[275]. Сомнение, или скептическое умонастроение – необходимое условие для этого первого философского шага мыслителя, состоящего в том, что он «вырывает себя из жизненного потока» навстречу, может быть безнадежному, но ни в коем случае не бессмысленному поиску истины.
История мировой философии представляет собой, в широком плане рассмотрения, именно этот напряженный и болезненный процесс постоянного поиска истины, который характерен для всех эпох. Древний Восток пытался уловить тайные силы бытия и управлять течением жизни, вступая с ними в некий мистический контакт. Древние греки стремились во что бы то ни стало найти мировой принцип, единым актом объясняющий все мироздание (архаика), позже – построить всеобъемлющую систему, способную исчерпать космос во всех его частях, формах и проявлениях (классика) и, наконец, найти стабильный путь к безусловному индивидуальному счастью (эллинизм). При всей своей положительности и, на первый взгляд, догматизме, средневековая философия терялась в нескончаемых спорах о Боге, мире и человеке: следует ли только стихийно и слепо верить, не пытаясь что-либо понять или осознать или же помимо этого можно еще и кое-что знать и даже доказывать. Безусловный рациональный пафос нового времени с его антропоцентризмом и безудержным стремлением проникнуть в тайны природы, чтобы властвовать над последней, обернулся в современную эпоху крайним философским разочарованием и гносеологическим пессимизмом. В ХХ веке человек получил такие результаты своей самонадеянности и гордости в течение предыдущих трех столетий, что вынужден был отказаться от лестного статуса «хозяина природы» и радикально пересмотреть все прежние свои позиции; при этом понятное оказалось неведомым, ясное и простое – темным и запутанным, стабильное – хаотичным, а осмысленное – абсурдным. Современная философия в лице множества направлений и течений, в известном смысле, теряется в поиске места, роли и назначения человека в мире, пытается обозначить контуры будущего и понять прошлое. Во все эпохи различными способами человек пытался понять как соотносится фундаментальное единство мира с его очевидным и бесконечным многообразием, проникнуть в тайную и недоступную ему сущность вещей через видимые и доступные ему явления, выяснить – случаен и преходящ окружающий его мир или же закономерен и стабилен, а также – скован человек и влечется кем-то или чем-то по жизни или же сам формирует свой путь и следует, куда хочет и т. д.
Кроме того, в философии вполне недвусмысленно звучали сетования по поводу трудностей указанного поиска. Знаменитая буддистская тетралемма, «суета сует» Экклезиаста, релятивизм греческих софитов, сократовское «я знаю только то, что ничего не знаю», тропы философского воздержания Секста Эмпирика, апофатическая теология средних веков, «идолы» Ф. Бэкона, «поток впечатлений» у Д. Юма, кантовская «вещь в себе», иррационализм «философии жизни», позитивистский отказ от поиска интегральных оснований бытия, субъективистское сосредоточение в прагматизме, отчаянные герменевтические попытки сознанием преодолеть границы сознания, безысходная трагическая обреченность человека в экзистенциализме – не есть ли все это тяжелое, но откровенное признание человека самому себе относительно незначительных, в конечном счете, гносеологических возможностей и малых шансов достижения искомого. Не говоря уже о том, что во все времена человек пытался осознать степень добродетельности или порочности своей жизни, нарисовать картину должного и воплотить ее в реальность; глядя в прошлое, он видел там зло и, как ни пытался, не мог найти в истории хотя бы десяток-другой счастливых лет, отмеченных всеобщим процветанием. Во имя преодоления социального зла было создано множество моделей идеального общежития, которые все, однако, при их реализации оборачивались тем же злом, но только в иных формах. Что оставалось человеку, как не усомниться самым радикальным образом в возможности и смысле социального и исторического счастья? Итак, видим, что вся история философии представляет собой грандиозное в пространстве и времени сомнение человеческого духа в результатах его нескончаемого поиска ответов на так называемые вечные вопросы. Сомнение, которое появилось одновременно с проблемой познания и рождением самой философии, которое связано со знаменитым ответом Пифагора на вопрос флиунтского тирана Леонта, является ли он (Пифагор) мудрецом: «Я не мудрец, но только философ»[276]. В этих известных словах, условно знаменующих собой рождение философии, достаточно четко обрисована гносеологическая проблематика: у познания есть границы, разум не всесилен, по, подобно планете, вращающейся вокруг солнца, обречен на вечный путь вокруг света истины и на вечную же невозможность полного с ней соединения.
