Почему же в свои ранние периоды древнегреческая интеллектуальная история дала целый букет мыслителей вселенского масштаба, а в свой поздний период – эллинистический – принесла явно более скромные результаты в виде философских школ киников и скептиков, а также стоиков и эпикурейцев? Скромные – не по содержанию философии перечисленных школ, а с точки зрения уровня исторической популярности соответствующих философов. Суть всех этих школ – глубокий скепсис в отношении возможности разума, интеллекта менять к лучшему человеческий мир, где доминируют зло, властолюбие, насилие, несправедливость, невежество и всяческие человеческие пороки. В таком мире, учили эти школы, умный и порядочный человек должен уметь «уходить в себя» – не приспосабливаться к недостойной действительности, а ее приспосабливать к своему внутреннему миру, т. е. относиться к ней так, чтобы оставаться «спокойным», «невозмутимым», в гармонии с самим собой. Это был адресованный «вменяемым людям» призыв скептического интеллекта к тому, что можно назвать «внутренней эмиграцией»: и у киников, и у скептиков, и у стоиков, и у эпикурейцев доминировал именно скепсис в отношении способности человеческого разума перестроить общество на началах разума и знаний, и поэтому все они проповедовали индивидуальное существование на основе разума – в интеллектуальной (внутренней) эмиграции индивидуума от общества. Вспомним, что в предыдущие периоды древнегреческой интеллектуальной истории направленность философского мышления была принципиально иной. У Анаксагора, например, первоосновой бытия, в том числе общественного бытия, выступал вселенский разум, а Сократ в прямой противоположности духу скепсиса эллинистического периода считал, что «массового человека» можно и нужно учить самостоятельно доходить до теоретических истин и, тем самым, реально перестраивать общество на началах разума, знаний и морали, поскольку, по его убеждению, просвещенный разум тождественен сознанию высокого морального уровня.
В этом и ответ на поставленный выше вопрос, почему эллинистический период древнегреческой интеллектуальной истории не дал таких мыслителей, как Сократ, Платон и Аристотель. Теоретическое мышление в политических условиях полисной демократии, не испытывая ощутимого давления политической системы, вполне могло дойти до самой идеи общественного блага, т. е. блага причастности индивида общественной жизни – той идеи, по которой индивид может многое в строительстве общества на благо себе и всем. В таком обществе, где человек не «зажат» системой правления, где он не смотрит на власть «снизу вверх», где он ощущает свои созидательные возможности, теоретическое мышление способно подняться до больших высот в понимании мира, человека, общества и предложить масштабные проекты по усовершенствованию общественной жизни. Это раскрепощенное теоретическое мышление и породило древнегреческих титанов философии.
Однако в эллинистический период македонского насилия над миром переменилась сама парадигма теоретического мышления, которое в этот период не могло не отражать ситуацию имперского подавления человека. Философия отреагировала на эту ситуацию появлением философских школ, констатировавших замещение в обществе права разума правом силы и необходимость направлять интеллект на решение насущной и прагматической задачи индивидуального выживания в социуме, враждебном разуму и морали. Философы эллинистического периода, проникнутые скепсисом в отношении способности разума, интеллекта «править миром», стали поборниками прагматического, «прикладного» интеллекта, реализующегося не в абстрактно-теоретических системах мироздания и должного общественного устройства, а в «технологии» социального выживания. Отсюда и эллинистическое «снижение уровня» философии, отсутствие философских фигур вроде Сократа, Платона, Аристотеля. На самом же деле уровень теоретического мышления не был снижен – просто начавшаяся в истории человечества имперская эпоха вынудила теоретическое мышление переориентироваться с космологических спекуляций о мире, человеке и обществе на прикладные, «технологические» задачи, и уже не ставить метафизических вопросов о том, кто такой человек, в чем смысл жизни и т. п.
Разумеется, новая направленность теоретического мышления возникла не «в один день», и для философских направлений эллинистического периода верна характеристика, применимая ко всякому развитию, – преемственность и изменение. Для нынешнего исследования в этих школах главное – изменение, т. е. то новое, что они внесли в философию в ответ на вызов имперского времени. Это новое, чего не было в прежней философии, можно определить как учение о человеческой умеренности, объединившее и стоиков, и киников, и скептиков, и эпикурейцев. В прежней философии «мерой всех вещей» выступал именно человек, который, наделенный разумом, интеллектом, мог если не все, то многое – познать тайны бытия, просветить этим знанием общество и власть, реализовать проекты лучшего переустройства общества. «Обществом должны управлять философы» – это гимн Платона могучему человеческому интеллекту, теоретическому мышлению, которое и есть «мера всех вещей», гимн, выразивший суть древнегреческой философии до эллинистического периода. Скептический же интеллект эллинизма переделал гордую формулу «человек (разум) – мера всех вещей» на скромную, индивидуалистическую формулу «человек (разум) – мера самому себе». Это была уже философия умеренного поведения человека, заботящегося о духовном самосохранении в мире, которому нет дела до истины и справедливости как общего блага, – в таком мире «каждый умирает в одиночку», находя духовное спасение индивидуально, внутри себя, настраивая свой разум на «спасительное» отношение к окружающей действительности.
