[47] старались снискать величайшую хвалу уже за одно то, что они справедливо и верно защищали провинции и союзников; вот почему можно было с бо́льшим основанием говорить о нашем покровительстве (patrocinium) над всеми странами, а не о нашем владычестве» (De of. II. 8. 26–27).
Разумеется, учитывая размеры Империи, император просто не мог быть непосредственным патроном каждого. Но в этом и не было нужды: достаточно было оказывать благодеяния и милости ведущим аристократам и военачальникам, которые, в свою очередь, выступали как покровители различных групп и индивидов. По словам Р. Мак-Маллена, «именно сеть благодеяний, предоставляемых и получаемых, делала возможным то, что императорская администрация, состоявшая из нескольких сотен человек, реально управляла Империей». Можно сказать, что с установлением принципата свое предельное логическое развитие получил чисто республиканский принцип формирования социальной и политической власти на основе персональных взаимоотношений и зависимостей (В. Эдер).
Таким образом, А. фон Премерштайн одним из первых привлек внимание к экстралегальным (внеправовым) основам власти принцепса; и хотя его концепция критиковалась, тем не менее в основе своей она признается и получила дальнейшее развитие в современной историографии. Но патронат был только частью системы императорской власти. Не менее важное значение в ней имела категория auctoritas principis («авторитет, влияние принцепса»), которую сам Август в своих «Деяниях» (RGDA. 34. 3) называет главным отличием своей власти от власти остальных магистратов. О содержании и значении этой категории, ее роли в оформлении власти принцепса исследователи много спорили, начиная с классических работ Р. Сайма, М. Гранта, А. Магделэна, П. Гренаде. Не вдаваясь в подробности этих дискуссий, отметим, что эта категория по своему происхождению была напрямую связана с республиканскими традициями и ценностями (mos maiorum), в идеале представляя собой выражение личных заслуг и персонального престижа государственного деятеля, в силу которых он брал на себя инициативу и ответственность за дела в государстве. Но, сохраняя в известной степени это исконное значение, она вместе с тем стала важнейшим, хотя и неформальным основанием власти, лишь отчасти обусловливаясь личностными качествами правящего императора, его харизмой, но главным образом – самим фактом сосредоточения в его руках обширных властных полномочий. Можно сказать так: если при Республике auctoritas давала возможность претендовать на власть, то при Принципате наличие императорских властных полномочий создавало auctoritas, которая, в свою очередь, независимо от того, подкреплялась ли она или нет реальными заслугами и качествами правителя, ставила его выше всех прочих магистратов или соправителей.
Так или иначе, сами императоры упорно представляли свою власть как власть римского должностного лица и наиболее авторитетного «первого гражданина» республики, чьи заслуги и доблести позволяли ему с общего согласия брать на себя ответственность за дела в государстве. Это в полной мере обнаруживается не только в лозунгах и идеологии, но и в повседневной деятельности императоров, которая была неразрывно связана с республиканскими институтами. Все принцепсы принимали личное участие в заседаниях сената, а подчеркивание уважительного отношения к этому органу и всему сенаторскому сословию расценивалось как непременная черта того принцепса, который хотел прослыть «добрым» в глазах знати. Иногда императоры сами участвовали и в работе комиций. Август, например, первым подавал голос в своей трибе, как простой гражданин, и обходил трибы со своими кандидатами, прося за них по старинному обычаю (Suet. Aug. 56. 1). Император Вителлий «как простой гражданин отстаивал на консульских комициях своих кандидатов» (Tac. Hist. II. 91. 2). Ни один принцепс не мог пренебречь личным присутствием на играх и зрелищах, устраиваемых в Риме, тем более что в императорское время для городского плебса эти мероприятия в известном смысле заменили сходки и комиции и служили для выражения общественного мнения, для заявления претензий правителям и даже для оказания давления на них. Для этой цели в первую очередь использовались собрания во время театральных и цирковых зрелищ, которые еще Цицерон (Pro Sest. 50. 106) оценивал как один из источников проявления мнений и воли римского народа наряду с комициями и конциями. Вопреки известной оценке сатирика Ювенала, которую он дал столичному плебсу[48], городской плебс Рима, нередко отождествлявшийся с «Римским народом», как отмечает П. Вейн, нередко вспоминал о своей официальной роли и вмешивался в выборы или защиту кандидатов на императорский престол, имея подчас наготове и оружие.
