать, а ежели горькой
Смерти избегнут, так явят на свет недостойное жизни.
Но у тех, на кого ты с улыбчивой милостью взглянешь,
130 Нивы злаком обильным кипят, отменно плодится
Стадо, и счастлив их дом; притом и в могилу не сходят
Прежде они, чем успеют сполна вкусить долголетья.
Распри семейной не знают они, той распри, что часто
Даже и сильные домы губила; но ставят согласно
135 Рядом сиденья свои за столом золовки и снохи.
К ним же да сопричтется и друг мой, кто друг мне по правде^
Да сопричтусь я и сам, госпожа! Тебя воспевая,
В песнях славя и брак Лето, и тебя неустанно,
И Аполлона, и все деянья твои, о богиня,
140 Также и псов, и колчан, и ту колесницу, на коей
Ты возносишься быстро в небесные домы Зевеса.
Там встречает тебя у ворот Гермес Акакесий[240]
И принимает доспех; а добычу Феб принимает.
Впрочем, было так прежде — покуда еще не явился
145 Мощный Алкид[241]. Когда ж он пришел, Аполлон распростился
С этой заботой; тиринфянин[242] сам теперь неустанно
Подле ворот сторожит, смотря еще издали, нет ли
Тучной снеди с тобой для него. Несказанный подъемлют
Смех блаженные боги, и теща сама особливо[243],
150 Видя, как он из твоей колесницы огромного тура
Иль клыкозубого вепря влачит, ухвативши за ногу,
Небескорыстные -речи меж тем к тебе обращая.
«Ты поражай вредоносных зверей, дабы человеки
Помощь узрели в тебе, как во мне; а ланям и зайцам
155 Мирно пастись разреши. Ну, что тебе лани и зайцы
Сделали? Нет, кабаны, кабаны — вот пажитей гибель!
Да и в быках для людей — немалое зло. Не жалей их!» —
Молвит, а после спешит разделаться с тушей великой[244].
Если и богом он стал через дуб фригийский[245], однако
160 Та же прожорливость в нем, и тот же остался желудок,
С коим он встарь повстречался пахавшему Феодаманту[246].
Амнисиады меж тем от упряжки твоей отрешают
Ланей усталых, скребницей их чешут и корм задают им,
С луга Геры собрав траву, растущую быстро, —
165 Клевер трилистный, которым и Зевсовы кормятся кони;
Доверху чаны златые спешат они после наполнить
Чистою влагой, дабы водопой был ланям приятен.
Ты же вступаешь в отцовский чертог; там все тебя кличут
Рядом с собою воссесть; но ты к Аполлону садишься.
170 Если же нимфы ведут вокруг тебя хороводы,
Будь то подле истоков египетской влаги Инопа[247],
Иль у Питаны (затем, что твоя Питана!) и в Лимнах[248],
Иль когда, о богиня, ты к Алам идешь Арафанским[249],
Бросив Скифский предел[250] и обычаи тавров отринув, —
175 Пусть в это время мои быки не выходят на ниву
Чуждую труд свой дневной совершать за условную плату!
Верно, в хлев воротятся они, вконец изнемогши,
Крепость мышц потеряв, хотя бы стимфейской породы
Девятилетки то были, что роги влачат, рассекать же
180 Пашню оралом способней других. Ведь бог солнцезарный,
С неба такой хоровод приметив, коней остановит,
Залюбовавшись; а дня между тем теченье продлится.
Меж островами какой тебе мил, и какая вершина,
Град какой, и залив? И кого возлюбила особо
185 Ты среди нимф, и каких героинь принимала в подруги?
Мне открой, о богиня, а я поведаю людям.
Меж островами — Долиха, средь градов мила тебе Перга[251],
Горы Тайгета милы, заливы же любы Еврипа[252];
Но среди нимф возлюбила ты дивно гортинскую нимфу,
190 Зоркую Бритомартис-оленеубиьцу, за коей
Гнался по критским горам Минос, язвимый желаньем.
