Секст Эмпирик обрушивает свой скептицизм на аксиомы не с целью уничтожить их и все, что на них строится, – и только. Если бы он остановился только на этом, то тогда он был бы, по его собственному утверждению, агностиком, а значит – тоже догматиком, но только особого рода. Он же, является скептиком, то есть не отрицающим, а только сомневающимся, а значит – ищущим[398]. Сомневаться и критиковать, таким образом, следует, по мнению скептиков, для продолжения поиска истины. Следовательно, скептицизм, как то ни удивительно, не разрушителен (а вернее – не только разрушителен), но еще и созидателен. Так, например, если обратиться к принципу фальсификации, то, как ни странно (на первый взгляд), в силу этого принципа только то знание может претендовать на статус научного, которое в принципе опровержимо. Понятно, что последовательно проведенный принцип фальсификации делает любое знание гипотетичным, то есть лишает его законченности, абсолютности, неизменности; но это, наверное, не столько недостаток, сколько достоинство научного знания: именно постоянная угроза фальсификации держит науку «в тонусе», не дает ей застояться, в силу чего критицизм является источником роста науки и ее неотъемлемой чертой. Скептицизм как раз и представляет собой одно из средств поддержания «тонуса» науки. Не случайно Секст Эмпирик неоднократно подчеркивает, что главной его задачей является не доказательство невозможности какого-либо рационального построения и бессмысленности рационального поиска, а только разоблачение «самодовольства догматиков». Ведь любой теоретический поиск только тогда имеет шансы прийти к какому-либо существенному результату, когда далек от самодовольства и всегда может признаться в скромных своих возможностях. Перед нами старый, как мир, но вечно актуальный философский сюжет: по-настоящему может претендовать на знание и мудрость тот, кто осознает вполне, что ничего не знает.
Как уже говорилось, скептическую изостению следует понимать не как догму или застывшую на нейтральной отметке мысль, но как процесс вечного поиска и сомнения. По справедливому замечанию А. Несса: «…с точки зрения догматика скептик выглядит как перфекционист, человек с необычайно высокими требованиями к очевидности, служащей для установления истинности, и с тенденцией к расширению сферы или поля применимости различия между истинным и ложным. Так как там, где большинство философов склонно говорить в терминах предположений, допущений, правил и условий, скептик спрашивает: «Выражают ли эти предложения истины?»(«…from the dogmatist’s point of view the sceptic appears as a perfectionist, a person with an unusually high requirement of evidence purporting to establish truth, and a tendensy to extend the realm or field of application of the distinction between true and false. For where most philosophers would tend to talk in terms of suppositions, assumptions, rules, and stipulations, the sceptic asks, Do these sentences express truths?»[399]. Теперь то же надо сказать и о скептическом феноменализме. Было бы не совсем правильно утверждать, что скептики говорят только о сплошной видимости, о том, что вокруг них – фантомы, по-разному воспринимаемые каждым человеком. Скептическая опора на явления в известной степени означает, что подчас совершенно неважно проникнуть в суть предмета, но необходимо только зафиксировать его проявление в той или иной области или сфере, при том или ином преломлении, в определенной интересующей нас точке пространства и времени; скептический феноменализм оборачивается не столько агностическим утверждением, сколько всего лишь беспристрастным наблюдением окружающего и не несет в себе субъективистской а, тем более, догматической нагрузки.
В «Пирроновых положениях» Секст Эмпирик достаточно подробно рассматривает так называемые скептические выражения или, говоря иначе, основные тезисы скептицизма. К последним относятся такие выражения, как «ничто не более», «невысказывание», «пожалуй», «возможно», «допустимо», «воздерживаюсь от суждения», «ничего не определяю», «все есть неопределенное», «все есть невоспринимаемое», «я не могу схватить», «я не воспринимаю» и «всякому рассуждению противостоит равное»[400]. Он разбирает каждое выражение в отдельности и при этом постоянно указывает на то, что любое скептическое высказывание не следует понимать буквально в качестве некого постулата или какой-либо догмы, ибо вынося некоторое суждение, скептик не столько говорит о природе вещей, сколько о своем состоянии. Так, например, он говорит, что «выражение «ничто не более» если бы даже в нем обнаруживался признак утверждения или отрицания, мы употребляем не в таком смысле, но применяем его безразлично, иногда и не с присущим ему значением либо вместо вопроса, либо вместо того, чтобы сказать: «я не знаю, с чем из этого надо согласиться, а с чем не надо»; наша задача ведь – выяснить то, что нам кажется; к выражению же, которым мы это выясняем, мы относимся безразлично. Нужно знать и то, что мы произносим выражение «ничто не более», не утверждая о нем, что оно непременно истинно и верно, но говоря и о нем лишь постольку, поскольку нам кажется»[401]. Подводя итог обзору скептических высказываний, Секст Эмпирик отмечает, что скептики произносят их «…не определяя точно тех вещей, о которых они говорят, но пользуются ими безразлично, и если угодно, не совсем точно, ибо не годится скептику спорить из-за слов, в особенности потому, что нам полезно показать, что и об этих выражениях говорится не просто, а по отношению к чему-нибудь, например, по отношению к скептикам; сверх того, следует помнить об этих выражениях и то, что мы высказываем их не обо всех вещах вообще, но о неочевидных и исследуемых догматически, и говорим о том, что нам кажется, а не высказываемся утвердительно о природе внешних вещей; вследствие этого, полагаю, может быть отвергнут всякий софизм, выдвинутый против скептического способа выражения»[402].
