Антигона — страница extra из 12

Дай голову твою обнять, Исмена!

Сестра моя, скажи, какой беде

Из многих бед — отца и нас, невинных

Его детей, оставшихся в живых,

Не обрекал Зевес? И есть ли в мире

Хоть что-нибудь неправедное, злое

И горькое, неведомое нам?

Ты слышала ль, сестра, о том, что ныне

Всем гражданам правитель повелел?

Иль, может быть, не знаешь ты, Исмена,

Что ждет друзей твоих судьба врагов?

Еще ко мне, сестра, не доходила

Ни горькая, ни сладостная весть,

С тех пор как брат убил в сраженье брата,

С тех пор как мы лишились в тот же день

Обоих. В ночь ушли войска аргосцев;

Не слышала я больше ничего —

Ни радости достойного, ни горя.

Я позвала тебя за двери дома,

Чтоб говорить наедине с тобой.

Какой полна ты думой сокровенной?

Не повелел ли царь из наших братьев

Единого земле предать, лишив

Всех почестей другого? Этеокл

Священного обряда удостоен,

В подземный мир сошел и родным теням.

А между тем останки Полиника

Креонт велел не предавать земле

И, не почтив обрядом, не оплакав,

Не приютив в могиле, бедный труп

Покинуть хищным птицам на съеденье.

Так приказал наш добрый царь тебе —

И мне, увы! Провозгласить веленье

Он к нам идет. Что б ни было, закон

Исполнится, и будет непослушный

На площади побит камнями. Знаешь

Теперь ты все и показать должна,

Достойной ли от предков благородных,

Бесчестной ли от честных родилась.

Но если царь велел, сестра, подумай, —

Смирюсь иль нет — что сделать я могу?

Захочешь ли помочь мне в трудном деле?

Свой замысел открой мне.

Тело брата

Похоронить.

Закон царя нарушить

Посмеешь?

Да. И если ты боишься,

Одна исполню я обряд над милым.

Изменницей не назовут меня.

Безумная! Наперекор царю?

Царь не заставит не любить меня,

Кого люблю!

Сестра, ты позабыла,

Как наш отец, узнав, что он — злодей,

Отверженный и ненавистный людям,

Исторгнув очи сам себе, погиб;

Как мать — она была ему женою

И матерью — на петле роковой

Повесилась; как оба брата пали

Несчастные, друг друга умертвив

В единый миг на том же поле битвы.

Теперь, когда остались мы одни,

Без помощи, — подумай, Антигона,

Какая ждет нас гибель, если, власть

Царя презрев, закон его нарушим.

Мы женщины, не нам вести борьбу

Неравную с мужами: наша доля —

Пред сильными покорствуя, молчать.

У мертвеца я вымолю прощенье

Невольного греха и покорюсь

Велению владыки: неразумно

Желать того, что выше сил моих.

Я ни о чем просить тебя не буду,

И не приму я помощи твоей.

Что хочешь делай, — я же тело брата

Похороню, и будет смерть моя

Желанною. Презрев закон людской,

Исполню долг и лягу рядом с ним,

В одном гробу, любимая с любимым

Я не живым, а мертвым угодить

Хочу затем, что с ними буду вечно

Лежать в земле. А ты живи, презрев

Все, что святым считают боги.

Свято

Я сердцем чту богов, но силы нет

Противиться велению законов.

Ищи себе предлога… Я иду

Могильный холм воздвигнуть Полинику.

О милая, мне страшно за тебя!

Себя спасай, а за меня не бойся.

Не говори про замысел ни с кем…

Не правда ли, хранить мы будем тайну?

О нет, ступай к врагам, открой им все!

Безмолвствуя, ты будешь ненавистней.

Каким огнем полна твоя душа!

Усопшему любовь моя отрадна.

Ты все равно не можешь…

Пусть, — когда

Не хватит сил, я отрекусь от цели.

Исмена

Не лучше ли к тому, что выше сил,

Не приступать?

Молчи, молчи, Исмена,

Не то врагом ты будешь мне навек

И ненавистною родным теням

Сойдешь в могилу. Дай исполнить мне

Мой замысел безумный и погибнуть, —

Прекрасной будет смерть моя!

Иди

И знай, что ты уходишь неразумной,

Но любящей и верной до конца.

Луч зари, первый взгляд

Золотистого дня,

Над диркейской волной

И над Фивами

Семивратными

Ты блеснул — и, смутясь,

Пред тобою бежал

Воин с белым щитом,

Муж из Аргоса, —

Полиник к нам пришел,

Полный хитрой вражды,

Полиник свою рать

В шлемах блещущих,

С конской гривою,

К нам привел: так из туч

С белоснежным крылом,

С громким криком орел

Низвергается.

