Античный скептицизм и философия науки: диалог сквозь два тысячелетия — страница 49 из 77

процедуру, т. е. Непредвзято и добросовестно проанализировать имеющиеся эмпирические данные во всем их комплексе и прийти к результату в виде теоретической модели. Причем уже потому, что должная процедура выдержана, полученная в ней теоретическая модель будет наделена кредитом доверия – кредитом, поскольку на большее наука не может рассчитывать в принципе. Вспомним, что у стоиков процедура достижения истины заключалась в «охвате» мышлением первоначального образа «внешнего», и в свете сравнения с наукой автоматизм этой процедуры выглядит уже не упущением стоиков, а, напротив, их прозрением в отношении важности процедуры как таковой.

Стоики, объявив абсолютным человеческим благом саму процедуру мышления, тем самым объяснили странное, уникальное в органическом (живом) мире, поведение человека, когда он сознательно может предпочесть жизни смерть, пойдя на самопожертвование или самоубийство. Действительно, коль скоро для человека есть благо более высокое, чем благо физической жизни, он способен по своей воле пренебречь собственной жизнью ради того, что считает истиной, либо – при утрате духовного стержня своего существования. Показательно, что стоики одобрительно относились к самопожертвованию, однако только к такому, на которое человек идет сознательно, по велению своего разума. Гегель критиковал стоиков за то, что они, призывая человека жить по «велению разума», даже не пытались провести границу между «хорошими» и «плохими» велениями. В самом деле, коль скоро для стоиков благом является сама процедура мышления, каким бы ни было его содержание, они в области конкретной нравственности должны были бы одобрять любые, даже самые отвратительные, идеи – лишь потому, что соблюдена процедура. Стоики каким-то образом думали об этой проблеме – иначе они не указали бы на нравственный камертон в лице «мудреца»; но и стоический «мудрец» – невразумительный критерий, поскольку непонятно, кто и как попадает в «мудрецы», если все вращается в «процедурном круге» мышления[438].

Однако, на мой взгляд, такая, формально справедливая, критика несправедлива по существу морального учения стоиков. Они уже совершили прорыв в области конкретной нравственности именно тем, что указали на процедуру мышления как ключ к истинной нравственности. На уровне «неявного знания», интуиции они поняли: проблема не в том, чтобы открыть человеку глаза на «правильные образцы», но в том, чтобы человек начал пользоваться даром разума не только для выстраивания своего обыденного опыта, но и для открытия истины о себе и окружающем мире. Сама эта познавательная мотивация – мудрая именно в стоическом смысле понятия «мудрость», не требующем какого-либо иного тестирования «мудреца», как только на то, что «претендент» вовлечен в процедуру поиска истины о себе и окружающем мире. Это стоическое открытие процедуры мышления как ключа к мудрости, истине, морали, истинной нравственности звучит в наши дни, в XXI веке, в частности так: «Стать личностью можно, лишь совершив ряд философских процедур – понимания себя, другого и отношений между ними. Рефлексия личности, поднимающая ее над собой и другими – вот условие»[439].

Сократ раньше стоиков пришел к идее тождества понятий «мудрый человек», «мыслящий человек», «моральный человек», полагая, что все, требующееся для торжества истины и справедливости в обществе – обретение людьми вкуса и привычки к самой «процедуре мышления». По его мнению, выработка такой привычки неизбежно приведет людей к самым высоким истинам, поскольку мышление экспансивно не только вширь, но и вглубь. Однако у Сократа эта идея экспансии «процедуры мышления», во-первых, не получила специального философского осмысления и, во-вторых, носила общий характер идеи всесилия разума именно как разума космологического, на который нужно просто «настроиться» и так получить доступ к всеобщим истинам, в том числе к истинам нравственным. Стоики же призывали человека «уйти в разум», причем не в космологический, а в свой, индивидуальный разум, чтобы человек обрел жизненную опору в виде состояния «согласия с самим собой». Это жизненно важное для человека психологическое состояние достигается в мыслительной процедуре, описываемой стоиками как переход мышления с эмпирического уровня на теоретический уровень. Причем данный переход является автоматическим, поскольку описывается процедура, и у стоиков это описание составляет суть их теории познания и морального учения.