Что касается самих народных собраний как органа, выражавшего суверенитет гражданского коллектива, то их судьба была не так однозначно плачевной, как это иногда представляется, когда констатируется их превращение в сугубо формальный институт и полная деградация. Во всяком случае, при первом принцепсе они продолжали регулярно созываться для выбора магистратов и принятия законов. Например, Юлий Фронтин, сообщая (De aquae ductu. 2. 129) о принятии в 9 г. до н. э. закона об акведуках, пишет об этом акте, как если бы он имел место в пору классической Римской республики: «Консул Т. Квинкций Криспин должным образом поставил вопрос перед народом, и народ должным образом проголосовал на Форуме перед рострами храма Божественного Юлия в 13-й день июня. Сергиева триба голосовала первой». Более того, хорошо известно, что Август прилагал вполне определенные и целенаправленные усилия для повышения их роли, восстановив, как пишет Светоний (Aug. 40. 2), древний порядок выборов и сурово наказывая за подкуп избирателей. В частности, кандидаты, уличенные в подкупе, отстранялись от участия в выборах на пять лет (Dio Cass. LIV. 16 1: cp. LXV. 5. 3); в дни выборов он в своих трибах[49] раздавал избирателям по 1000 сестерциев, чтобы они уже ничего не требовали от кандидатов. Возможно, еще Август отменил голосование по цензовым классам, давно уже ставшее пережитком. Но сами центуриатные комиции продолжали собираться на Марсовом поле как минимум до начала III в. н. э. (Dio Cass. XXXVII. 28. 1–3; LVIII. 20. 3–4). При Августе его ближайшим соратником Марком Агриппой на Марсовом поле были построены так называемая мраморная Септа – место, где собирались трибутные комиции (она была заложена еще Цезарем в 54 г. до н. э.), а также дирибиторий – специальное здание для подсчета голосов (Dio Cass. LIII. 23; LV. 8; Suet. Claud. 18).
Конечно, комиции и формально лишились некоторых своих преж них полномочий, в частности, утратив судебную компетенцию, которая перешла к созданным постоянным судебным заседаниям (quaestiones perpetuae) (фактически эта компетенция была утрачена еще при Республике: последнее известное заседание судебных комиций относится к 58 г. до н. э.); право решать вопросы войны и мира; но это было лишь завершением и юридическим оформлением длительного процесса.
Надо также заметить, что рядовые граждане вообще сравнительно немного потеряли после падения Республики, так как прежде их политическая активность в значительной мере контролировалась знатью с помощью различных конституционных «хитростей» (включая использование религиозно-обрядовых уловок) и, в известной степени, отношений патроната – клиентелы, так что законодательные комиции действительно выступали не столько как орган, где реально принимались решения, сколько как орган ритуализированного выражения консенсуса (Э. Флайг). Не следует забывать и о том, что, по существующим оценкам, в период Поздней республики физически присутствовать на трибутных комициях, как правило, могло не более 6000 человек, т. е. около 3 % от общего числа граждан, каким оно было до Союзнической войны (Х. Моуритсен). Август же попытался определенным образом решить эту проблему, предоставив право своего рода заочного голосования гражданам 28 колоний в Италии (Suet. Aug. 46). Вряд ли как средство умаления роли комиций можно расценивать введение в 5 г. н. э. особой процедуры – дестинации кандидатов в консулы и преторы, которая заменила прежнее ius commendationis (право высшего магистрата предлагать своего кандидата на должность). Суть новой процедуры заключалась в том, что теперь кандидаты на высшие должности должны были получить одобрение специальной комиссии из сенаторов и всадников, и только после этого происходило собственно голосование. По-видимому, полномочия этой коллегии были аналогичны функциям прерогативной центурии, которая подавала голос первой. Главное же умаление роли избирательных комиций связано прежде всего с реформой, проведенной императором Тиберием в 14 г. н. э., в соответствии с которой сенаторы «рекомендовали» по одному кандидату на каждое место, за исключением тех мест, на которые кандидатов «рекомендовал» сам принцепс. Это означало, что выборы из комиций фактически переместились в сенат, и теперь лица, желавшие стать кандидатами на должности, «обхаживали» сенаторов, а не рядовых избирателей.
Надо также заметить, что, хотя римские юристы прямо указывают, что выборы магистратов являются делом принцепса[50], следует, однако, иметь в виду, что речь не идет о простом назначении на соответствующие должности в силу определенных полномочий, предоставленных главе государства, но о праве, основанном на auctoritas принцепса, который, подобно республиканским политическим лидерам, пользовался правом выдвижения и поддержки на выборах своего кандидата, либо лично агитируя за «своих» кандидатов (suffragatio), либо письменно объявляя о поддержке тех или иных лиц (commendatio) (LV. 34. 2; Suet. Aug. 56. 1; Vell. Pat. II. 124. 4).; и только со временем постоянное использование этого права и его постепенное расширение превратилось в признанную власть императора назначать должностных лиц. Но в начальный период принципата данное право в значитель