Он над Фивами стал,

Поднял копья, открыл

Кровожадную пасть,

Как чудовище.

Но, убийствами

Не насытившись, враг

Отступил: наших стен

Не коснулся пожар.

Вея ужасом,

Бог войны загремел;

И, надменную речь

Ненавидящий Зевс,

Видя гордое,

В блеске золота,

Вражье войско того,

Кто готов был кричать

О победе, — во прах

Сбросил молнией.

Пал, загремел и о землю ударился тяжко

Молнией бога сожженный, за миг перед тем

Страшный и яростью буре подобный.

Но благодатный, великий Арей,

Непобедимый союзник,

Поколебал их ряды.

В поле рассеял

И погубил.

Семь вождей бегут, покинув

Богу медные трофеи.

Только те, кого вскормили

Мать одна, один отец,

Только два несчастных брата

Устремили друг на друга

Копья, оба победили,

И удел обоих смерть.

В город, где гул колесниц не смолкает, с приветом,

С громкою славой богиня Победа вошла.

Войны забудем и храмы наполним

Пеньем и пляской на целую ночь.

Вакх, потрясающий землю

В пляске ударом ноги,

Хоров веселых

Будет вождем.

Но сюда грядет владыка

Менойкид, правитель новый.

В этот день, когда свершилась

Воля вечная богов,

Царь, в душе своей питая

Новый замысел, недаром

На совет старейшин фивских

Чрез глашатаев созвал.

Восстановив наш город, потрясенный

Ударом волн во время долгих бурь,

Желанный мир нам боги даровали.

Созвал я граждан избранных сюда,

Чтоб объявить им волю нашу: чтили

Вы древний скиптр и трон священный Лайя;

Вы верными остались до конца

И при царе Эдипе и при детях

Покойного царя. Когда же братья

В братоубийственном сраженье пали,

Разящие, сраженные друг другом, —

По всем правам ближайшего родства

Я власть от них наследственную принял.

Вы знаете, как трудно угадать

И помыслы и душу человека,

Пока в руках он власти не имел.

Кто хочет быть царем, не помышляя

О благе всех; кто истину скрывает

И для кого не выше всех друзей

Отечество, — презрения достойным

Того считаю. Бог свидетель мне:

Молчал ли я когда-нибудь из страха,

Скрывал ли я грозящую беду

И был ли враг отечества мне другом?

О нет, всегда я думал об одном —

О благе общем: для него и близких

Я забывал. Так думаю и ныне

И пользу тем отчизне принесу.

Вот и теперь я приказал — да будет

Похоронен как доблестный герой,

За родину на поле брани павший,

С торжественным обрядом Этеокл.

А Полиник, беглец и враг народа,

Вернувшийся на родину затем,

Чтоб сжечь дотла и город наш и храмы

Родных богов, чтоб нас поработить,

Насытившись убийствами и кровью,

Я повелел — да будет он лишен

Надгробных слез, и жалоб, и молитв,

Да будет труп его, ужасный людям,

Добычей псов и кровожадных птиц.

Я так хочу: не должен быть порочный

Превознесен над праведным; а тот,

Кто возлюбил отчизну, будет нами

Всегда почтен, и мертвый и живой.

Ты так решил, Креонт, о сын Менойка?

Судьба врагов отечества, судьба

Его друзей — в твоих руках: ты можешь

Приказывать и мертвым и живым.

Вы избраны исполнить волю нашу.

О царь, назначь других, моложе нас.

Я сторожей давно приставил к телу.

Но чем еще могли бы мы служить?

Храня закон, казните непокорных.

Какой безумец сам пойдет на смерть?

Хотя грозит виновным смерть, но подкуп

Уж много раз губил людей.

О царь!

Я не бежал — я шел не торопясь,

Не раз мой шаг я замедлял в раздумье,

Не раз с пути вернуться я хотел,

И говорил мне тайный голос: «Бедный,

Не сам ли ты на казнь свою бежишь?

А между тем вернуться ты не можешь:

Другой царю расскажет эту весть,

И все-таки ты казни не избегнешь».

Так думал я и шел не торопясь,

И краткий путь мне показался длинным.

Но наконец я должен был прийти.

Хотя и сам я многого не знаю, —

Тебе, Креонт, всю правду я скажу.

Последнее осталось утешенье:

Что Рок судил, того не миновать.

Чего ты так боишься? Что случилось?

Сперва скажу я о себе: ни в чем

Я пред тобой не виноват, не знаю

Виновного, и было бы, мой царь,

Казнить меня несправедливо.

Вижу,

Стараешься ты оградить себя:

Должно быть, весть недобрая.

Великий

Внушает страх предчувствие беды.

Но знать я должен. Говори ж скорее!

