бразование, с помощью Польши или без её поддержки, независимой от России Украины под германским протекторатом. Эту операцию можно осуществить мирными средствами, учитывая неспособность России к сопротивлению, но здесь считают, что война необходима. Вопрос, останутся ли западные державы нейтральными в случае германской агрессии против России, пока остаётся открытым, но здесь превалирует мнение, что ни Франция, ни Англия не готовы выступить в защиту целостности России, или Украины, не зависимой от России». В донесении подчёркивалось, что «существует мнение, что Гитлер не рискнёт осуществить нападение на Россию до тех пор, пока он не будет уверен в том, что его западный фланг в безопасности». Отсюда вывод: «Его первая задача будет состоять в том, чтобы ликвидировать Англию и Францию прежде, чем Британия завершит программу перевооружения»[405].
Итак, многое оставалось неясным. Прежде всего было непонятно, с чего Гитлер может начать экспансию — с Запада или Востока. Сотрудники Форин офис сошлись во мнении, что фюрер стремится избежать войны на два фронта, губительной для Германии. Помощник постоянного заместителя министра иностранных дел Орм Сарджент в памятной записке от 19 декабря сделал прогноз, что «экономические и финансовые трудности Германии могут предотвратить опасное развитие событий в 1939 г.». В то же время нельзя рассчитывать на то, подчеркнул он, что «под экономическим давлением Гитлер уступит, ибо его тактика сводится к тому, чтобы в ответ на внутренний кризис порождать внешний контркризис»[406].
Умонастроение умиротворителей после Мюнхена достаточно ясно выразил лорд Галифакс в письме Фиппсу от 1 ноября 1938 г.: «Не может быть прочного мира в Европе без оформления соглашения между Германией, Англией и Францией». Он высказал надежду, что с подписанием Мюнхенского соглашения и с учётом кардинальных перемен во французской политике в Центральной Европе франко–германским отношениям может быть придан новый импульс, и отныне «мы должны считаться с гегемонией Германии в Центральной Европе». Галифакс предложил ограничить обязательства Англии и Франции Западной Европой, Средиземноморьем и Ближним Востоком, а также поддерживать незыблемость колониальных владений и тесные отношения с США. И далее следовал ключевой тезис: «Одно дело согласиться с германской экспансией в Центральной Европе, которая, на мой взгляд, является нормальным и естественным явлением, но совсем другое — быть в состоянии противостоять экспансии Германии в Западной Европе или там, где могут быть подорваны наши интересы. Фатальным для нас было бы оказаться вновь недостаточно подготовленными в военном отношении»[407].
Однако расчёты умиротворителей на готовность Гитлера укреплять отношения с Великобританией и Францией имели под собой зыбкую основу. Фюрер не придавал большого значения Мюнхенскому соглашению. Более того, он считал его «своим унижением»[408]‑его не устраивала ограниченность уступки западных держав в виде одной лишь Судетской области Чехословакии.
Итак, умиротворители по–прежнему пребывали в мире иллюзий, полагая, что Гитлер удовлетворится очередными уступками Великобритании и Франции в Центральной и Восточной Европе, умерит свой пыл и согласится на поддержание статус–кво на западе. Их не смущало даже то обстоятельство, что в Лондон на рубеже 1938—1939 гг. поступали тревожные сведения о далеко не мирных намерениях руководителей Третьего рейха. В феврале 1939 г. появились сведения о запланированной акции Гитлера против Чехословакии[409].
Однако одновременно с этим приходили сообщения, которые ставили под сомнение эту и прочую информацию. Так, английский посол в Берлине Невилл Гендерсон (именно ему принадлежит идея проведения конференции, ставшей известной как Мюнхенская)[410] 18 февраля после беседы с Германом Герингом передал в Форин офис: «Моё твёрдое впечатление сводится к тому, что Гитлер не планирует какой–либо авантюры в настоящий момент, а все слухи противоположного характера лишены всякого основания. То, что Мемель рано или поздно, а скорее рано, отойдёт к Германии совершенно очевидно, равно как и урегулирование по Данцигу. Чехословакия также может стать жертвой (Германии. — А. И.), хотя я сомневаюсь, что Гитлер намерен использовать силу, разве что его вынудят к этому. Я убеждён в том, что он в глубине души желает вернуться к политике относительной респектабельности»[411].
Умиротворители выдавали желаемое за действительность. В Лондоне имелись политики и дипломаты (такие как советник правительства Роберт Ванситтарт), кто понимал фальшивость аргументов нацистов об «угрозе с Востока» и не верил в «респектабельность» Гитлера. Но их было немного. Да и не они определяли стратегию и внешнюю политику страны.