Рассмотрением различий скептицизма и некоторых, на первый взгляд, в чем-то сходных с ним философских систем античности завершается первая книга «Пирроновых положений». Проследить это различие необходимо, по мнению автора трактата, для того, «чтобы лучше понять скептический образ мыслей»[403]. Дальнейшее рассуждение есть не что иное, как отмежевание скептицизма в лице его наиболее яркого представителя Секста Эмпирика от некоторых направлений древнегреческой философии, которые интерпретировались уже в древности как близкие скептицизму или даже родственные ему. Секст Эмпирик обстоятельно и аргументированно показывает, что скептицизм отличается от философии Гераклита, Демокрита, киренаиков, Протагора, академической философии и учения медицинской эмпирии[404]. Отчетливо видно, что он стремится продемонстрировать принципиальные различия между скептицизмом и всеми вышеперечисленными школами, сделать скептическое направление автономным, самодостаточным, выделить его качественную внутреннюю специфику, тем самым подчеркнуть его самобытность и философскую оригинальность. В чем же заключается эта незаурядность древнего скептицизма, его принципиальное отличие от других систем мысли или его качественная определенность, аутентичное лицо? Скептицизм вообще, как уже отмечалось, присущ любому философскому построению, ибо без сомнения не может обойтись ни одно сколько-нибудь серьезное философствование. Но такой скептицизм есть всего лишь средство для достижения неких более существенных и положительных философских результатов. Выше уже отмечалось, что сами греческие скептики до Секста Эмпирика, начиная с тотального сомнения, приходили к вполне положительным построениям. Так, например, Пиррон утверждал, что природа вещей непознаваема, однако явления вполне доступны познающему субъекту, и о том же говорили академики, постулировав вечную сокрытость истинной картины вещей и необходимость ориентироваться на вероятность, критерием которой является то ли простая полезность, то ли всесторонняя проверенность самого явления. Таким образом, и у скептиков сомнение нередко было всего лишь моментом, и, в конечном счете, они не выходили за рамки традиционных философских концепций. Последнее сделал именно Секст Эмпирик, распространив сомнение скептицизма и на само это сомнение, тем самым придав скептицизму завершенность и уже вполне самостоятельный, отличающийся от всех других систем философский статус.
По справедливому замечанию М. Бернета «…Секст защищает именно то утверждение… что он должен и может отказаться от своих убеждений и делает это в ответ на скептические аргументы; и этот постоянный отказ от убеждений Секст предлагает превратить в образ жизни. Точно так же с пирронистским отказом от рассуждения: согласно Сексту, такой отказ также не только желателен, но и осуществим, затруднение здесь в том, что отказ от рассуждения сам по себе является результатом аргументации, то есть осуществлением рассуждения» («…Sextus defends exactly the proposition…that he should, can, and does give up his believs in response to the skeptical arguments; and out of this continuing resignation of belief he proposes to make a way of life. Like-wise with the Pyrrhonist’s abandonment of reason: that too, according to Sextus, is not only desirable but practicable, subject to the complication that the abandonment of reason is itself the result of argument, i. e. of the exercise of reason»)[405]. В самом начале «Пирроновых положений» Секст Эмпирик провозглашает следующее: «ни о чем из того, что будет высказано, мы не утверждаем, будто оно обстоит во всем так, как мы говорим, но излагаем повествовательно каждую вещь согласно с тем, как это н