Открою все: тайком — не знаю кто —

Пришел и, труп покрыв сухою пылью,

Могильные обряды совершил.

Что говоришь ты? Кто посмел?

Не знаю.

Земля кругом нетронута была

Ни заступом, ни острою лопатой,

И след колес глубокой колеи

Не проложил в кремнистом диком поле,

И не осталось никаких улик

Виновного. От стражи первой смены

Услышали мы утром о беде,

И все тогда подумали: вот чудо

Зловещее… Невидим был мертвец,

Не погребли, а лишь землей покрыли,

Чтоб охранить от святотатства труп.

И не нашли мы никаких следов:

Ни хищный зверь, ни пес не приходил

И мертвого не трогал. Брань и крики

Послышались: мы все наперерыв

В нссчастии друг друга попрекали,

И дракой спор окончиться грозил.

Мы верного не знали ничего,

И помириться не могли, и втайне

Подозревали мы друг друга все.

Меж тем богов в свидетели призвать,

Пройти огонь и в руки взять железо

Каленое готов из нас был каждый,

Чтоб доказать, что раньше не слыхал

Про заговор преступный и ни в чем

Ни помыслом, ни делом не повинен.

Так спорили напрасно мы; но вдруг

Один из нас сказал такое слово,

Что головой поникли молча все

В смущении, и как беды избегнуть —

Не ведали, и не принять совет

Мы не могли. И было это слово

О том, что скрыть несчастие нельзя,

Что мы должны сказать тебе всю правду.

Послушались совета — и меня

По жребию как вестника избрали.

И вот я здесь — наперекор тебе

И мне, затем что ненавидят люди

Того, кто весть недобрую принес.

О царь, давно я думал: это чудо

Не боги ли послали нам?

Молчи!

Не то мой гнев заслужишь ты и люди

Сочтут тебя безумным. Неужель

Ты мог сказать, подумать мог, что боги

Заботятся об этом трупе, чтут,

Как своего избранника, хоронят

В земле родной того, кто к ним пришел,

Чтоб грабить, жечь, законы их разрушить

И разметать священные дары,

И осквернить их жертвенники? Боги?

Ты видел ли, чтоб награждали злых

Бессмертные? Нет, не богов, а граждан

Виню во всем: роптали на меня

Бунтовщики, главами помавая,

Стряхнуть ярмо пытаясь: мой закон.

Их золотом подкупленная стража

Нарушена затем, что деньги — зло

Великое для смертных: из-за денег

Обречены на гибель города

И отчий кров изгнанник покидает;

И, развратив невинные сердца,

Деяниям постыдным учат деньги,

И помыслам коварным, и нечестью.

Но час придет, и не минует казнь

Преступников, подкупленных врагами.

(Стражу.)

А вы, — коль тех, кто труп похоронил,

Вы, отыскав, ко мне не приведете, —

Клянусь (и верь, пока я чту отца

Крониона, той клятвы не нарушу!),

Не будет смерть вам легкой карой. Нет,

Я не убью — живыми вас повешу

И пытками заставлю говорить,

Пока я всех виновных не узнаю;

И прибыли искать вас научу

Где следует, награду принимая

Не всякую: приносят больше зла,

Чем выгоды, неправедные деньги…

Дозволишь ли мне слово молвить, царь?

Я слов пустых уже довольно слышал.

Что оскорбил я: сердце или слух?

К чему ты речь ведешь?

О царь, подумай:

Кто весть принес, тот слух твой оскорбил,

А душу — тот, кто совершил злодейство.

Лишь без толку умеешь ты болтать!

А все же, царь, я пред тобой невинен.

Ты изменил, за деньги совесть продал.

О горе! Чем же убедить того,

Кто ложному поверил подозренью?

Да говори что хочешь о своей

Невинности, но если не найдете

Преступника, увидите, что скорбь

Рождается от прибыли нечестной.

Отыщут ли виновника иль нет —

О том Судьба и боги только знают.

Но во дворец уж больше никогда

Я не вернусь к тебе, мой повелитель,

И небеса благодарю за то,

Что гибели избегнул так нежданно!

В мире много сил великих,

Но сильнее человека

Нет в природе ничего.

Мчится он, непобедимый,

По волнам седого моря,

Сквозь ревущий ураган.

Плугом взрывает он борозды

Вместе с работницей-лошадью,

Вечно терзая Праматери,

Неутомимо рождающей,

Лоно богини Земли.

Зверя хищного в дубраве,

Быстрых птиц и рыб, свободных

Обитательниц морей,

Силой мысли побеждая,

Уловляет он, раскинув

Им невидимую сеть.

Горного зверя и дикого

Порабощает он хитростью,

И на коня густогривого,

И на быка непокорного

Он возлагает ярмо.

