Как известно, начиная с 1946 г. на Западе получили хождение фотокопии немецких дипломатических документов, среди которых были как советско–германский договор от 23 августа 1939 г., так и секретный дополнительный протокол (см. рис. № 2-10)[823]. Ныне благодаря любезности Министерства иностранных дел Российской Федерации имеется возможность ознакомиться с визуальными образами документов августа 1939 г., которые с 1992 г. считаются их подлинниками (см. Приложение на с. 321-331)[824]. Сопоставление немецких фотографий и российских сканов документов 1939 г. порождает довольно много различных вопросов, которые требуют внятных ответов.
Поскольку и на немецких, и на российских изображениях представлены подписанные немецкоязычный и русскоязычный варианты договора о ненападении, то возникает вопрос, почему в Берлине оказался официальный советский текст договора, а в Москве официальный немецкий текст? Ведь в самом документе было указано, что он «составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках»[825], а значит, русскоязычный вариант должен был остаться в СССР, а немецкоязычный — отправиться в Германию. Ту же картину мы видим и применительно к секретному дополнительному протоколу — опять обе стороны демонстрируют нам и немецкоязычный, и русскоязычный тексты документа с подписями. Никакого объяснения данного довольно странного факта никто никогда не давал. До сих пор неизвестны какие–либо документальные подтверждения того, что в 1939 г. было подписано по 4 экземпляра соответствующих документов.
Рис. 2. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110048)
Рис. 3. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110049)
Рис. 4. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110050)
Внешний вид договора о ненападении не соответствует дипломатической практике оформления подобных документов. Так, советско–германское Кредитное соглашение от 19 августа 1939 г. было оформлено по всем правилам. Документ прошит специальным шнуром, который закреплён сургучной печатью Торгового представительства СССР в Германии (или МИД Германии в немецкоязычном варианте)[826]. В конце текста на одном уровне впечатаны полномочия подписантов и расшифровка их фамилий (см. Приложение на с. 317-320). Схожее оформление мы видим и применительно к советско–югославскому договору о дружбе и ненападении от 5 апреля 1941 г. и советско–японскому договору о нейтралитете от 13 апреля 1941 г.[827] Советско–германский договор от 23 августа 1939 г. выглядит совершенно иначе.
Немецкая фотография создаёт впечатление, что подписи Молотова и Риббентропа под немецкоязычным текстом договора выполнены на отдельной странице. Подобное расположение подписей также вызывает серьёзные вопросы. Ведь в таком случае страница с подписями может быть присоединена к любому документу. Совершенно очевидно, что никакие документы подобным образом не подписывают. Российский скан данного документа позволяет увидеть, что немецкоязычный текст договора был подписан на обороте 2‑й страницы. Представляется, что такое странное оформление подлинников договора нуждается в объяснении.
Рис. 5. Немецкие фотографии русскоязычного текста договора о ненападении (кадр F110051)
Рис. 6. Немецкие фотографии русскоязычного текста договора о ненападении (кадр F110052)
Но самое странное заключается в том, что в немецкоязычных текстах договора и протокола подпись Молотова выполнена латиницей. На странность подобного факта указал и внук Молотова В. А. Никонов, отметивший, что «это единственный такого рода “подписанный” им документ, который мне известен. Дед владел английским, но “по–английски” или “по–немецки” не подписывался»[828]. При этом сам внешний вид подписей Молотова, выполненных латиницей в тексте договора и протокола, различается между собой.
Объясняя эту ситуацию с советско–германскими документами 1939 г., Б. Л. Хавкин высказал мнение, что использование иностранного языка при подписании документов применялось «в дипломатической практике как свидетельство доброй воли»[829]. Отсюда, кстати, следует, что Риббентроп не захотел проявить «доброй воли», подписавшись в русскоязычных текстах документов кириллицей. Представляется, что подобное объяснение излишне фантастично и не имеет никакого отношения к реальности. Ещё более экстравагантную версию предложил В. И. Болдин: «Изменяя своим правилам, В. М. Молотов действительно подписался латинскими буквами. Не думаю, что это случайность. В таких вопросах импровизаций не бывает. Скорее всего, он рассчитывал на то, что достоверность документа может быть поставлена под сомнение»[830]. Только не ясно, кого именно хотел обмануть таким «хитрым» способом Молотов — Риббентропа или будущих историков?
