Стоическая школа во многом предвосхитила историческое и постмодернистское направления в философии науки. Т. Кун показал, что только историческая практика науки является критерием научной истины, а приоритетная мотивация научного развития иная, чем стремление к объективной истине, отныне поступающей в компетенцию времени и истории. На эту приоритетную мотивацию указывает стоическая теория познания с ее автоматизмом достижения истины – «согласия мышления с самим собой» и, следовательно, переносом важности с результата-истины на процедуру. Стоики в общих чертах сформулировали идею, согласно которой истина не является главным вопросом в познании, а главный вопрос – процедура перехода мышления с эмпирического уровня на теоретический уровень, «спроектировав» феномен науки в виде намеченной в общих чертах логической структуры познавательного процесса. Появление в западной философии науки с середины 50-х годов XX в. исторического направления явилось определенным возвратом к стоической теории познания и ее развитием: его представители добавили к прозрению стоиков об эмпирико-теоретической дихотомии познания историческое измерение этой дихотомии. Более того, они выдвинули утверждение не просто о единстве логического и исторического в научном познании, но об определяющей роли исторического в этом единстве. Такой поворот не только не противоречил стоической теории познания, но был ее развитием, которое не могло состояться во времена стоиков по причине отсутствия в античном мире исторического сознания.
Против сложившегося в науке «имперского» порядка, когда плюрализм идей подавляется властью «авторитетных» идей и «авторитетов», стоящих на страже определенной идеологической модели познания выступает П. Фейерабенд, считая, что научная традиция, заданная еще античными философами, с нового времени, пошла по пути самоизоляции. Этот даже не столько эпистемологический, сколько социальный протест прямо перекликается с социальным протестом эллинистических философов против современного им уже без всяких кавычек имперского порядка. Круг от эллинистических философов к П. Фейерабенду замыкается тем, что их социальный протест получил эпистемологическое выражение – в частности в стоической теории познания, где умаление значения истины перед значением процедуры подразумевает, что не может быть привилегированных «держателей истины», что истина принадлежит всем и никому. В этом заключается эпистемологический скепсис стоической, как и эллинистической в целом, философии, а также – ее ключевая идея отрицания имперского социума в пользу социума на основе самоорганизации самостоятельно думающих личностей.
Философия науки П. Фейерабенда, как и стоическая теория познания, – философия возникновения, но не обоснования теорий-истин, которые не требуют обоснования в силу автоматизма своего появления, и главное – дать возможность теоретическому мышлению свободно работать, не вгоняя его в прокрустово ложе «единственно верной» идеологии. В этой защите «теоретического плюрализма» – реконструкция П. Фейерабендом выдающегося эпистемологического открытия стоиков, относительно того, что базовой «точкой опоры» в человеческом мире является мышление, которому нужно доверять как природному «навигатору», пользоваться его механизмом, данным нам, очевидно, не для дезориентации, но для самосохранения.
Стоики «спроектировали» важную идею интерсубъективного смыслового мира человека – мира теоретического мышления, являющегося «утешительным» миром объективности и истины, – которую можно назвать скептической, поскольку она рассеивает иллюзию человека, будто он может переложить ответственность с себя на нечто внешнее и безличное. В неисторическом античном сознании не было этого внешнего бытия, поэтому стоики лишь перевели это безотчетное, стихийное мироощущение в форму рефлексии, теории, понимания, получив результат на многие века вперед. Результат этот откликнулся выдающейся скептической идеей интерсубъективного (а не трансцендентно-объективного) смыслового мира человека; мира теоретического (научного) мышления – в историческом и постмодернистском направлениях философии науки XX века.
Философия Пиррона и его последователей во многом предвосхитила постмодернистское направление в философии науки. Если стоики и эпикурейцы допускали хотя бы интерсубъективную истину, то пирронисты исключили и ее, поместив человека в мир полной субъективности, в котором не было истины, но было бесконечное множество субъективных миров, в силу чего человеку для того, чтобы надежно оградить себя от заблуждений, остается ничего не утверждать, но зато он может, подвергая радикальному сомнению, все опровергать без опасения оказаться неправым. Этим они предсказали постмодернистское направление в философии науки с его безразличием к проблеме истины и исчерпывающим научный метод принципом теоретического плюрализма (релятивизма истины). В свете «постмодернистской» характеристики пирронистов они (вместе со стоиками) предстают реальными оппонентами эпикурейцев, заложивших в истории эпистемологии модернистскую (позитивистскую) линию убежденности в существовании истины и необходимости ее «очищения» ради обретения опоры для поступательного движения. Постмодернизм же, отрицающий существование опоры-истины, предлагает движение по кругу, поскольку в его координатах отсутствует вектор движения.