Создал речь и вольной мыслью

Овладел, подобной ветру,

И законы начертал,

И нашел приют под кровлей

От губительных морозов,

Бурь осенних и дождей.

Злой недуг он побеждает

И грядущее предвидит,

Многоумный человек.

Только не спасется,

Только не избегнет

Смерти никогда.

И, гордясь умом и знаньем,

Не умеет он порою

Отличить добро от зла.

Человеческую правду

И небесные законы

Ниспровергнуть он готов.

Но и царь непобедимый,

Если нет в нем правды вечной,

На погибель обречен:

Я ни чувств, ни мыслей,

Ни огня, ни кровли

С ним не разделю!

Кто это, боги? Какое видение чудное!

Ты ль, Антигона, Эдипа великого,

Многострадального

Скорбная дочь?

Ныне ведут Антигону под грозною стражею.

Ты ли, законам людским непокорная,

Смело нарушила

Волю царя?

Пред вами та, что тело Полиника

Предать земле пыталась. Где Креонт?

Он из дворца выходит.

Что случилось?

Кто спрашивал меня?

Пусть люди, царь,

Себя вовек не связывают клятвой:

Вторая мысль едва придет на ум,

Как первая нам кажется ошибкой.

Я поклялся к тебе не приходить,

Испуганный угрозами твоими,

Но счастие нежданное сильней

Всех радостей других. Нарушив клятву,

Пришел опять и девушку привел,

Ту самую, что мертвого почтила

Обрядами. Но знай: на этот раз

Не избран я по жребию случайно, —

Нет, сам нашел ее: мне одному

Принадлежит вся честь. Теперь, владыка,

Виновную ты можешь, допросив,

Изобличить. Но, видишь, я оправдан

И милости твоей достоин.

Где

И как ее нашел ты?

Для могилы

Уж землю рыла.

Правда ли?

О Царь!

Я видел сам, как труп она хотела

Предать земле. Ужели и теперь

Словам моим правдивым ты не веришь?

Рассказывай: хочу я знать про все.

Случилось так: лишь только мы вернулись,

Дрожащие, боясь твоих угроз,

Как, разметав всю пыль над мертвым телом

И обнажив полуистлевший труп,

В унынии мы сели, против ветра,

Чтоб запаха избегнуть, на холме

И бодрствовать друг друга побуждали

Словами бранными. В тот самый час.

Когда стоит блестящий круг светила

Великого в зените и лучи

Палящие кидает, вдруг мы видим,

Как буря, пыль взметая до небес,

Над знойною долиной закружила

Внезапный вихрь и листья сорвала

В дуброве, мглой наполнив воздух. Долго,

Закрыв глаза, мы ждали, чтоб утих

Небесный гнев. Когда ж промчалась буря,

Над мертвецом, склоненную в тоске,

Увидели мы плачущую деву,

И жалобный был голос у нее,

Пронзительно-унылый, как у птицы,

Когда она горюет, увидав,

Что нет в гнезде ее птенцов любимых.

Так бедная над оскорбленным трупом

И плакала и проклинала тех,

Кто разметал могильный холм; и пыли,

В ладони рук сбирая, принесла;

Усопшего почтив, она из медной

И кованой амфоры льет струи

Священные тройного возлиянья.

И мы ее схватили; но она,

Бесстрашная, вины не отрицала

И нам во всем призналась так легко,

Что радостно и горько было мне:

Избегнуть смерти — радостно, и горько —

Обречь на смерть достойную любви…

Но людям жизнь всего дороже в мире.

Зачем главу склонила? Отвечай:

Виновна ты иль нет?

Я не скрываю —

Я твой закон нарушила.

Иди —

Оправдан ты от обвинений тяжких.

(Антигоне.)

А ты скажи нам прямо: волю нашу

Ты знала ли?

Не знать я не могла:

Весь город знал.

И преступить закон

Осмелилась?

Закона твоего

Не начертал ни бог, ни справедливость,

Царящая в загробном мире. Нет,

Не знала я, что, по земному праву

Царей земных, ты можешь, человек,

Веления божественных законов,

Неписаных, но вечных, преступать,

И не вчера рожденных, не сегодня,

Но правящих всегда, — никто из нас

Не ведает, когда они возникли.

Я думала, что лишь бессмертным дам

Отчет во всем; что воли человека

Я на земле бояться не должна;

Что если б ты мне смертью неизбежной

И не грозил, — я все-таки умру:

Не лучше ли мне умереть до срока?

Не может смерть не быть желанной тем,

Кто жизнь, как я, проводит в скорби вечной.

И вот зачем я на судьбу мою

Не жалуюсь; но если б тело брата,

Исполнив долг, земле не предала,

Тогда скорбеть должна бы я — не ныне.