Здесь следует вспомнить, что подпись в любом документе это не простое украшение, а уникальная совокупность символов, написанных от руки, с применением определённых оформительных приёмов, служащая для аутентификации (иногда также для идентификации) человека, необходимая для юридического подтверждения аутентичности подписанного документа. Совершенно очевидно, что использование для подписи иностранной графики лишает подпись её аутентификационных особенностей. Поэтому подпись Молотова латиницей под официальными документами нуждается в обстоятельном объяснении.
При этом в русскоязычных текстах документов подписи даны на разных языках. Но в тексте секретного протокола подпись Молотова находится выше подписи Риббентропа, что является нарушением дипломатического протокола применительно к подписанию межгосударственных соглашений.
Кроме того, согласно правилу альтерната при оформлении двусторонних международных договоров, составленных на обоих языках, первое место (с левой стороны) занимает подпись представителя того государства, у которого будет храниться данный экземпляр договора. На экземпляре документа, предназначенного для другой стороны, подписи ставятся в обратном порядке. Однако в рассматриваемых документах 1939 г. это правило было нарушено. Так, во всех немецкоязычных текстах и договора, и протокола, находившихся как в Берлине, так и в Москве, с левой стороны стоит подпись Риббентропа, а во всех русскоязычных текстах — Молотова. Думается, что все эти нюансы также требуют объяснения.
Кроме того, в немецкоязычных текстах договора на немецкой фотографии и на российском скане имеются различия в оформлении рукописных фраз и подписей: 1) во фразе «In Vollmacht der Regierung der UdSSR» не совпадает перенос строк, 2) подписи Риббентропа и Молотова в обоих вариантах совершенно различны. В последнем слове 3‑й статьи «berühren» буква «h» вписана над строкой от руки, но эта правка выглядит по–разному на немецком фото и на российском скане. При этом в 5‑й статье и в том, и в другом варианте в словах «und Konflikte» имеется рукописная правка на «oder Konflikte».
Русскоязычные тексты договора на немецком фото и на российском скане имеют различный перенос слов во 2‑й и 7‑й статьях, в 5‑й статье точка в конце абзаца стоит после пробела, тогда как на немецкой копии без пробела. Взаимное расположение рукописных надписей «По уполномочию Правительства СССР» и «За Правительство Германии», а также подписей совершенно иное, как, впрочем, и сами подписи одного и того же лица различаются между собой.
Немецкоязычный вариант протокола имеет разное оформление на разных страницах: сначала пункты протокола нумеруются как «1.», «2.», но на следующей странице мы видим совершенно другое — «3)», «4)». Создаётся впечатление, что в данном случае имеет место соединение двух разных страниц разных вариантов документа.
Не меньше вопросов вызывают исправления, которые имеются в официально подписанных документах. Русскоязычный текст протокола на немецком фото в 1‑м абзаце документа имеет исправление в слове «разграничение» — буква «з» вписана от руки над строкой. В российском скане этого нет. Напечатанное в каждом русскоязычном варианте изначально название реки «Нарево» исправлено по–разному. На немецком фото исправление на «Нарева» было сделано путём
Рис. 7. Немецкие фотографии немецкоязычного текста секретного дополнительного протокола (кадр F19 182)
Рис. 9. Немецкие фотографии русскоязычного текста секретного дополнительного протокола (кадр F19 184)
Рис. 10. Немецкие фотографии русскоязычного текста секретного дополнительного протокола (кадр F19 185)
приписывания к букве «о» справа дополнительной палочки, чтобы получить букву «а». На российском скане буква «а» была от руки надписана прямо на первоначальной букве «о». При этом совершенно непонятно, почему вообще возникло такое своеобразное написание названия реки, ведь и по–немецки, и по–русски, и по–польски она называется Нарев (Narew).
Следует отметить, что даже в современных документальных публикациях существуют разночтения в написании названий рек, упоминаемых в протоколе и разъяснении к нему:
1) Секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г.:
«по линии рек Нарева, Висла и Сана»[831],
«по линии рек Нарева, Вислы и Сана»[832],
«по линии рек Нарев, Вислы и Сана»[833].
2) Разъяснение к секретному дополнительному протоколу от 28 августа 1939 г.:
«по линии рек Писсы, Наревы, Вислы и Сана»