Важно подчеркнуть, что ключевым понятием для всех философских направлений эллинистического периода было не «материальное (экономическое, социальное, физическое) спасение», но именно «духовное спасение». Имперский порядок едва ли значимо изменил материальную жизнь людей (в худшую или лучшую сторону), но определенно посягнул на их свободу, продемонстрировав, что народы в империи это индивидуально неразличимая «масса», подчиненная имперской власти. На мой взгляд, именно в ответ на имперскую стратегию поглощения индивидуальности «массой» и возникла протестная эллинистическая философия индивидуального духовного спасения. Это новое философское сознание не хотело согласиться с низведением «человека разумного» до «человека-массы» и создало своеобразную философию «бунта индивидуальности» – философию индивидуальности, духовно противостоящей единству самодовольной имперской власти и послушной ей «массы».
Народным коррелятом этого элитного – на уровне философской рефлексии – духовного бунта индивидуальности стало христианское движение, зародившееся (хотя хронологически и позже, но римская эпоха во многом была продолжением эллинистического времени) под знаменем идеи индивидуального духовного спасения, что характерно, не для «этой», а для загробной жизни. Подобно эллинистическим философам первые христианские проповедники учили, что земная жизнь низменна, греховна, неисправима, и нужно быть духовно выше ее. Разница же между философским и народным (христианским) пониманием индивидуального духовного спасения состояла в том, что философы предлагали человеку черпать возвышающую его силу духа в его же интеллекте, а христианские проповедники – в силе духа некоего земного страдальца за истину и справедливость и в некотором будущем – божественного освободителя истины и справедливости. Так на «элитарном» и «народном» уровнях общество реагировало на имперское подавление человеческой свободы. Новая власть, по факту своего имперского характера, всех своих подданных поразила в правах. Между тем как в условиях полисной демократии поражены в правах были только рабы, что само по себе свидетельствовало: власть, какой она была до имперской эпохи, считала человека в принципе свободным, поскольку несвободным, рабом, не человеком он становился лишь в определенных обстоятельствах, оговоренных издревле.
Духовный бунт индивидуальности у эллинистических философов выражался в их этике самоограничения. Человек призывался не просто существовать в окружающем его мире, но относиться к этому миру, причем вырабатывать такое отношение к действительности, такое ее понимание и, соответственно, такое свое поведение, чтобы духовно не страдать, быть «невозмутимым» не по равнодушию, а по мудрости. «Мудрая невозмутимость» приходит к человеку вследствие его отстраненности от суетного и порабощающего его опасными соблазнами мира, а идея такой отстраненности и есть идея самоограничения. Наиболее радикально она прозвучала у Диогена-киника, который не только проповедовал, но и демонстративно вел соответствующий образ жизни. Характерно, что и считающийся основателем стоической школы Зенон (333–262 гг. до н. э.) вел себя в жизни, как учил в своей философии, – умеренно, по правилам самоограничения, хотя и не демонстративно, в отличие от Диогена-киника. Об этом есть прямое свидетельство Диогена Лаэртского: «Так как Зенон, сын Мназея, много лет жил в нашем городе в качестве философа и также и во всем прочем показал себя хорошим человеком, и юношей, которые были его приверженцами, он наставлял в добродетели и умеренности, побуждая их к этому своим собственным благим примером, то граждане признают нужным присудить ему публичную похвалу и наградить его золотым венком за его добродетель и умеренность»[429].
Ключевая идея всей эллинистической философии связана с пониманием человека как интеллекта, разума, поскольку философы эллинизма апеллируют к рефлексии – чисто человеческой способности относиться – как механизму «отстранения по мудрости» от действительности, провоцирующей человека «плыть по течению», подчиниться ее уставу, не думать. Эллинистическая философия умеренности, самоограничения человека в его связях с социальным миром – это именно протест против социального мира, в котором торжествуют отношения власти и подвластной толпы, а рефлектирующая индивидуальность оказывается изгоем. Вот что в этом смысле показательно, например, у стоиков – они не превозносят интеллект, разум сам по себе, как то, чему целиком принадлежит истина, не требующая в этой своей принадлежности никаких обоснований, но для них истина возникает в результате