[638]. Даладье оставался непреклонен: никакого доклада[639]. 6 марта Чемберлен заявил в палате общин, что «на данный момент» публикация не планируется[640]. Такая формулировка позволяла ещё вернуться к вопросу позднее, но этого так и не произошло. Робертсу велели вернуть гранки обратно и уничтожить. Несколько экземпляров ещё ходило, некоторые были в посольствах, и вернуть без труда не вышло.
Особенные трудности были с последней главой. Дадим слово самому Робертсу: «Господину Френчу [сотруднику Форин офиса] сегодня днём звонили из Государственной канцелярии и сказали, что к ним приходила некая мисс Саклинг из “Фотостат Лимитед”. Частное лицо обратилось в “Фотостат” со срочным заказом напечатать экземпляры… нашего доклада. По записке, прикреплённой к экземпляру, они заподозрили, что посетитель, должно быть, как–то связан с румынской дипломатической миссией.»
Оказалось, что этот экземпляр был послан министру румынского представительства Виорелу Тилю. Это поставило и Форин офис, и советника Тиля в крайне неловкое положение, поскольку выдало вопиюще ненадлежащее обращение с секретными документами. Единственная, кто вышел из ситуации с блеском, была глазастая мисс Саклинг. Тиля лично отправился к Сардженту, чтобы заявить об «оскорблённой невинности и смущении». Министр во всем обвинил переводчика, работавшего на дипмиссию: «Он надеется, что мы никогда не заподозрим, что даже если бы он захотел предать оказанное ему доверие, он был бы настолько глуп, чтобы прибегнуть к столь топорному методу заполучить экземпляр…» После того как Тиля запоздало навёл справки, оказалось, что попавший под подозрение «молодой человек», много лет работавший на дипмиссию, имел «не вполне консервативные взгляды». Выяснилось, что он преподавал в Университете Лондона. Вот что сам Сарджент пишет в своей длинной служебной записке: «Он [а звали его Виктор Корня], видимо, имел какие–то социалистические взгляды, но что ещё более странно, оказалось, что он менял место жительства чуть ли не каждую неделю». Сарджент предложил сделать запрос на Корню в МИ-5, но тот уже «снова исчез»[641].
Наконец Робертс доложил, что собрал все недостающие экземпляры и уничтожил их, но так ли это было?[642] В 1941 г. Майский получил фотоплёнку с докладом «неофициальным путём», из–за которого после войны попал в очень неприятную историю. Учитывая, сколько гранок было разослано для консультаций, кто знает, откуда они взялись у Майского? Утечка могла быть откуда угодно[643].
III
Вскоре возникли более важные проблемы, в первую очередь — падение Франции. Британия осталась воевать в одиночестве, армия отступала из Европы, теряя вооружение и технику. Можно предположить, что, когда все начало рушиться, в Лондоне вспоминали советские предложения апреля 1939 года.
В определённой степени благодаря усилиям Майского и Батлера разрыва англо–советских отношений удалось избежать, а советско–финская война кончилась в середине марта. И вопреки Франции, которая рассматривала возможность войны с СССР и пыталась сорвать мирные переговоры между Союзом и Финляндией.
После окончания советско–финской войны британское правительство предприняло повторные с прошедшей осени усилия по восстановлению более тесных отношений с СССР. Усилия были бесплодны, и только вторжение нацистской Германии в СССР все изменило. Советская сторона не хотела воевать против вермахта в одиночку, однако летом 1941 г. практически это и происходило. Даладье выступал против публикации доклада, так как это ещё больше расшатало бы министерские кресла и привело бы к отставке его правительства. И все же ему пришлось подать в отставку в середине марта 1940 г. История не лишена иронии. Французы редко шли наперекор британской политике: в одном случае это был доклад, в другой раз Бонне пытался подтолкнуть Британию к соглашению с Москвой.
Упрямство французов в истории с докладом ставило Лондон в тупик. Чиновники Форин офиса искренне считали, что играли честно и с благими намерениями. По их мнению, в докладе раскрывалась «правда» о провале переговоров 1939 г. Но Карр всеми силами стремился к «хорошей пропаганде», которая обычно только напоминает «правду». Из сборника выкинули документы, говорившие о несогласии Франции, а также нравоучительные послания Галифакса, Кадогана и Сарджента, протестующих против союза с СССР. Не включили в него и замечания Чемберлена, сделанные в заключении Кабинета министров и Комитета по иностранным делам. Не упоминались Колльер и Васиттарт. Как и выражение беспокойства по поводу возможного сближения Советского Союза с Германией. В результате получилась вычищенная выборка в основном из телеграмм Галифакса и Сидса, вырванных из куда более широкого контекста пошедших под откос переговоров 30‑х.
