Вопрос об объединении в одних руках должности стратега (высшего государственного магистрата) и эпистата (чиновника, назначаемого царем для наблюдения за городом) гораздо более сложен, чем это представлялось Кюмону. Распределив хронологически все известные надписи, в которых упоминаются стратеги и эпистаты, и сопоставив все эти данные, можно отметить, что в I в. до н. э. и в I в. н. э. из пяти известных нам случаев упоминания должностных лиц, занимающих пост стратега или эпистата, только в одном эти две должности совмещаются одним лицом. Во II веке н. э. из шести известных случаев упоминания этих должностных лиц в четырех должности совмещаются. Вряд ли такое распределение случайно. Можно думать, что до начала II в. н. э. правилом было разделение этих двух должностей между разными лицами, соединение же их в одних руках – исключением. Прямо противоположное явление характерно для II в. до н. э.
Прежде всего совсем не обязательно, чтобы в Дура-Европосе селевкидского времени был постоянный эпистат. А. Б. Ранович на основании изучения обширного материала пришел к выводу, что селевкидские эпистаты были далеко не во всех полисах. Дура-Европос был одним из многих военных поселений, граждане которых одновременно являлись и солдатами селевкидской армии. Они служили либо в македонской фаланге, либо в кавалерии. Представление о том, что Селевкиды были вынуждены самым тщательным образом контролировать города, сложилось благодаря тому, что был известен и изучался только материал Малой Азии, где под властью Селевкидов в большинстве случаев находились старые, существовавшие много веков полисы со своими очень сильными традициями независимости и где к тому же постоянно действовали сторонники Птолемеев и Македонии. Все это заставляло селевкидское правительство самым тщательным образом контролировать эти города, назначая туда эпистатов. Совсем иное дело – в глубине Азии, где города типа Дура-Европоса были окружены враждебным им населением. Македонские и греческие жители этих городов прекрасно понимали, что их господствующее положение будет продолжаться только до тех пор, пока держится власть Селевкидов. Между прочим, доказательством их верности Селевкидам является безусловная поддержка греками попыток восстановления власти Селевкидов над Месопотамией, предпринятых Деметрием II Никатором и Антиохом VII Сидетом. Может быть, поэтому в Дура-Европосе и не было постоянного селевкидского эпистата, и высшая власть в городе находилась в руках выборного стратега[34].
Иное положение сложилось в эпоху парфянского владычества. В раннепарфянское время в большинстве случаев должности стратега и эпистата находились в руках разных лиц. Это может быть объяснено только тем, что правительство, не будучи уверено в лояльности греческих городов, помимо верховного городского магистрата назначало в город своих эпистатов. Характерно, что цитадель для размещения гарнизона внутри города строится именно в раннепарфянское время. Может быть, эпистат одновременно был и командиром парфянского гарнизона. Со II в. н. э. правительство получило большую уверенность в лояльности населения Дура-Европоса; этим объясняется, почему почти все стратеги того времени одновременно являются и эпистатами. Эта практика нарушалась только при чрезвычайных обстоятельствах. Так, в 159 г. н. э. мы встречаем в городе особого эпистата, что, вероятно, было связано с подготовкой Парфии к войне с Римом[35].
Таким образом, можно предположить, что в первое время после завоевания парфянское правительство было вынуждено контролировать греческий город самым тщательным образом. В дальнейшем же парфяне перешли к практике механического назначения эпистатом избранного жителями стратега. Вероятно, происходит сращивание государственного аппарата и наиболее влиятельных кругов Дура-Европоса[36]. Это изменение ориентации верхушки греческого населения города было обусловлено ее участием в торговле по Великому шелковому пути[37].
Место, занимаемое советом в системе городского самоуправления Дура-Европоса, неясно. Кюмон, сравнивая городской строй Дура-Европоса и Селевкии на Тигре, считал, что совет был верховным органом в городе селевкидского времени, учитывая поддержку Селевкидами умеренно-демократических конституций. О роли совета в парфянское время судить трудно[38]. По-видимому, его значение падает, поскольку приходит в упадок и вся система городской автономии. Способствует ограничению автономии наличие в городе и других, помимо эпистата, высокопоставленных чиновников: стратега Месопотамской и Парапотамской сатрапий, военных командиров и, что очень важно, судебных чиновников. В задачу работы не входит рассмотрение вопроса о роли и значении местной парфянской администрации, но и сказанного достаточно, чтобы понять, что парфянская администрация на местах очень сильно стесняла городское самоуправление. Особенно это относится к чиновникам судебного ведомства.
В вопросе о роли, значении и компетенции других магистратов новые раскопки не принесли ничего нового по сравнению с данными, использованными Кюмоном.
