Римская элита играла огромную роль в принятии важнейших государственных решений и в ежедневной общественной жизни. Именно принадлежавшие к правившей элите политики задавали тон римской публичной жизни: они баллотировались на высшие должности, определяли сенатские решения, руководили народными собраниями. Нет сомнений, что правившая элита манипулировала общественным мнением. Однако это не исключает того, что ее представители в борьбе политических группировок заручались поддержкой народа не в последнюю очередь потому, что им удавалось убедить его в общественной пользе своих действий. Res publica была для аристократов ареной политической конкуренции, но Республика поддерживалась этой конкуренцией. В Риме не было профессиональной бюрократии, оплачиваемых должностей; большая политика делалась руками «заинтересованных аристократических добровольцев». Борьба отдельных личностей, даже если велась она за славу и почет, была необходимым условием функционирования римской республиканской системы. В этой конкуренции соблюдались традиции политического соревнования и определенные моральные нормы, которые не позволяли развиться в ее ходе разрушительным для государства тенденциям. В период классической Республики гражданская этика обусловливала допустимые приемы политической конкуренции и помогала поддержанию государственных механизмов в работоспособном состоянии.
Мы полагаем, что соотношение роли элиты и народа в Римской республике позволяет утверждать, что именно в Риме были заложены истоки принципа представительности. Это выразилось, во-первых, в том, что магистраты в Риме – не просто исполнительный орган народных собраний, как это было в Афинах, они получали – путем делегирования государственного суверенитета от poulus Romanus – право представлять римский народ в важнейших государственных делах. Право высшего магистрата на это представительство, на действия от имени всего народа, было заложено в imperium. Во-вторых, принцип голосования в комициях, в том числе и в электоральных (одна центурия, курия, триба – один голос), означал в зародыше систему «выборщиков», не персонифицированную, более абстрактную, но в целом близкую по сути, например, к современным выборам американского президента, когда выборщик получает не просто право голосовать на следующем этапе избирательной процедуры, но вместе с этим правом и обязанность подать свой голос вполне определенным образом. В-третьих, на это указывает принцип комплектования сената: начиная с 366 г. до н. э. римский сенат очевидным образом превращается из собрания аристократии в собрание экс-магистратов, которые в качестве достойных представителей римского народа (избранных им) осуществляли распорядительные и контролирующие функции. Политик избирался только в магистратуру, отдельного избрания в сенат не было, но право представлять интересы римского народа он уже получил. В-четвертых, право провокации было правом контроля народа за высшей судебной властью магистрата. Ни один магистрат не мог быть избран без того, чтобы по его решению не была возможна провокация (Cic. De rep. II. 54). Возможность исправить решения магистрата собранием гражданского коллектива, когда речь идет о жизни и смерти его члена, также свидетельствует о том, что должностное лицо, облеченное высшей исполнительной властью, обязано было считаться с интересами тех, кого оно представляет, принимая решения. В-пятых, contiones как средство выражения мнения римских граждан, доводимое до их избранников, благодаря которому правившая элита знала желания тех, кого она представляет в органах власти. Решения на сходках путем голосования не принималось, но они нужны были, в первую очередь, для того, чтобы «привести в соответствие» позицию представителя народа с чаяниями и интересами самого этого народа. В-шестых, ориентация на mores maiorum (обычаи предков) как универсальный для всех граждан поведенческий канон, на основе которого осуществлялось представительство римского гражданства нобилитетом. Mores maiorum включали с начала III в. до н. э. (с создания новой элиты – в соответствии с теорией римской меритократии – и новой морали) такие этические ценности и установки, как virtus, dignitas, fides, ставшие критериями отбора представителей в органы власти. Именно в Риме были сформированы качества достойного политика как лучшего из лучших гражданина, который может представлять весь коллектив, и критерии его поведения.
Мы переходим, таким образом, к последнему вынесенному на обсуждение моменту – принципиальным чертам идеологии римской civitas республиканской эпохи. Краеугольным мировоззренческим понятием для всех античных полисов было понятие свободы. Возникает оно обычно в социальной сфере, и только затем формируется «концепт политической свободы», причем отнюдь не в среде аристократии (К. Раафлауб).
Становление представлений о политической свободе в Риме следует – вслед за современными исследователями вопроса – отнести к первой половине V в. до н. э. Хронологически возникновение понятия «свобода» в политическом смысле для Греции и Рима определяется фактически одинаково, что нам кажется верным и весьма существенным, ибо фиксируется своеобразное «единство вклада» в данном отношении греческой и римской античности, что влечет за собой признание «равного участия» римлян в выработке политических парадигм, получивших второе рождение в новое и новейшее время.