То в укромах лесных от него таилася нимфа,
То в болотных лощинах; он девять месяцев кряду
По бездорожью блуждал, не желая погони оставить;
195 Но под конец, настигаема им, она ввергнулась в море,
Прянув с обрыва, а там ее удержали тенета
Спасших ее рыбарей. С тех пор кидонийцы «Диктиной»
Нимфу зовут самое, а утес, с которого нимфа
Прянула, кличут «Диктейским»; алтарь у брега воздвигнув,
200 Жертвы приносят они, венки же плетут из фисташек
Или сосновых ветвей, но мирт рукам их запретен,
Ибо веточка мирта, за пеплоса край зацепившись,
Девы замедлила бег; с той поры ей мирт ненавистен[253].
Светоченосная Упис[254], владычица, критяне даже
205 И тебя самое именуют прозванием нимфы.
Ты и Кирену дарила приязнью, ей уступивши
Двух охотничьих псов, из которых один Гипсеиде[255]
После награду стяжал на играх при гробе Иолкском[256].
И супругу Кефала, Дейонова сына, избрала[257]
210 Встарь белокурую ты, госпожа; а еще, по преданьям,
Больше света очей ты любила красу Антиклею[258].
Первыми эти двое и лук, и колчан стрелоемный
Стали носить у плеча, оставляя правое рамо
Неприкровенным и правый сосок всегда обнажая.
215 Также лелеяла встарь быстроногую ты Аталанту[259]
Деву, Иасия дщерь аркадского, вепреубийцу,
Псов подстрекать научив и цель стрелою уметить.
Не изрекут на нее хулы зверобои, что были
На Калидонского созваны вепря; добычу победы
220 Край Аркадский приял и досель те клыки сберегает.
О, ни Гилей, полагаю, ни Рэк неразумный не станут[260],
Сколько ни мучит их злость, хулить облыжно в Аиде
Лучницу; не подтвердят той лжи бока их и чресла,
Те, что кровью своей обагрили утес Меналийский.
225 Радуйся много, Хитона, держащая храмы и грады,
Ты что в Милете являешь себя! Ведь тобою ведомый
Некогда прибыл в тот край Нелей из Кекропова царства[261].
Первопрестольница ты хесийская[262]! Царь Агамемнон
Дар во храме твоем принес тебе, путь умоляя
230 Вновь открыть кораблям (ибо ветры ты оковала),
В оное время, как плыли суда ахейцев на грады[263]
Тевкров, бранью грозя Рамнусийской ради Елены[264].
Также и Пройт[265] два храма тебе, богиня, воздвигнул:
Первый «Девичьей»[266], когда ему в дом ты дев воротила,
235 Что в Азанийских блуждали горах; второй же, на Лусах[267], —
«Кроткой»[268], затем, что у чад его отняла ты свирепость.
И амазонок народ, возлюбивший брани, у брега,
Подле Эфеса поставил тебе кумир деревянный
В сень священного дуба, и жертвы Гиппо сотворила[269].
240 Но остальные плясали вокруг, о владычица Упис,
Бранную пляску сперва, щитами вращая, а после
Хоровод по кругу вели; пронзительный голос
Им подавала свирель, чтоб в лад они били стопами
(Ибо выдалбливать кость оленью тогда не навыкли,
245 Как то Паллада во вред оленям измыслила). Эхо
До Берекинфа неслось и до Сард[270], как топотом шумным
Землю разили они, и вторили звоном колчаны[271].
После ж вокруг кумира того воздвигся пространный
Храм; святее его никогда не видело солнце,
250 Как и богатством обильней: легко и Пифо превзойдет он.
Храм сей разрушить грозил Лигдамид, обуянный гордыней[272]:
Дерзкий обидчик; привел он рать кормящихся млеком,
Словно песок, несчислимых с собой киммерийцев, живущих.
Подле пролива того, что зовется по древней телице[273].
255 Как помрачен был рассудок царя проклятого! Больше
Уж ни ему не пришлось увидеть Скифскую землю,
Ни другим, чьи повозки пестрели на бреге Каистра[274],
Путь возвратный найти; ибо лук твой — защита Эфесу!
О Мунихия, ты заливами правишь, Ферея[275]!
260 В почести да не откажет никто Артемиде, затем что
Даже Ойнею[276] пришлось не к добру созывать зверобоев;
Пусть не желает никто с Охотницей