О городском строе Суз известно только из письма Артабана III городу. При исследовании этого памятника ученые приходили к самым противоположным выводам – от утверждения того, что письмо свидетельствует об увеличении автономии греческих городов при парфянах, до прямо противоположного утверждения о том, что магистраты города назначались парфянами.
Прежде всего из письма явствует, что внешне город еще сохраняет автономию. Здесь функционируют народное собрание, совет, магистраты. Верховными магистратами были два архонта[39]. Авторитет их, судя по письму, очень велик. Они выступают против избранника народного собрания и против совета, который выдвинул кандидатуру (стк. 7). Избирались архонты на год. Существует в городе и совет. Вероятно, городским советом проводится проверка (δοκιμασία) кандидатов на различные магистратуры. Что представляет собой эта докимасия, на основании письма сказать трудно. Очевидно, избрание зависело, как, например, в совете города Селевкии (Tacit. Ann. VI. 24), от размеров имущества кандидата. Косвенным подтверждением является то, что Гестией, будучи казначеем, предпринял два путешествия (видимо, к царскому двору) за свой счет и при расходах не жалел своих денег (сткк. 4–6).
Помимо архонтов, в городе существуют и другие магистраты, в частности казначей, хреофилакт, полномочия которого, очевидно, были идентичны полномочиям и обязанностям хреофилакта Дура-Европоса. Город имел свою записанную конституцию.
Система парфянского контроля над городом вырисовывается из письма также довольно ясно. Его осуществляли два чиновника, которым в письме царя отводится первое место, впереди архонтов и народа города (стк. 1). Было высказано кажущееся правильным предположение, что Антиох – эпистат города, а Фраат – сатрап Сузианы и идентичен тому Фраату, который отказался прибыть на коронацию Тиридата. При решении вопроса о том, какова была зависимость города от парфянского правительства, необходимо исходить не только из факта нарушения конституции города царем, но и из того, что письмо в первую очередь обращено к эпистату города и сатрапу Сузианы и только затем уже к архонтам и народу. Это, вероятно, свидетельствует о том, что и эпистат, и сатрап могли оказывать самое серьезное влияние на внутреннюю жизнь города. Далее, важен следующий факт, обычно недостаточно принимающийся во внимание, – Гестией, избрание которого санкционирует правительство, имел высокий парфянский придворный титул (стк. 2)[40]. Это говорит о каких-то немаловажных заслугах Гестиея перед царем и его несомненной преданности ему. Следовательно, парфянское правительство, чтобы провести в магистраты города преданного человека, не останавливается перед изменением конституции города.
Необходимо отметить, что гражданский коллектив города сохранял почти исключительно греческий характер все время существования города: из 61 зафиксированного в надписях имени только 2 – негреческие.
Можно отметить наличие в городе очень важной магистратуры гимнасиарха (SEG, VII, 3).
Видимо, справедливо предположение, что после 45 г. н. э. город полностью лишается самоуправления. Таким образом, в первый период владычества парфян самоуправление его ограничивалось, а затем и полностью было уничтожено. В городе за годы парфянской власти возникал слой людей, подобных Гестиею, которые тесно связали свою судьбу с парфянской властью.
Совершенно особое место среди греческих городов Парфии занимала Селевкия на Тигре. Всеми авторами древности, писавшими о Селевкии парфянского времени, подчеркивалось ее могущество и то, что она, находясь столетия под властью парфян, сохранила свой греческий облик[41].
В Селевкии удержало свое значение народное собрание (Tacit. Ann. VI. 42). Во главе города стоял совет (senatus – Tacit. Ann. VI. 43, γερουσία – Plut. Crass. 32). О его существовании и важной роли говорят нумизматические данные. Так, монеты, выпускаемые монетным двором города во время царствования Артабана II, имеют легенду βουλῆϚ, а монеты Вардана на реверсе – изображение персонифицированного совета с надписью βουλή. Состоял этот совет из 300 человек, которые избирались по мудрости или богатству (opibus aut sapientia), как сообщает Тацит (Ann. VI. 42). Видимо, при выборах в совет Селевкии применялась такая же δοκιμασία, как и при выборах магистратов в Сузах. Способ избрания совета нам не известен[42].
Чрезвычайно интересно сообщение одной из сравнительно поздних (VII в.) восточных хроник («История Map Мари»), основанной на неизвестных ранних письменных источниках и говорящей об эллинском укладе жизни Селевкии. «В Селевкии, – сообщает хроника, – было три собрания, одно старцев, другое юношей и третье мальчиков, ибо так они устраивали собрания свои». Далее хроника говорит о т