А ты смотри, чтобы, назвав меня

Безумною, ты не был сам безумцем!

У дочери суровый дух отца:

Она главы не склонит под ударом.

Кто слишком горд, того сломить легко:

И сталь, приняв в огне закал могучий,

Ломается, и малою уздой

Нам буйного коня смирить не трудно.

Надменные мечты в душе питать

Не должно тем, кто у других во власти.

Она вдвойне виновна: мой закон

Нарушила и надо мной смеялась

И хвастала. Но если этот смех

И торжество без тяжкого возмездья

Останутся, — о, пусть тогда ее,

А не меня считают мужем. Знайте:

Хотя и дочь она сестры моей.

Но если бы еще по крови ближе

Была, чем все, кого объединил

У очага семейный Зевс-хранитель,

И то, клянусь, возмездья не могла б

Избегнуть, — нет! И с ней сестра погибнет,

В ее вине сообщница… Но где

Она? Пускай мне приведут Исмену.

Безумную, от горя вне себя,

Я во дворце застал ее недаром.

Так злую мысль таящих выдает

Смятение, но и преступник явный,

Мечтающий словами оправдать

Вину свою, мне столь же ненавистен.

Иль у меня отнять ты хочешь больше.

Чем жизнь мою?

Нет, я хочу обречь

Тебя на смерть, — мне большего не надо.

Не медли же. О чем нам говорить?

И мне в словах твоих отрады мало,

И ничего желанного, поверь,

Из уст моих услышать ты не можешь.

Исполнен долг: мой брат похоронен,

Я не могу достигнуть большей славы.

Когда б не страх, сковавший им уста, —

Оправдана была бы я народом.

Но, кроме всех неисчислимых благ,

Принадлежит земным владыкам право

Все говорить и делать, что хотят.

Ты мыслишь так одна во всем народе.

Так мыслят все, но пред тобой молчат.

Не стыдно ли, что ты одна не хочешь

Молчать?

О нет, не стыдно мертвых чтить!

Но не был ли противник Полиника

Твой брат родной?

От одного отца

И матери.

Зачем же оскорбила

Ты почестью, оказанной врагу,

Другого брата?

Тень его, я знаю,

Не обвинит меня.

Почет один

Ты воздаешь и доброму и злому?

Но разве был сраженный Полиник

Невольником — не братом Этеокла?

Один врагом отчизны пал, другой —

Защитником.

Равняет всех Аид.

В Аиде злым и добрым — воздаянье

Неравное.

Что свято на земле,

Считают ли святым в загробном мире?

И мертвый враг не может другом быть.

Я родилась не для вражды взаимной,

А для любви.

Иди же ты в Аид

И там люби. А на земле я женам

Царить не дам, — клянусь, — пока я жив!

Вот у порога Исмена

Льет о сестре своей бедной

Тихие слезы любви.

Скорбь опустилась, как туча,

И на прекрасных ланитах —

Жаркий румянец от слез.

Креонт (Исмене)

Ехидна, в дом проникшая, чтоб выпить

Всю кровь мою, меж тем как я не знал,

Что на груди вскормил двух змей, двух тайных

Врагов престола моего, — иди,

Иди сюда и отвечай: была ли

Сообщницей, иль клясться будешь нам,

Что ничего не знаешь?

Я виновна,

И если мне она позволит, с ней

Я разделить хочу вину и кару.

Ты мой удел не вправе разделить:

Я помощи твоей не принимала.

Я не стыжусь в страданиях тебе

На жизнь и смерть быть спутницей и другом.

Кто другом был на деле — знает тень

Сошедшего в Аид; а тех, кто любит

Лишь на словах, — не надо мне.

Сестра,

Не оскорбляй меня, позволь, оплакав

Родную тень, с тобою умереть?

Ты не умрешь со мной: ты недостойна.

Я умереть хочу одна.

Увы!

Зачем мне жить, когда тебя не будет?

Спроси о том Креонта, чей закон

Ты чтила свято.

Пощади! Напрасно

Не унижай меня!

Когда смеюсь

Я над тобой, я за тебя страдаю.

О, чем помочь тебе?

Лишь о себе

Заботься; верь: я твоему спасенью

Завидовать не буду.

Горе мне!

Я участи твоей, твоих страданий

Не разделю.

Тебе хотелось жить,

Мне — умереть.

Как я тебя молила!..

Ты пред людьми права, а я хочу

Быть правою перед тенями мертвых.

Но мы в одном с тобой виновны…

Нет.

Живи, сестра. Будь твердою, мужайся.

А я уже навеки отошла

К моим теням возлюбленным…

Я вижу:

Одна из них безумной родилась

И только что сошла с ума другая.