В британской столице доминировали иные умонастроения и влиятельные силы, не желавшие конфликта с Германией и готовые на многое (за счёт других) ради «широкого соглашения» Великобритании с Третьим рейхом и урегулирования противоречий между ними. Но такое соглашение напоминало мираж, который то появлялся, то исчезал за горизонтом, тогда как уступки агрессорам (причём односторонние) со стороны Лондона и Парижа становились все более весомыми. Все это неумолимо приближало Европу и остальной мир ко Второй мировой войне.
Что касается СССР, то правительство Чемберлена (равно как и правительство Даладье) не желало сотрудничать с ним и предпочитало «держать дистанцию». Вот как оценил ситуацию советский полпред в Берлине Алексей Мерекалов во время встречи с заместителем наркома по иностранным делам СССР Владимиром Потёмкиным (она состоялась в Москве 10 ноября 1938 г.): «Чувствуется изоляция, сдержанное отношение к нам. Одни — в силу профашистских отношений, другие — в силу боязни перед германским правительством». О последнем он отозвался так: «Хотя внешне немцы очень любезны, но когда бываешь на приёмах, на общих, то, поздоровавшись, они вежливо отходят в сторону. Так же, как и у нас. Некоторые из боязни, чтобы не навести на себя подозрение»[412].
Незадолго до ликвидации Германией Чехословакии в Лондон поступила информация, что Гитлер осуществит в ближайшее время очередную вызывающую акцию. 9 марта 1939 г. Гендерсон подтвердил эти сведения, уточнив, что речь идёт о Чехословакии. Он также выразил убеждение в бесперспективности оказания помощи чехам[413]. Аналогичную информацию примерно в то же время получила и французская контрразведка[414]. Однако ни Великобритания, ни Франция не собирались выполнять свои обязательства о гарантии послемюнхенских границ Чехословакии. 15 марта части вермахта вошли в Прагу. Европа погружалась в глубокий политический кризис. Развиваясь по нарастающей, он привёл ко Второй мировой войне.
В условиях кризиса и возросшей угрозы со стороны нацистской Германии правительство Чемберлена предприняло ряд мер по укреплению обороноспособности страны (впервые в истории Англии мирного времени была введена воинская повинность, количество дивизий для отправки в Европу в случае войны было увеличено, возобновились штабные переговоры с Францией) и предоставило гарантии Польше, Румынии, Греции и Турции. О них следует сказать более подробно.
С середины марта 1939 г. в Лондон поступала тревожная информация, что Германия в ближайшее время нападёт на Румынию или Польшу (поначалу первой в числе потенциальных жертв агрессора фигурировала Румыния). Подчинение этих стран диктату нацистов привело бы к господству Третьего рейха на Европейском континенте и низвело бы Великобританию и Францию до положения второразрядных государств. К тому же не исключалась вероятность продвижения Германии на запад с целью захвата Голландии и ликвидации Франции. Черёд Англии и Франции, как сообщил Фиппс из Парижа со ссылкой на хорошо информированный источник, должен был наступить в 1940 г., а США — в 1941 г.[415]
В этой связи возникало несколько вариантов. Один из них — предоставление гарантий Польше и Румынии, но таких, которые исключали бы твёрдые обязательства территориальной целостности этих стран и оставляли бы возможность обсуждения с Германией спорных проблем, таких как Данциг. Не случайно на заседании кабинета 19 марта Чемберлен высказался против «гарантии существующих границ и неопределённого поддержания статус–кво» и отклонил предложение министра по делам доминионов Томаса Инскипа о проведении штабных переговоров с Польшей и СССР[416].
Другой вариант — договариваться (совместно с Францией) с СССР о создании большого антигерманского союза и системы взаимопомощи против нацистской агрессии. Польша и Румыния — потенциальные участники такой коалиции. Правда, в Лондоне не испытывали желания договариваться с СССР на равноправной основе и считали, что эвентуальный союз с Москвой содержит в себе больше минусов, чем плюсов. Вот что заявил Чемберлен на заседании кабинета 27 марта 1939 г.: «Наши попытки создать фронт против германской агрессии будут скорее всего обречены в случае привлечения к нему России». Он мотивировал это тем, что значительное число потенциальных союзников Великобритании настроено против участия СССР в антигерманском блоке; его образование укрепит Антикоминтерновский пакт, затруднит действия британской дипломатии по нормализации отношений с Италией и Японией и возбудит недовольство Испании, Португалии и ряда государств Южной Америки. Позицию премьера поддержали министр иностранных дел лорд Галифакс и министр по координации обороны лорд Эрни Чэтфилд. «Польша, — заявил Галифакс, — является более ценной величиной», чем Россия. Он отметил, что французское правительство не проявляет особой заинтересованности в сотрудничестве с СССР, но придаёт большое значение участию Польши в антигерманском блоке