Античный скептицизм, моделируя человеческую рациональность, тем самым моделировал общество как непосредственный продукт человеческой рациональности, поскольку она непосредственно реализуется социально – в установлении людьми общественных отношений. Подобным образом, философия науки, моделируя научную рациональность, моделирует общество, в котором человеческая рациональность существует в парадигме научной рациональности и выстраивает «общество, основанное на науке».
Коль скоро античный скептицизм вообще сделал своим предметом человеческую рациональность, он должен был стать скептицизмом в отношении человеческого познания, ищущего «истины», которые само же и задает (как проблему, требующую решения). Также он должен был стать «оракулом» в отношении феномена науки, где все та же человеческая рациональность все так же познает «истины», которые сама же и задает. Античные скептические философы открыли своего рода вечный «закон» человеческой рациональности и создали, отталкиваясь от него, специальную философию. Мышление не преследует истину, но ищет согласия теоретического представления о предмете с эмпирическими данными, касающимися этого предмета. Как уже отмечалось, что это методология «Шэрлока Холмса», которая нацелена на решение сложной задачи (загадки) именно путем уточнения предварительного решения (гипотезы) по поступающим эмпирическим данным. Можно, конечно, назвать такой путь «установлением истины», но, строго говоря, достижение эмпирически адекватной теории не есть достижение истины. Правда, в случае с настоящим Шэрлоком Холмсом эмпирическая адекватность совпадала с истиной, но это была истина факта, а речь идет об истинах теоретического (философского или научного) познания, в отношении которого эмпирическая адекватность не может быть отождествлена с истиной. Ясно, что античные скептические философы не имели в виду истину факта, и потому они, не ведая понятия «эмпирической адекватности», совершенно справедливо – и с позиции нашего времени удивительно прозорливо – сомневались в значимости понятия истины, как это видно по философии стоиков и эпикурейцев, или, как философы школы Пиррона, – прямо говорили о невозможности установить истину.
Таким образом, главная историческая заслуга всех скептически ориентированных направлений эллинистической философии – пирронизма, стоицизма, эпикуреизма (а также кинизма) – состоит в открытии метода мышления, который в отдаленном для них будущем реализовался в научном методе и соответствующей модели общества, – «общества, основанного на науке». В свою очередь, идея «общества, основанного на науке» модифицировалась в новейшее время в общество постмодерна, которое называют по-разному – глобальным информационным обществом, «ненаправленным» социумом, постнеклассическим обществом. Суть открытого античным скептицизмом метода мышления (научного мышления) состоит в том, что мышление настроено на достижение эмпирически адекватного знания и не предназначено к ответу на вопрос, каковы вещи «на самом деле». Оно способно ответить на такой вопрос (об истине) только тогда, когда «расследует» реальные события, случившиеся в определенное время и определенном месте, например, восстанавливая картину преступления или какого-либо реального исторического события. Подобные истины (которые в принципе можно наблюдать) и имел в виду тот же позитивизм, отрицая саму возможность теоретических истин и, поэтому, запрещая теоретическому мышлению отрываться от эмпирических данных. Тем самым, позитивизм пусть и прямолинейно и даже доходя порой до примитивизма, но защищал в науке скептический в отношении истины метод достижения эмпирически адекватных теорий. Как уже говорилось, этот метод мышления достаточно точно описывали стоики, эпикурейцы предвосхитили здесь позитивистов, а школа Пиррона косвенно указывала на эмпирические границы мышления, предлагая формулировать суждения в отношении истины в форме «мне кажется, что…», «по моему мнению…».