Важный изостенический мотив последователей Пиррона (все положения равносильны и поэтому невозмутимому скептическому философу, воздерживающемуся от каждого из них, «все равно») присутствует и в постмодернистском направлении, недвусмысленно выраженный П. Фейерабендом в его знаменитом тезисе «все проходит», что вполне можно считать апологией «безмятежности»: выдвинувшему теорию нужно с полным спокойствием отнестись к тем, кто выдвинул альтернативные теории, как и им к нему и друг другу, поскольку в принципе не существует единственно «правильной» теории. Пирронисты не запрещали суждения, но запрещали защиту последних, выдающую их за «истины». Также и П. Фейерабенд не запрещал выдвижение теорий, но запрещал их участие в борьбе за приз «истинной теории». У него, как и у скептиков школы Пиррона, нет ни пафоса отрицания, ни пафоса утверждения, а есть только обязательность «спокойного» дополнения любой высказанной позиции альтернативной позицией, когда само сосуществование альтернативных позиций достаточно для обретения «мудрого спокойствия», которое будет немедленно разрушено при попытке сделать выбор.
Во многом близка пирронизму концепция К. Поппера, по которой научную истину невозможно удостоверить в силу того, что человек не обладает инструментом «решающего эксперимента», который бы вынес не подлежащий обжалованию вердиктотносительно того, что данная теория – истина. Значит, сколько бы мы ни получали экспериментальных подтверждений теории, мы никогда не будем знать, достаточны ли они, чтобы назвать теорию истинной. Всегда будут сохраняться сомнения в ее достоверности, и это побуждает – почти в точном соответствии с методом последователей Пиррона – выдвигать альтернативные предложения, которые, подчеркнем, не отрицают первоначальную теорию, но выдвинуты по мотиву воздержания от согласия, т. е. воздержания назвать первоначальную теорию истиной. Таким образом К. Поппер невольно проясняет метод пирронистов, давая понять, что он и является научным: Пиррон и его последователи, противопоставляя некому тезису альтернативный, не отрицали первоначальный, но просто демонстрировали его сомнительность, как и сомнительность любых тезисов, в том числе и своего альтернативного тезиса. Это была демонстрация необходимости «воздержания от согласия», воздержания, обращенного и на выдвигаемые альтернативы. Так развитие эпистемологии от стоиков к пирронистам откликнулось в XX веке у представителей исторического направления в философии науки постмодернизмом: идея разных и равноправных образцов (моделей) истины, тождественная идее о том, что истины, или «правильного направления» нет и что, следовательно, мы вправе и даже обязаны умножать альтернативы без выбора любой из них за счет других, является вполне постмодернистским положением.
Библиография
1. Адо П. Что такое античная философия? М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1999.
2. Асмус В.Ф. Античная философия. М.: Высшая школа, 1998.
3. Бакина В.И. Космос в произведениях древних философов. М.: Изд-во МГУ, 2003.
4. Бергсон А. Два источника морали и религии. М.: Канон, 1994.
5. Богомолов А.С. Античная философия. М.: Изд-во МГУ, 1985.
6. Богомолов А.С. Ойзерман Т.И. Основные теории историко-философского процесса. М.: наука, 1983.
7. Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М.: наука, 1990.
8. Богуславский В.М. У истоков французского атеизма и материализма. М.: наука, 1964.
9. Брюллова-Шаскольская Н.В. Введение // Секст Эмпирик. Три книги пирроновых положений. СПб., С. 1–17.
10. Бэкон Ф. Новый Органон. Пер. С. Красильщикова // Бэкон Ф. Сочинения в 2 томах. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 5–214.
11. Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. Пер. Н.А. Федорова // Там же. Т. 1. М.: 1977. С. 81–522.
12. Васильева Т.В. Неписанная философия Платона // Вопросы философии. 1977. № 11. С. 152–160.
13. Виндельбанд. История древней философии. Пер. Слушательниц С.-Петербургских Высших Женских Курсов под ред. Проф. А.И. Введенского. СПб., 1908.
14. Власик Т.Н. Роль скептицизма в становлении философской критики. Ленинград, 1991. Рукопись депонирована в ИНИОН РАН № 43897 от 12. 02. 91. 16 с.
15. Волков М.П. Генезис античной науки: проблема социокультурной детерминации. Автореферат дисс. На соиск. уч. степ. д. филос. Н. М., 2009.
16. Вундт В. Проблемы психологии народов // Преступная толпа. М.: Ин-т психологии РАН, 1999. С. 198–308.
17. Гайденко П.П. История греческой философии в ее связи с наукой. М.:URSS, 2008.
18. Гассенди П. Метафизическое исследование или сомнения и новые возражения против метафизики Декарта. Пер. А. Гутермана, С.В. Шейнман-Топштейн, Н.А. Федорова // Гассенди П. Сочинения в 2 томах. Т. 2. М.: Мысль, 1968. С. 397–778.