[288]. Именно изостению Секст называет главным принципом всей скептической философии: «Основное же начало скепсиса лежит главным образом в том, что всякому положению можно противопоставить другое, равное ему…»[289]. Если же все суждения о сущем неизбежно равносильны, и если бессмысленно даже питать надежду на большую или меньшую достоверность, большее или меньшее правдоподобие, то – есть ли вообще смысл во всех этих суждениях, в затратах времени и сил на их нахождение, обоснование и защиту, и не является ли единственно возможным в данной ситуации полный отказ от суждений, их эллиминация и вечное их отсутствие? За изостенией с необходимостью следует воздержание от суждений, о котором уже говорилось в разделе об общей системе скептицизма и которое будет более обстоятельно рассмотрено в следующем параграфе настоящей главы. Воздержание же является последним пунктом скептицизма, за которым следует его главная цель – атараксия души. Таким образом, основной аксиоматической предпосылкой, главным структурообразующим элементом, центральной категорией скептицизма является изостения. У Секста Эмпирика этот термин употребляется в текстах: Pyrrh. I. 8, 10, 190, 196, 200; II. 103, 130; Adv. Math. II. 99, VII. 43., VIII. 159, 298, 363., IX. 59, 137, 192., X. 168. Не приводя этих текстов целиком отмечу, что сам тип, стиль и специфика скептицизма проистекают из положения о равносилии. Нейтральность или иррелевантность скептицизма в смысле утверждения и отрицания есть не что иное, как выражение этой изостении противоположных суждений. Скептик «всегда нерешителен перед согласием или отрицанием» («του̃ α̉μηχανει̃ν πρὸς συγκατάθεσιν η̉́ α̉́ρνησιν»)[290]. Кроме того, изостения, как было сказано выше, представляет собой не субъективный интеллектуальный произвол философа-скептика, но необходимость, которая проистекает из самой природы вещей. Невозможность познать внешний мир в его автономной качественности, невозможность для человека проникнуть в суть вещей, коренящаяся как в объекте, так и в субъекте, так и в самой природе их взаимодействия, с неизбежностью порождает изостению. Следовательно, для обоснования основного принципа скептической философии необходимо доказать отсутствие принципиальной возможности познания природы вещей. Этому доказательству посвящено у Секста Эмпирика обширное учение о тропах, то есть способах опровержения гносеологического оптимизма. Тропы также можно назвать доказательствами изостении суждений или способами воздержания от них. Сам Секст Эмпирик называет эти доказательства «тропами воздержания»[291].
Скептические тропы распадаются на два больших блока, первый из которых содержит десять аргументов против достоверности чувственного познания и принадлежат младшему скептику Энесидему, второй – пять доказательств несостоятельности рационального познания, принадлежащих также младшему скептику Агриппе. Источниками наших сведений об этих пятнадцати скептических тропах является девятая книга неоднократно упоминавшегося трактата Диогена Лаэртского[292] и первая книга «Пирроновых положений» Секста Эмпирика, центральным разделом которой и является как раз учение о тропах[293]. Изложение Диогена Лаэртского является довольно кратким, во многом беспорядочным и почти лишено какого бы то ни было анализа. Секст Эмпирик изложил 15 тропов не только весьма обстоятельно, но также предельно систематично, подвергнув каждый из них тщательному рассмотрению. Поэтому в настоящем исследовании мы будем опираться на изложение тропов Секстом Эмпириком. Следует отметить, что учение о тропах составляет не только один из основных разделов скептицизма, но представляет собой его фундамент, наиболее веское и достаточно прочное основание. По замечанию Г. Гегеля скептические тропы «…показывают наличие более высокой культуры диалектического сознания в развитии аргументации, чем это мы встречаем в обычной логике, в логике стоиков и канонике Эпикура»[294]. Кроме того, учение о тропах является наиболее ярким и оригинальным моментом греческого скептицизма, сохраняя и по сей день философскую ценность и актуальность. Ввиду всего вышеперечисленного целесообразно остановиться на скептических тропах более подробно.
