Таким образом, если с точки зрения отношений собственности вавилонская община и занимала наиболее привилегированное положение, то эта же привилегированность и отграничивала ее от государственного административного аппарата, от армии (τὰ βασιλικά). Видимо, необходимо рассматривать эту особенность положения вавилонских общин именно как уступку верхним слоям завоеванных обществ и ясно осознавать различие между этими общинами и эллинистическими полисами. Вавилонская община не включалась органически в политическую структуру, созданную завоевателями, а оставалась вне ее, в то время как полис был органической частью новой системы. Выводы о принципиальном сходстве двух организмов не могут быть приняты, ибо они не учитывают основного: государство Селевкидов возникло в результате греко-македонского завоевания и его структура была порождена этим.
С точки зрения исторической перспективы, можно говорить о некотором сходстве между структурой Селевкидского государства и государств Переднего Востока II тысячелетия до н. э. Мы имеем в виду факт наличия двух секторов внутри общества: царского и общинного. При этом, однако, необходимо учитывать неизмеримо большую сложность экономических и политических отношений внутри каждого из этих секторов: и гораздо более высокое развитие товарно-денежных отношений, и развитие рабства, и, наконец, много более сложную структуру каждого из элементов, входивших в состав обоих этих секторов. Мы имеем в виду и вавилонскую гражданско-храмовую общину, и особенно эллинистический полис.
Отметим еще одно важное обстоятельство. Эллинистический полис, как мы указывали, был тесно связан с политической структурой государства Селевкидов. Привилегированное положение его граждан в этом царстве определялось отнюдь не отношениями собственности, а местом полиса в государственной структуре. Но это обстоятельство должно было сказаться самым отрицательным образом на положении граждан в случае падения власти Селевкидов, ибо юридически статус полиса был ниже, чем, например, вавилонско-храмовой общины. Эллинистический полис был слишком тесно связан с эллинистическим государством и должен был поневоле разделять его судьбу.
Городской строй греческих полисов изучен, к сожалению, еще очень недостаточно. К тому же источники в основном освещают городской строй только тех полисов, которые расположены в западной части исследуемого нами региона. Необходимо также отметить, что иногда достоверные данные о городском строе относятся только к позднему периоду их существования. Однако есть все основания полагать, что городской строй оставался в своих основных чертах тем же самым, что позволяет нам пользоваться этими данными и для реконструкции его в более раннее время.
Первый вопрос, который встает при изучении городского строя полисов, – это вопрос о праве гражданства их населения. Несомненно, что в селевкидское время только македоняне и греки являлись полноправными гражданами Дура-Европоса. Значительные изменения происходят в парфянское время. В гражданский коллектив города со времени парфянского завоевания (вероятно, около 141 г. до н. э.) все в большей степени начинают проникать сирийцы. Известны упоминаемые в надписях лица из коренного местного (арамейского) населения, которые возводят на свои средства храмовые постройки, например, храм Артемиды. Они становятся даже членами совета, роднятся со старыми македонскими фамилиями.
Несмотря на значительное проникновение местных элементов в гражданский коллектив, греко-македоняне в известной мере сохраняют привилегированное положение в городе. Особенно это относится к старым македонским фамилиям, потомкам первых колонистов. До конца существования города они по-прежнему гордятся своим македонским происхождением. Интересным подтверждением этого привилегированного положения македонян и в парфянское время является содержание пергамента 86/87 г. н. э.[28] Далее необходимо отметить, что все известные по надписям стратеги и эпистаты как селевкидского, так и парфянского времени происходят из старых македонских фамилий.
Таким образом, со времени парфянского завоевания местное (сирийское и вавилонское) население постепенно проникает в гражданский коллектив города, хотя старые македонские фамилии и сохраняют известные преимущества. Это проникновение сирийцев и вавилонян вызывалось, конечно, в первую очередь той обстановкой, в которой оказался город после парфянского завоевания.
Если в державе Селевкидов греческие и македонские поселенцы (в основном сконцентрированные в городах) были привилегированной частью населения, то парфянское завоевание лишило их этого привилегированного положения и поставило их в один ряд с коренным местным населением. В такой обстановке обладание правами гражданства в греческих городах перестало быть большой привилегией, как во времена Селевкидов.