Если так понимать суть стоической философии, то следует признать, что стоики сделали открытие, откликнувшееся спустя многие века непростой в философии науки проблемой соотношения эмпирического и теоретического уровней научного познания. Причем, сами же стоики мало того, что «угадали» процедурный характер достижения мышлением «согласия с самим собой» (свойственный достижению истины в науке), но и ответили на продолжающий мучить сегодня философов науки вопрос о смысле перехода научного мышления с эмпирического уровня на теоретический уровень. Ответ стоиков на вопрос, что такое эмпирический и теоретический уровни научного мышления звучит в наше время настолько современно, что может быть сильным аргументом в споре между разными философско-научными школами, сложившимися в западной философии науки к 80-м годам XX в. именно вокруг эмпирически-теоретической «загадки» науки. Предложенная стоиками «разгадка» состояла в том, повторю, что истина рождается в процедуре «охвата» мышлением впечатлений. В терминах современной философии науки:

– научная истина рождается на уровне теории на основании эмпирических данных, которые, однако, изначально «теоретически нагружены», представляя собой нерасторжимое объектно-субъектное единство;

– поэтому, в прямую противоположность позитивистской философии науки, именно теоретическое мышление фундаментально, а условен, несамостоятелен эмпирический уровень познания.

Чтобы показать, как явно отозвалась теория познания стоиков в XX веке, я привожу в следующем разделе исследования обзор разных позиций в западной философии науки по проблеме соотношения «эмпирического» и «теоретического» в научном познании. В этом обзоре можно сосредоточиться на периоде 50–70-х годов, когда происходило оформление постпозитивистских направлений философии науки, что и было, на мой взгляд, своеобразной актуализацией стоической теории познания (а также стоической этики); и, в частности, – сосредоточиться на рождении в этот период влиятельной и сегодня в западной философии науки доктрины «научного реализма», предлагающей свой вариант развития логики стоической теории познания.

3.3. «Второе рождение» стоической теории познания в постпозитивистской философии науки XX века: неисторический (античный) и исторический (современный) типы мышления

Декларируемая научным познанием цель – достижение объективного знания о мире, поэтому одной из основных проблем философии науки и стала проблема научной истины. Проблема, непростая уже тем прозрением стоиков, что наше мышление имеет дело не с «реальностью для себя», но с «реальностью для нас», данной нам в наших «впечатлениях» о ней. Мало того, эта проблема нашего непреодолимого эмпиризма (отрицающего реализм) существенно усложнилась осознанием в философии науки XX века того, что научное мышление имеет дело не просто с непосредственными «впечатлениями» о реальности, но с «впечатлениями», которые опосредованы предшествующим интеллектуальным опытом. Был сделан немаловажный вывод о том, что наше мышление исторично – «охват» им эмпирических данных определяется контекстом времени, «загружающим» наше сознание определенными стереотипами/образцами отношения ко всему. Для научного мышления такими стереотипами/образцами выступают существующие теории, концепции, доктрины; и это – прямое развитие стоической логики (теории познания), ее ключевого понимания субъекта познания как того, кто непреодолимо встраивает свое отношение в объект познания. Однако стоики не задумывались о том, что само отношение меняется, развивается по мере развития своего опыта в историческом времени. На это обратили внимание философы науки в XX веке. В частности, знаменитая идея Т. Куна о «скачкообразном» научном развитии – через научные революции, сменяющие в науке то, что он назвал «парадигмами», – именно и была идеей зависимости научного мышления от контекста времени. «Парадигма» у Т. Куна не что иное, как сформированное временем типовое, «образцовое» отношение субъекта познания к объекту познания. Стоики выявили феномен непреодолимой зависимости объекта познания от субъекта познания. Т. Кун поместил этот феномен в контекст живого исторического опыта познания, обнаружив, что познавательный опыт не только «загружает» научное мышление определенными стереотипами/образцами отношения к объекту познания, но и «перезагружает» его. «Перезагрузка» происходит, когда в науке накапливаются сомнения в отношении наличных познавательных стереотипов/образцов, которые начинают восприниматься как ненадежные инструменты достижения научной истины, и тогда текущая «парадигма» сменяется новой. Таким образом, Т. Кун подтвердил догадку стоиков о том, что «истина» в человеческом мире является в принципе условным понятием, что она может быть только приблизительной, когда о приближении к ней или отдалении от нее поступают лишь косвенные сигналы – не от какого-то «решающего эксперимента», но в целом от накопленного познавательного опыта. Иначе говоря, Т. Кун показал, что только историческая практика науки «ставит все на свои места», она – критерий научной истины, и, значит, приоритетная мотивация научного развития иная, чем стремление к объективной истине, отныне поступающей в компетенцию времени и истории.

На эту приоритетную мотивацию и указывает стоическая теория познания с ее автоматизмом достижения истины – «согласия мышления с самим собой» и, следовательно, переносом важности с результата-истины на