Изостеничность суждений и необходимость воздержаться от них выводится в первом тропе из разнообразия живых существ вообще: «первое рассуждение… есть то, в котором при разнообразии живых существ одинаковые вещи вызывают у них не одинаковые представления, об этом мы заключаем как из разницы их (т. е. живых существ) происхождения, так и из различия в строении их тел»[295]. Дело в том, поясняет Секст Эмпирик, что любой предмет внешнего мира заявляет о себе живому существу через органы его чувств, каковыми являются зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. Последние же имеют различное строение и, следовательно, различное же функционирование у различных существ, в силу чего информацию о внешних вещах они получают также неодинаковую. Восприятия одних существенно и подчас диаметрально отличаются от восприятий и представлений других. «И подобно тому как та же самая пища, распределяясь [в организме], обращается то в вену, то в артерию, то в кость, то в мускул и в любое из остального, производя в различное действие сообразно с различием принимающих ее частей; и подобно тому как единая и однообразная вода, распределяясь в дереве, обращается то в кору, то в ветвь, то в плод, а далее [среди плодов] – то в фигу, то в гранат, то в любое из остального; и подобно тому как одно и то же дыхание музыканта, вдыхаемое в флейту, делается то высоким, то низким, и одно и то же прикосновение руки к лире производит то низкий, то высокий звук, – так, вероятно, и внешние предметы рассматриваются как различные, смотря по различному строению живых существ, получающих представление»[296]. Таким образом, одна и та же вещь является постоянно по-разному различным живым существам. «А если те же самые предметы кажутся неодинаковыми, смотря по различию между живыми существами, то мы сможем только сказать, каким нам кажется подлежащий предмет, но воздержимся [от утверждения], каков он по природе»[297]. При этом, отмечает Секст Эмпирик, невозможно не обращать внимания на чувственные восприятия животных, полагая, что только информация человеческих органов чувств может быть единственным предметом рассмотрения. Не зная наверняка специфики восприятий животных, мы можем только заметить то, что их чувственные данные существенно отличаются от наших, и что вещи в их восприятиях не такие, как у нас, это явствует из разнообразия поведения всех живых существ вообще. Однако поскольку мы пытаемся искать вещи такими, каковы они в действительности, то нас интересуют все возможные случаи их явления, в том числе и в масштабе чувственных данных животных: «ибо мы не можем судить ни о наших представлениях, ни [о представлениях] других живых существ, так как сами являемся частью этой общей разноголосицы и вследствие этого более нуждаемся в решающем и судящем, чем можем судить сами; и кроме того, мы не можем ни бездоказательно предпочитать наши представления тем, которые являются у бессмысленных животных, ни доказать [их превосходство]»[298]. Вывод из первого тропа звучит так же, как и изо всех остальных, т. к. все они доказывают по сути один и тот же тезис о невозможности сколько-нибудь положительных суждений и об их неизбежной изостеничности: «Если же в зависимости от разницы между живыми существами являются различные представления, судить о которых невозможно, то необходимо воздерживаться [от суждения о] внешних предметах»[299].
О разнице восприятий уже только у людей говорит второй троп, который, таким образом, несколько у́же первого по объему своих оснований: «Предположим, что кто-нибудь признает, что люди достойны большего доверия, чем неразумные животные; все-таки мы найдем [необходимость] воздержания, поскольку оно зависит и от разницы между нами… Индийцы радуются одному, а наши соотечественники – другому, а радоваться различному служит признаком того, что получаешь разные представления от внешних предметов»[300]. Сами люди, – говорит Секст Эмпирик, – существенно отличаются друг от друга по чувственным или телесным реакциям и по внутренним, духовным установкам, что несомненно свидетельствует в пользу того, что одинако вые предметы производят на разных людей различные же воздействия, т. е. являются по-разному. Один хорошо переносит холод, а другой – плохо, один может принимать яд в некоторых количествах без опасности для жизни, другой же – не может, и т. д. Различие телесной и духовной организации у людей зависит от места их жительства, наследственности, образа жизни, обычаев, нравов, традиций и прочего, что и обусловливает разницу чувственного и рационального восприятия одного и того же внешнего мира разными людьми: «Если же одно и то же производит различное действие, смотря по различию между людьми, то, естественно, и из этого может вытекать воздержание от суждения; именно, мы можем с вероятностью сказать, каковым соответственно каждому такому различию кажется каждый из внешних предметов, но, каков он в отношении к своей природе, мы указать не в состоянии»[301]. В данном пункте могут возразить, что несмотря на чувственный информационный разнобой у людей, все же возможно ориентироваться на восприятия большинства, которые и следует принять за критерий. Предвосхищая это возражение, Секст Эмпирик указывает: «Говорящий же, что следует соглашаться с большинством допускает известное ребячество, так как никто не может обойти всех людей и пересчитать, что нравится большинству, и можно допустить, что у некоторых народов, которых мы не знаем, то, что у нас встречается редко, присуще большинству, а то, что у нас случается с большинством, происходит редко»