Несколько иная обстановка сложилась в Селевкии, куда уже при основании города были переселены значительные массы местного населения из Вавилона. Положение этого населения в греческом городе не совсем ясно[29]. Вероятно, негреческое, прежде всего вавилонское, население Селевкии было организовано в политевму[30], олицетворением которой и могла быть вторая богиня на монетах Селевкии. Вавилоняне, по-видимому, жили в особом районе города, даже, может быть, отделенном стеною или каналом от собственно Селевкии на Тигре[31]. Только таким отделением сирийского района от греческого можно объяснить, почему греческие и римские писатели постоянно подчеркивают чисто эллинский характер Селевкии (Tacit. Ann. VI. 42: Plin. Nat. Hist. VI. 30; Dio Cass. XL. 16). Если же признать, как это делают Н. В. Пигулевская и И. А. Шишова, что значительные массы вавилонян входили в состав граждан греческого города, то необъяснимыми становятся причины той постоянной борьбы между греками и местным населением, о которой говорит Иосиф Флавий[32]. Борьба шла, по-видимому, из-за стремления местного населения добиться для своей политевмы равных прав с греческой. Характерно, что Иосиф Флавий сообщает о том, что греки постоянно оставались победителями (Ant. XVIII. 9. 9). Некоторое увеличение прав местной политевмы, очевидно, произошло в самом начале I в. н. э., когда греки объединились с местным населением для борьбы с переселившимися в город евреями, которых центральное правительство рассматривало как свою опору внутри города. Греческое население, видимо, было вынуждено поступиться некоторыми из своих прав; иначе трудно объяснить причины этого союза.
Таким образом, и в отношении Дура-Европоса, и в отношении Селевкии можно отметить одну общую тенденцию, которая, как можно полагать, проявлялась во всех греческих городах Парфии, – постепенное проникновение местного населения в гражданский коллектив города, причем в Дура-Европосе эта тенденция обнаружилась раньше и привела к большим результатам, чем в Селевкии на Тигре. При этом крайне характерно, что это проникновение фиксируется только со времени после парфянского завоевания.
Изучение собственно городского строя греческих полисов следует начать с Дура-Европоса, поскольку для этого города мы имеем наибольшее количество источников. Описание городского строя Дура-Европос было сделано в свое время Кюмоном на основании всех доступных ему источников. Он утверждает, что Дура-Европос в течение всего селевкидского времени обладал правами полиса. Далее Кюмон считает, что, поскольку никаких следов народного собрания (ἐκκλησία) не обнаружено, вероятнее всего, власть в городе принадлежала совету (βουλή), упоминания о котором в надписях довольно часты. Высшей исполнительной властью в городе обладал стратег (στρατηγὸϚ τῆϚ πόλεωϚ), что, по мнению Кюмона, очень естественно для города, бывшего в первую очередь военной колонией. Стратег может одновременно занимать и должность эпистата (ἐπιστάτηϚ) – начальника города, назначенного царем. Известен также хреофилакт – магистрат, ответственный за регистрацию сделок.
Ряд последующих открытий в Дура-Европосе позволяет уточнить многие положения Кюмона и проследить, хотя бы в самых общих чертах, изменения в городском строе Дура-Европоса[33].
Прежде всего возникает сомнение в том, что в городе не существовало народного собрания. Отсутствие сведений о нем в источниках – серьезный, но далеко не бесспорный аргумент, так как Кюмон основывается на источниках более позднего времени, вообще не упоминающих о народном собрании. Но отсутствие упоминаний о народном собрании в этих более поздних источниках понятно, так как общей тенденцией Парфянской державы было лишение городов их автономии и замена самоуправления бюрократическим аппаратом. Вероятно, утеря городами автономии (что, конечно, было весьма длительным процессом) начинается с прекращения деятельности народного собрания. Далее, отсутствие народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени противоречило бы общим тенденциям политики Селевкидов в отношении городов – поддержки полисного строя в греческих городах, главным залогом которого и было народное собрание. Общеизвестна большая роль народных собраний в жизни ряда городов Селевкидской державы. Даже в самой Антиохии на Оронте – столице государства, городе, где контроль центральной администрации должен был чувствоваться сильнее всего, – народное собрание дожило до римского времени. О наличии народного собрания в Селевкии на Тигре и Сузах в начале I в. н. э. свидетельствуют важные источники (Tacit. Ann. VI. 42). Веским аргументом в пользу существования народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени является наличие агоры в виде свободной от построек площади в центре города в течение всего времени владычества Селевкидов; при парфянах же и римлянах агора застраивается лавками. Вполне естественно предположить, что застройка агоры произошла только тогда, когда она перестала выполнять свою общественно-политическую функцию – служить местом народных собраний. Таким образом, отрицать полностью существование народного собрания в Дура-Европосе селевкидского времени вряд ли представляется возможным. Вероятно, утеряв большую часть своего значения, что было обычным в эллинистическую эпоху, оно продолжало играть какую-то роль в селевкидское и, очевидно, раннепарфянское время.