Свобода народа в Риме (libertas) появляется из уважения народом своего суверенитета и своей компетенции в принятии решений. Она была подкреплена законодательным регулированием: принцип равенства перед законом, принципы функционирования магистратур, плебейский трибунат, право провокации и др. Римляне не имели особого термина для обозначения «свободы слова» – это право было включенным в libertas и активно использовалось именно лицами, принадлежавшими к руководящему слою. В этом отношении, вероятно, Рим гораздо ближе Спарте, чем Афинам.
Понятие «свобода», став ключевым ценностным понятием политики, составило единый ряд с правом, справедливостью и равенством. Если в Греции эти понятия изначально были соотнесены с общиной в целом и только затем распространены на каждого ее члена в отдельности, то в Риме, наоборот, установлены были в качестве коллективных те ценности, которые составляли ряд ценностей индивидуальных: dignitas (достоинство), auctoritas (авторитет), pietas (благочестие), virtus (мужество). Иначе говоря, если в греческих полисах система нравственных ценностей складывалась от общего к частному, то в Риме – от частного к общему. Названные понятия составили суть римской гражданской идентичности.
Римская идентичность – это самоидентификация граждан римской civitas в качестве членов определенной общины. Осознание себя гражданами Рима базировалось, в первую очередь, на поддержании традиций и обычаев предков (mores maiorum), окруженных ореолом святости. Знаков, «кодирующих общность» римских граждан было в целом весьма много (и померий, и публичные пространства, и сакральная топография, и многое другое), но mores – безусловно, центральный из них. Moribus antiquis res stat Romana virisque (Ennius. Ann. 467) – «Нравами предков сильна и могуча республика римлян» (пер. С. А. Ошерова); «Древний уклад и мужи – вот римской державы опора» (пер. В. О. Горенштейна). Точность перевода требует отразить в нем одновременно и «нравы», и «мужей» в качестве основ устойчивости римской организации. В этом выражении Квинта Энния сформулирована квинтэссенция и коллективной, и личной идентичности римских граждан. И очень показательно, что это изречение поэта из-за его «краткости и истинности» Цицерон уподобил оракулу (Cic. De rep. V.1). На наш взгляд, mores maiorum – этос не только нобилей, это нормы, по которым жило все римское общество. Будучи, вероятно, по происхождению во многом обычаями римской аристократии (но вряд ли только ее одной), они стали универсальными для всей общины. Изначально mores – обычное право, после записи законов – главным образом моральные нормы (хотя на них ориентировались потом довольно долго и в судебной практике). Этический, сакрализованный компонент с течением времени отнюдь не вымывался из содержания mores maiorum, а, вероятно, только усиливался, хотя и видоизменялся.
В историографии иногда подчеркивается, что римская гражданская идентичность серьезно отличается от национальной идентичности граждан современных государств (Х. Майер). Все-таки, на наш взгляд, общее найти можно, например, осознание себя рожденными от граждан данного государства. Главной же для римлян в их самоидентификации (как и для граждан греческих полисов) была не этническая, а, скажем так, «этическая» («поведенческая») общность, базировавшаяся на признании себя членами данного коллектива, что было связано с принятием его ценностей и норм.
К 90-м гг. III в. до н. э. (к исходу сословной борьбы и ко времени создания новой элиты) устанавливаются четко сформулированные критерии нравственного поведения. Возникают краеугольные понятия римской этики: fides, dignitas, virtus, auctoritas, honos. Формируется mos Romanus, система представлений о римских доблестях, которые подробно дефинируются: «Доблесть – всегда разбирать, где честь, где право, где польза, / Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно… Сосредотачивать мысль всегда на пользе отчизны. / После – на пользе родных, а потом уж на собственной пользе» (Luc. 1326. Пер. М. Л. Гаспарова). Доблести старательно ищутся и находятся в примерах действий предков (exempla maiorum), которые восхваляются и превозносятся. Появляется триединство понятий: mos – instituta – exempla. Римское историописание уделяет примерам предков очень большое внимание (Марк Фурий Камилл, представители рода Клавдиев и др.).
Критериями публичной деятельности стали в классическую Республику бескомпромиссная персональная самоотверженность и полная концентрация на политике и войне, совете и решении, управлении и предводительстве. Эта новая идеология базировалась на таких опорах, как ранг, репутация, почести, авторитет и влияние (К.-Й. Хёлькескамп).