Исмена

Владыка, ум скорбевшего — не тот,

Что был до скорби: изменяет душу

Страдание.

Должно быть, разум твой

Затмила скорбь: вот почему так жаждешь

Ты разделить с преступными вину.

Ах, что мне жизнь, когда сестры не будет!

Не говори о ней: ее уж нет

Среди живых.

И ты убьешь невесту

Возлюбленного сына?

Для мужей —

Довольно жен: земли всегда довольно

Для пахарей!

Поверь, он не найдет

Такой души, ему родной и близкой.

Чтоб взял жену порочную мой сын,

Я не хочу.

О бедный, милый Гемон,

Тебя отец бесчестно предает!

Оставь меня, чтоб не слыхал я больше

Ни о тебе, ни о любви твоей!

Ты разлучишь их?

Смерть их разлучит.

Она умрет, — и знать, что нет спасенья!..

Она умрет! Не медлите, рабы:

Во внутренность дворца их уведите.

Вы там должны стеречь их, никуда

Не выпускать: спасенья ищут в бегстве

И смелые, когда грозит им казнь.

Рабы уводят под стражей Антигону и Исмену.

Благо тем, кто всю жизнь без печали провел.

Но когда потрясут небожители

Твое счастье, твой дом, — это бедствие

От тебя через все поколенья пройдет:

Так, фракийскою бурей гонимые,

Проносясь через бездны подводные,

Поднимают со дна волны черный песок,

И полны берега потрясенные

Воплем и грохотом.

Многолетняя скорбь переходит в семье

Лабдакидов от прадедов к правнукам.

Нет спасенья: беды за бедами,

Смерть за смертью: их губит безжалостный бог.

Оставалась от рода Эдипова

Только слабая ветвь, беззащитная,

Луч, блеснувший во мраке… Но вот и тебя,

О последняя жертва безумия,

Поражают кровавой секирою

Боги подземные.

Громовержец, разве может

Человеческая сила

Власть твою преодолеть?

Зевс, один не побежденный

Сном, владыкой всех живущих,

И теченьем быстрых лет,

Не стареющий, всесильный, —

Над Олимпом светозарным

В блеске вечном ты царишь.

Нами же, слабыми, жалкими,

Ныне, и в прошлом, и в будущем

Правит закон: в человеческой

Жизни скорбям не причастного

Нет ничего.

А лукавая надежда,

Утешительница смертных,

Увлекает, обманув

Легкокрылые желанья,

И незнающих ведет

Прямо к бездне, прямо к смерти.

И прославлено недаром

Изреченье мудреца:

Если тебя небожители,

Смертный, ведут к преступлению, —

Злое тогда тебе кажется

Добрым — и знай, что погибели

Не избежишь.

Видишь, царь, подходит Гемон,

Твой любимый сын: должно быть,

О несчастной Антигоне

Он горюет, о невесте,

Ложа брачного лишен.

Тотчас мы все узнаем. Милый Гемон,

Врагом ли ты приходишь, услыхав,

Что я обрек на смерть твою невесту,

Иль все ж отец твой дорог для тебя?

Тебе я весь принадлежу; давая

Разумные советы, ты ведешь

Меня к добру. Ни для какого брака

Не отступлю от мудрости твоей.

И хорошо, дитя мое, что воля

Отцовская тебе дороже всех

Желаний. Вот за что мне мил послушный

И добрый сын: он мстит врагу отца;

Его друзей он так же чтит и любит,

Как самого родителя; а тот.

Кто сыновей рождает бесполезных,

Тот скорбь себе рождает и врагам

Великое посмешище. О Гемон,

Ты мудростью не жертвуй никогда

Для женщины: покажутся супругу

Холодными объятья злой жены,

Живущей с ним без мира и согласья.

Что может быть губительней друзей

Неистинных? Изменницу отвергни, —

Пускай других в Аиде женихов

Себе найдет. В непослушанье дерзком

Одну ее в народе уличив,

Я не солгу пред городом и смерти

Ее предам, хотя б на помощь Зевса

Она звала, хранителя семьи.

Покорности и от чужих не требуй,

Кто воспитал мятежный дух в семье;

А кто в делах домашних мудр, — сумеет

И городом разумно управлять,

И властвовать, и покоряться власти.

Во всем ему доверься: будет он

В смятенье битв незаменимым другом

И воином бестрепетным; но тех,

Кто царствовать мечтает над царями,

Презрев закон, — я тех не похвалю.

Чтить волю тех, кто правит нами, должно

Не только в легком, но и в трудном деле.

Нет хуже зла, чем дух мятежный: гонит

От очага домашнего людей,

И воинов он обращает в бегство

Постыдное, и губит города.

