Софокл
АнтигонаТрагедия(пер. Фаддея Зелинского)
Действующие лица
Антигона, Исмена — дочери Эдипа
Креонт, фиванский царь
Евридика, его жена
Гемон, их сын
Тиресий, слепой старик — прорицатель
Страж
Вестник
Домочадец Креонта
Хор фиванских старцев
Без слов: слуги Креонта; прислужницы Евридики.
Действие происходит перед царским дворцом в Фивах.
Пролог
(вызывая из дворца Исмену)
Сестра родная, общей крови отпрыск,
Исмена, слушай. Тяжелы проклятья
Над семенем Эдипа — и при нас
Им, видно, всем свершиться суждено.
Казалось бы, и горя, и бесчестья,
И скверны, и греха всю чашу мы
До дна с тобой испили? Нет, не всю!
Ты знаешь ли, какой приказ недавно
Всем объявил Креонт-военачальник?…
Не знаешь, вижу, — а беда грозит
10 Ужасная тому, кто мил обеим.
О милых я не слышала вестей, —
Ни горького, ни радостного слова, —
С тех пор, как наши братья друг от друга
Смерть приняли в один и тот же день.
Но вот настала ночь, и рать аргивян
На родину бежала; я не знаю,
Сулит ли скорбь иль радость этот день.
Я так и думала — и из дворца
Тебя велела вызвать, чтоб о деле
Поговорить с тобой наедине.
20 Ты вся дрожишь… о, что случилось, молви!
Вот что случилось. Одного лишь брата
Почтил Креонт, и даже свыше меры;
Другой последней милости лишен.
Могиле отдал прах он Этеокла?
По правде праведной и по закону,
И он велик среди теней в аду.
А Полиника труп несчастный в поле
Поруганный лежит; никто не волен
Его ни перстью, ни слезой почтить;
Без похорон, без дани плача должно
Его оставить, чтобы алчным птицам
30 Роскошной снедью стала плоть его.
Так приказал достойный наш Креонт
Всему народу, и тебе, и мне…
О да, и мне! А кто еще не знает,
Тому он здесь объявит свой приказ.
И не пустым считает он его:
Плащ каменный расправы всенародной
Ослушнику грозит. Вот весть моя.
Теперь решай: быть благородной хочешь,
Иль благородных дочерью дурной?
Несчастная, возможно ль? Крепок узел;
40 Мне ни стянуть, ни развязать его.
Согласна труд и кару разделить?
Какую кару? В чем твое решенье?
Своей рукою мертвого зарыть.
Как, — хоронить запрету вопреки?
О дерзкая! Наперекор Креонту?
Меня моих он прав лишить не может.
Сестра, сестра! Припомни, как отец наш
50 Погиб без славы, без любви народной;
Как, сам себя в злодействе уличив,
Он двух очей рукою самосудной
Себя лишил.[2] Припомни, как страдальца
Мать и жена — два слова, плоть одна! —
В петле висячей жизнь свою сгубила.
Еще припомни: оба наших брата,
Самоубийственной дыша отвагой,
Одной и той же смертью полегли.
Лишь мы теперь остались. Всех позорней
Погибнем мы, когда, поправ закон,
60 Нарушим власть и волю мы царя.
Опомнись! В женской родились мы доле;
Не нам с мужами враждовать, сестра.
Им власть дана, мы — в подданстве; хотя бы
И горшим словом оскорбил нас вождь —
Смириться надо. Помолюсь подземным,
Чтоб мне простили попранный завет,
Но власть имущим покорюсь: бороться
Превыше силы — безрассудный подвиг.
Уж не прошу я ни о чем тебя,
И если б ты мне помощь предложила,
70 Я б неохотно приняла ее.
Храни же ум свой для себя, а брата
Я схороню. Прекрасна в деле этом
И смерть. В гробу лежать я буду, брату
Любимому любимая сестра,
Пав жертвою святого преступленья.
Дороже мне подземным угодить,
Чем здешним: не под властью ли подземных
Всю вечность мне придется провести?
Ты иначе решила — попирай же
В бесчестье то, что бог нам чтить велел.
Я не бесчещу заповеди божьей,
Но гражданам перечить не могу.
80 При том и оставайся. — Я же брата
Любимого могилою почту.
Несчастная! Мне страшно за тебя.
Меня оставь, — живи своею правдой.
Храни же в тайне замысел опасный,
Не посвящай чужих! И я смолчу.
Всем говори! Услугою молчанья
Ты лишь усилишь ненависть мою.
Твой пламень сердца душу леденит!
Но тем, кому служу я, он угоден.
80 Несбыточны твои желанья, верь мне!
Коль так — мой пыл остынет сам собой.
И приступать к несбыточному праздно.
Так продолжай — и ненавистна будешь
Усопшему навеки, как и мне.
Нет, пусть я буду вовсе безрассудна,
Пусть претерплю обещанный удар —
Но я не отрекусь от славной смерти.
Прощай сестра! Мечта твоя, безумна,
Но для родных ты истинно родная.
Парод
Со стороны города появляется Хор фиванских старцев.
100 Здравствуй, Солнца желанный луч!
Краше всех просиявших зорь
Над Диркейским святым руслом[3]
Ты сверкнул, золотого дня
Ясный взор, после долгой мглы
Свет неся семивратным Фивам!
Ты же, жгучей шпорой вонзясь,
Вражью рать о белых щитах,
Что к нам Аргос в бой снарядил,
В бегство двинул быстрее.
110 Поднялась она гордо на нашу страну,
Под грозой Полиниковых гневных речей.
Как блистали доспехи, как веял султан!
Так парит над землею могучий орел:
Белоснежные крылья колышут его,
И угрозой с небес
Его яростный крик раздается.
Над чертогом повис орел;
Лесом гибельных копий он
120 Обложил семивратный вал.
Но вкусить не пришлось ему
Нашей крови, и смольный огнь
Не коснулся венца твердыни.
Вспять направил гордый он лет,
За спиной услышав своей
Гром оружий: хищник узнал
Силу бранную змея.
Ненавидит надменных речей похвальбу[4]
Правосудный Зевес. Он заметил поток
Необорный мужей и бряцающих лат
130 Золоченую спесь — и у грани самой
Огневицей перуна врагов ниспроверг,
Уж разверзших уста
Для ликующей песни победы.
В гулком паденье поверженный огненосец[5]
Землю ударил. Дышал он безумной злобой:
Словно смерч-лиходей,
Мнил смести он державный град.
Такой ему жребий пал;
Смертью иной прочих сразил
Бурный Apec, наш покровитель
140 Благоусердный.