В докладе скрывалась ответственность британского правительства за срыв переговоров 1939 г. Архивные данные свидетельствуют, что советское правительство делало серьёзные предложения по созданию военного альянса против нацистов, которые Форин офис и особенно Чемберлен, рассматривать отказались. Но и столь тщательная выборка документов не могла скрыть правду, из–за которой против публикации протестовала Франция. Чемберлен хотел изящно провести советское правительство. Но план не сработал. Молотов заставил Британию и Францию поддержать политику СССР, но до соглашения дело не дошло. Неповоротливый «Эксетер» с главой британской делегации на борту, у которого не было ни верительных грамот, ни полномочий подписать соглашение, но зато были инструкции вести переговоры «как можно неторопливей», видимо, стал последней каплей для Сталина и Политбюро — людей, которые не дали бы себя так легко провести или относиться к себе несерьёзно. Им пришлось искать другие варианты, и они остановились на пакте о ненападении. Что может быть гнуснее сотрудничества с Гитлером?
Но в конце концов, разве не это же пытались сделать Британия и Франция? Сталин подтвердил советскую военную позицию за обедом с американскими и британскими союзниками[644]. И да, именно он принимал важнейшие решения. Он одобрил предложения для Франции и Британии от 17 апреля, это были советские предложения, а не личная политика Литвинова. И он же принял решение о пакте о ненападении. Считал ли Сталин Германию государством, с которым можно иметь дело? Или он выбрал рискованную политику, чтобы выиграть время? Так или иначе, советская политика вышла боком в июне 1941 г., когда вермахт вторгся в СССР.
Имеют ли значение советские документы? Из них становится ясно, что советские дипломаты общались между собой так, будто были настроены на антинацистский союз совершенно серьёзно, несмотря на скепсис англо–французской политики. Они начали терять терпение, а в случае Литвинова — беспокоиться, когда от Лондона долгое время не было ответа. Стало ясно, что что–то идёт не так, когда о советских предложениях из Лондона и Парижа стала поступать противоречивая информация, и поняли, что столкнулись со старым добрым англо–французским предательством. Пробовали призвать британцев к ответу. Чемберлен видел в советской политике уловку, чтобы втравить Британию и Францию в войну с Германией, пока СССР спокойно бы дождался её окончания и распространил коммунистическую революцию на Европу. Советская сторона смотрела на все иначе, убеждаясь в своей правоте через всевозможные попытки Англии и Франции договориться с Гитлером. Решение Великобритании не публиковать доклад отложило начало взаимных обвинений до 1948 г., когда Госдеп США опубликовал сборник документов, в котором СССР пытались выставить ответственным за начало Второй мировой войны. Советское правительство ответило собственной публикацией «Фальсификаторы истории», в которой, среди прочего, раскрывалась связь элит Британии и Франции с нацистской Германией[645]. И это было только начало борьбы за возможность рассказать историю Второй мировой, которая длится до сих пор. Именно поэтому для восстановления истинного положения вещей так важно изучать события 1939 г.
Благодарности
Я бы хотел поблагодарить начальника Архива внешней политики Российской Федерации Анну Николаевну Залееву и её коллег за доступ к делам, процитированным в этой статье; Фредерика Дессберга, Джезафа Майоло, Владимира Олеговича Печатнова и особенно Зару Штайнер за прочтение первых черновиков рукописи и их замечания. Хочу также отметить Совет по изучению гуманитарных наук Канады, без гранта Insight которого не было бы возможно проведение исследования, на котором основана данная статья.
«НА ГРАНИЦЕ ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО…»: СССР И ЯПОНИЯ НАКАНУНЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Анатолий Кошкин
Цель японских провокаций — запугать СССР войной
В 30‑е годы ХХ в. Генеральный штаб сухопутных войск Японии имел разработанные планы войны с главными потенциальными противниками: план «Хэй» — войны в Китае и план «Оцу» — войны против СССР. Война с западными державами — США и Великобританией — в те годы хотя и допускалась, но лишь гипотетически.
После захвата в 1931-1932 гг. Маньчжурии (Северо–Восточный Китай) японцы стали создавать здесь плацдарм для подготовки дальнейшего продвижения в Северный Китай и захвата советских дальневосточных территорий, в первую очередь Приморья и Северного Сахалина. Хотя в июне 1933 г. после жарких дебатов представителей руководящего состава японских сухопутных сил было принято считать «противником номер один» Советский Союз и готовиться к большой войне именно с соседом на севере, по мере укрепления обороноспособности СССР на Дальнем Востоке верх стали брать