Философия же как форма духовной культуры, рационально ищущая наиболее общие стороны бытия во всех его частях, формах и характеристиках всегда стремится к интегральному и широкому знанию. Обобщая главное в частных разделах знания, философия возвышается над ними и является своего рода их интегральной нитью. Масштабы ее намного превосходят области исследования последних; и если в их прогрессе вряд ли можно усомниться, то философия в плане своих результатов, в известном смысле, и по очень большому счету, осталась на том же месте, где стояла несколько тысяч лет назад. Реален ли внешний мир? Что он из себя представляет? Познаваем ли он и есть ли границы у познания? Кто такой человек? Откуда он пришел и куда направляется? В чем его смысл и предназначение в мире? Почему все так, как есть, а не так, как должно быть? Возможно ли что-либо изменить?…Эти и другие вопросы стояли перед человечеством на заре цивилизации и ныне стоят во всей силе и трагической остроте. Кто может утверждать, что хотя бы на один из «вечных» вопросов был найден удовлетворительный ответ? невозможно не удивиться при мысли об огромном количестве выдающихся умов, каждый из которых пытался ответить. Причем невозможно утверждать, что на «вечные» вопросы никто никогда не отвечал. Как раз наоборот, ответов было всегда очень много, но те же самые вопросы почему-то не пропадали. Бесчисленное количество попыток было сделано всеми поколениями людей, но результат их, в конечном счете, невелик. Здесь могут возразить, что данное утверждение догматично, что однозначного ответа быть не может, что ответ всегда историчен и поэтому многогранен, что абсолютная истина недостижима, познание бесконечно, что каждая эпоха в истории философии – это приращение духовного наследия человечества, открытие новых граней и сторон бесконечного по своей сути мира. Но ведь с таким же успехом можно предположить, что история философской мысли представляет собой не столько приращение и обогащение каждого предшествующего знания любым последующим, сколько вечное движение по кругу и постоянную смену форм знания без изменения его сути. Во всяком случае концепции прогресса и циклизма всегда боролись и борются друг с другом, поэтому ни одной из них нельзя отдать решительного предпочтения. Не исключено, что на глобальные вопросы бытия всегда давался один и тот же ответ, сутью которого было отсутствие ответа. Возможно ли не усомниться в правомерности и небесполезности гносеологических устремлений человека, в его философских притязаниях вообще? не является ли человек, непредвзято посмотревший на окружающий мир и самого себя, существом вечно изумленным и озадаченным: «Что это все?!». По поводу роли и статуса философского сомнения английский ученый Д. Седли отмечает: «Обычно… утверждение сомнения – это не более, чем обезоруживающее своей откровенностью признание преданного идее системосоздателя в том, что его заключения не обоснованы и носят неизбежно рискованный характер. Это – добровольно принятый противовес чрезмерному дидактизму и догматизму, скромная жертва на алтарь интеллектуальной честности» («Usually… the assertion of doubt is nothing more than a disarmingly frank acknowledgment by a committed system-builder that his conclusions are necessarily hazardous and unproven, a self-imposed counterweight to excessive didacticism and dogmatism, a modest sacrifice at the altar of intellectual honesty»)[277].
«Скептицизм, и как философское направление, и как способ мышления, сыграл важную роль в становлении и развитии философской критики, – отмечает Т. Н. Власик, – если философское направление скептицизма возникло в определенный период общественного развития и было порождено историческими условиями общества, переживающего переломную эпоху, то скептицизм как способ философского мышления в этом смысле внеисторичен, то есть он не порожден какими-то особыми социальными условиями. Он присущ определенному типу мышления, которое является отражением творчески-критического освоения действительности»[278]. Если история мировой философии и ее многовековые результаты и любая произвольная наша попытка философского поиска всегда сопряжены с фундаментальным сомнением, то последнее, по всей видимости, является неотъемлемой частью человеческого духа, важнейшей его особенностью, в силу чего, наверное не будет преувеличением утверждать, что скептицизм в философии выступает не только и не столько в качестве некоего момента или самостоятельного направления, сколько представляет собой ее существенную характеристику, ее неявную, незаметную, на первый взгляд, важную особенность, имманентную принадлежность и вечное достояние, является одним из основных векторов философского сознания в его прошлом, настоящем и будущем.
В первой главе был рассмотрен круг источников сведений об античном скептицизме и посвященной ему историко-философской литературы, в которой представлены основные направления в его изучении и тенденции его интерпретации, а также была прослежена его идейная и историческая эволюция. База источников для исследования античного скептицизма является достаточно узкой, но тем не менее позволяет осуществить историко-философское исследование и реконструкцию этого феномена античной философии. В историко-философской литературе античный скептицизм представляет собой, по сравнению с другими течениями античной философии, своего рода «белое пятно». Он довольно редко становился отдельным предметом изучения, а упоминания о нем носят, по большей части, фрагментарный и описательный характер, в силу чего он и остался, по крупному счету, малоизученным философским явлением как в отечественной, так и в зарубежной историко-философской науке.