Предлагаемая последователями Пиррона замена категоричной формы суждения «это так» на «разъясняющую», вводящую дополнительную рефлексию, форму «я думаю (мне кажется, я убежден), что это так» имеет весьма глубокий смысл проникновения в тайну человеческой рациональности. Это не скепсис ради скепсиса, но скепсис как следствие понимания, пусть и интуитивного, присущего человеку метода мышления. Достаточно сказать, что психологи XX века всерьез занялись анализом «осторожной» формы суждений, отстаиваемой пирронистами. Действительно, форма «я думаю, что…» вводит в суждение не столько субъективность («я»), сколько указание на основание суждения «это так». Форма «я думаю, что…» всегда, явно или неявно, содержится в дискурсе, показывая стремление человека объясниться, найти оправдание своим суждениям, но, вместе с тем, и понимание, что не существует этого оправдания вне мышления, поскольку отсылка идет к «я думаю…»; т. е. человек, высказываясь по разным поводам, неосознанно следует присущему мышлению методу – достижения не истины, но «согласия с самим собой». Этот метод и описан античным скептицизмом в терминах идеи «мудреца», обретающего душевный покой, невозмутимость (стоики, эпикурейцы) и даже бесчувствие (Пиррон и его последователи) благодаря отказу от бесплодной погони за истиной. Метод мышления, достигающего не истины, но «согласия с самим собой» выполняет важнейшую социальную задачу – дает человеку психологический комфорт, что гораздо важнее, чем знание истины; и в этом открытии – значительное достижение античного скептицизма. Поэтому не удивительно, что и наука стремится не к истинным, а «эмпирически адекватным» теориям – так человеческая рациональность охраняет в науке психологический комфорт индивида. Человек может «забываться», например, в спорах, высказываясь категорично, но, все равно, в глубине своего родового сознания он выполняет программу охраны собственного психологического комфорта и, «остыв», теряет в обыденных разговорах интерес к «отстаиванию истины». Эту обыденную ситуацию «разумного поведения» индивида и сделала предметом своего анализа современная психологическая наука, сосредоточившись на так называемых «обыденных психологических объяснениях», которые, выполняют требование философов школы Пиррона воздерживаться от утверждений истины – категоричной формы «это так»[509].
В данном случае возможно утверждать, что наше мышление устроено таким образом, и ему присущ такой метод, что оно не нуждается удостоверять себя чем-то внешним по отношению к себе. Поиски внешнего критерия излишни, поскольку в них не найдется ничего такого, что было бы сильнее метода самого мышления, которое предусматривает внутри самого себя целую систему обоснования слов и действий человека. Эту систему и «нащупали» интуитивно античные скептические философы, назвавшие единственным критерием – не истинности, заметим, но именно правильности (слов и дел) – мышление в лице «мудреца». Действительно, в частности скептицизм Пиррона и его последователей, высказывая идею, что на всякое утверждение найдется опровержение, в том числе и на само опровержение, по сути, учил тому, что любой продукт нормального (не поврежденного) мышления «выпускается» обоснованным самим методом своей подготовки. Но применимо ли к легитимным продуктам мышления понятие «истина»? Пиррон и его последователи небезосновательно полагали, что – нет, поскольку претензия на истину означает выбор из одинаково легитимных продуктов мышления какого-то одного продукта и, соответственно, признание нелегитимными всех альтернатив. Мышление не дает разрешение на такую операцию – оно предлагает положиться на себя и удовлетворяться понятием легитимности своих продуктов, что подразумевает выбор уже не в терминах истины/заблуждения, но в терминах «лучше»/«хуже». Такой выбор, согласно теоретикам науки, и делает научное мышление, выбирая «эмпирически адекватные теории» (конструктивный эмпиризм) или теории, которые на данный момент не поддаются опровержению (К. Поппер).
Данное античным скептицизмом общее представление о методе мышления, как было показано, нашло свою разработку в современных исследованиях проблемы обоснования, в которых исследователи приходят к идее античных скептических философов о том, что наиболее надежным обосновывающим ресурсом выступает сама система, сам метод нашего мышления. Современные исследователи таким образом актуализируют античный скептицизм, показывая, что обосновывающая стратегия мышления заключается не в конфронтационном, отвергающем альтернативы, понятии «истина», но в примиряющем понятии «легитимность». Они показывают, что легитимность – синоним справедливости, а справедливость, в отличие от «истины», действительно способна объединить людей. Люди скажут: это справедливо и, значит, правильно – так должно быть, тем самым фиксируя состоявшееся обоснование[510].
Неявная идея античного скептицизма, согласно которой человеку не нужен фетиш истины, а нужно взаимопонимание, дефицит которого лишь усугубляется ложным сознанием, будто возможны индивидуальные (или групповые) держатели истины, разрабатывается, например, в совместной статье бразильского ученого М. Монтейро и американской исследовательницы Э. Китинг, которые демонстрируют, что данная идея античного скептицизма находит воплощение в современной науке, в свою очередь моделирующей человеческую коммуникацию, какой она становится в условиях глобализации. Так, М. Монтейро и Э. Китинг считают, что фактором, формирующим качественно новое лицо современной науки, становится ее междисциплинарный и глобальный характер, и это выдвигает на первый план проблему взаимопонимания и командного единства исследователей, представляющих не только разные области знания, но и разные культуры. Они подчеркивают, что такая наука отчетливо демонстрирует свой конструктивистский характер – результаты в ней уже непосредственно определяются процедурой, именно процедурой установления рабочей коммуникации, рабочего взаимопонимания между членами исследовательской команды