А граждане, покорные владыке,

Спасаются. И так, оберегать

Нам следует закон, не допуская,

Чтоб женщина владела нами. Нет,

Когда мне пасть назначено Судьбою,

Пускай паду я от руки мужей, —

Но женщине не покорюсь вовеки!

Насколько я, годами удрученный,

Могу судить, — ты правду говоришь.

Дарованный богами, разум в людях

Прекраснее всего, что в мире есть.

Я не скажу, сказать я не посмею,

Что ты неправду говоришь, о нет!

Но, может быть, отец, есть доля правды

И у других. Мне легче знать про то,

Что думает народ, что порицает,

Меж тем как царь единым взором страх

Внушает тем, чьи праведные речи

Ему не льстят. И вот я знаю, царь,

Что втайне все невинную жалеют

И сетуют, что ожидает смерть

Позорная за подвиг дочь Эдипа

Несчастную, что не хотела труп

Погибшего в бою родного брата

В добычу птиц и кровожадных псов,

Лишенного могилы, бросить в поле.

«Не должно ли наградой золотой

Ее почтить?» — так в городе глухая

Молва идет. А для меня, отец,

И жизнь и честь твоя всего дороже,

Затем, что сын величием отца

Бывает горд, отец — величьем сына.

Не думай же, что истина тебе

Принадлежит и никому другому:

Кто всех умом мечтает превзойти,

И мужеством, и даром слова, часто

Ничтожней всех; а истинный мудрец

Упорствовать не будет в заблужденье:

Благой совет он примет не стыдясь.

Так дерево, поникшее ветвями,

Не падает, а гордый ствол, поток

Бушующий с корнями вырывает;

Так мореход, свой парус не сложив

Под бурею, спасается на утлой

Скамье гребцов — обломке корабля.

Забудь же гнев, скажи, что отменяешь

Ты приговор. Насколько я могу,

Как юноша, судить о том, — нельзя

Желать, чтоб все рождались мудрецами, —

А если ум — столь редкий дар, то пусть

Хоть умному совету люди внемлют.

В чем Гемон прав — послушайся его;

А ты прими совет отца: разумно

Вы говорили оба.

Непристойно

Мне юношей выслушивать советы

В моих летах.

Будь справедлив, отец:

Не сколько лет я жил, а сколько правды

В моих речах, подумай.

Речь твоя

Лишь об одном: что следует преступным

Потворствовать.

Я не просил тебя

Преступного щадить.

Ты не считаешь

Виновной Антигону?

Нет, отец.

Все граждане и весь народ фиваиский

Ее вины не признают.

Народ

Не может мне повелевать.

О царь,

Теперь не я — ты сам заговорил,

Как юноша неопытный и пылкий.

В моей земле я царствую один.

Принадлежать не может одному

Свободная земля.

Принадлежит

Земля тому, кто в ней царит по праву.

Не лучше ли в пустыне одному

Тебе царить?

Он борется отважно

За женщину!

Тебя хочу спасти

И честь твою.

Меня же обвиняя

Во всем?..

Гемон

Отец, ты был неправ…

Неправ,

Когда хотел, чтоб граждане законов

Не нарушали?

Ты неправ был тем,

Что сам закон божественный нарушил.

О, слабая, презренная душа,

Раб женщины!

Зато слепого гнева

И низких чувств не буду я рабом!

За милую ты заступился!

Нет!

Я заступился за себя, отец,

За честь твою и за богов подземных.

Довольно слов пустых… Мне жалок тот,

Кем женщина владеет.

Так не хочешь

Ты выслушать меня?

Я все решил:

Твоей женой не будет дочь Эдипа

Здесь, на земле…

Когда она умрет,

То и другой погибнет!

Ты грозишь?

Угроза ли ответ речам безумным?..

Остерегись, чтоб собственные речи,

Оплакав их, ты скоро не назвал

Безумными!..

Когда б отцом ты не был,

Назвал бы я тебя безумцем!

Что?

Что говоришь?.. Клянусь Олимпом вечным,

Не отомстив, я не снесу такой

Обиды!.. Воины, сюда ведите

Преступницу: она умрет сейчас же,

Здесь, на глазах его!

Нет, не увидят

Глаза мои: я ухожу, отец,

И не вернусь; и с этих пор один,

Среди рабов безумствовать ты можешь!

О царь, ушел он в гневе: берегись.

В такой душе безумный гнев опасен.

Пусть делает что хочет, пусть грозит:

Хотя б он больше мог, чем смертный может,

От казни он ничем их не спасет.

Обеих ли казнишь? Одна виновна…

Ты прав: на казнь не буду обрекать

Я той из них, что не касалась трупа.

Какую смерть ты для другой избрал?

Я уведу ее тропой пустынной

И в каменной пещере, под землей,

Похороню живую, дав ей пищи

Не более, чем нужно для того,

Чтоб города не осквернить убийством.

Из всех богов она лишь бога чтит

Подземного: так пусть к нему взывает,

Чтоб спас ее от смерти; там, в гробнице,

Поймет она, как бесполезно верить

В загробный мир и мертвых чтить.

Эрос, бог всепобеждающий,

Бог любви, ты над великими

Торжествуешь, а потом,

Убаюканный, покоишься

На ланитах девы дремлющей,

Пролетаешь чрез моря,

Входишь в хижину убогую.

Ни единый в смертном племени,

Ни единый из богов,

Смерти чуждых, не спасается,

Но страдают и безумствуют

Побежденные тобой.

Ты влечешь сердца к преступному

И к неправедному — праведных.

Вносишь в мирную семью

Ты губительную ненависть;

И единый взор, сияющий

Меж опущенных ресниц

Юной девы, полный негою,

Торжествует над законами

Вековечными богов, —

Потому что все живущее,

Афродита, вечно юная,

Побеждаешь ты, смеясь!

Вдали появляется Антигона под стражей.

Ныне и мы, старики,

Царскую волю нарушили,

Слез удержать не могли.

Смотрим и плачем от жалости —

Видим: невеста не к брачному —

К смертному ложу идет.

Видите, граждане: ныне последний

Путь совершаю, смотрю на последний

Солнца вечернего свет.

Солнца мне больше не видеть вовеки:

К чуждым брегам Ахерона, в могильный,

Всех усыпляющий мрак,

Смерть уведет меня, полную жизни,

Смерть приготовит мне брачное ложе,

Свадебный гимн пропоет.

Не достигнув вечной славы,

Ты идешь в жилище мертвых,

Не в мучительной болезни,

Не добычею врагов, —

Нет, одна из всех живущих

В цвете юности, свободно

Ты за долг идешь на смерть.

Там на вершине Сипила, от горя

Мать Ниобея в скалу превратилась:

Всю, как побеги плюща,

Камень ее охватил, вырастая:

В тучах, под ливнем и тающим снегом,

Плачет она, и дождем

Вечные слезы струятся на лоно.

В каменной, душной тюрьме мне готовят

Боги такую же смерть.

Родилась она богиней,

Ты же смертная; но славен

Твой удел: как Ниобея,

Как богиня, ты умрешь.

Вы смеетесь — увы! — надо мной, умирающей.

Оскорбляют меня перед вами, о граждане,

Мой родимый, великий народ!

О диркейские волны, о Фивы, обильные

Колесницами, рощи богов заповедные,

Я в свидетели всех вас зову:

Без суда, без закона, ни в чем не повинную,

Чтобы ввергнуть меня в подземелье, подобное

Темной, страшной могиле, ведут!

И, никем не оплакана,

Там я буду покинута,

Среди мертвых не мертвая,

А живая в гробу!

Ты устремилась, гордая,

К пределу недоступному,

К подножью Правды царственной,

Богини справедливости, —

Но, с высоты низвергнута,

Падешь за грех отца.

Вы к больному в душе моей, к самому горькому

Прикоснулись: зачем об отце вы напомнили

И о древней семейной беде,

Что преследует дом Лабдакидов наш царственный?

Вот я гибну, на ложе преступном зачатая,

Где несчастный отец мой лежал, —

О, бесчестье! — в объятьях у собственной матери!

Я от них родилась и, богами проклятая

И безбрачная, к ним возвращусь…

Полиник мой возлюбленный,

О, погибший безвременно,

Ты меня, еще полную

Жизни, к мертвым влечешь!

Велик закон божественный,

Но людям надо слушаться

И власти человеческой:

В себя ты слишком верила

Душой непобедимою —

И вот за то умрешь!

Ныне путь последний совершаю

Без родных, без милых, без участья,

И лучей божественного солнца

Больше мне вовеки не увидеть.

Я одна пред смертью в целом мире,

И никто меня не пожалеет!

Креонт

Вы знаете ль, что если б плач и стоны

Могли помочь, — преступник никогда

Не прекратил бы жалоб перед смертью?

Ведите же на казнь ее скорей

И, заперев, как я велел, в гробницу

Подземную, вы там ее одну

Оставьте: пусть живет иль умирает.

Но света ей отныне никогда

Уж не видать. А я руки убийством

Не осквернил, я пред богами чист.

Антигона

Подземная гробница, ты мой вечный

Приют, увы! мой свадебный чертог!

Я ухожу навеки к вам, о тени

Любимые, бесчисленные, к вам,

Сошедшие в жилище Персефоны!

Теперь и я последняя иду,

Покинув жизнь до срока, но с надеждой,

Что встретите вы радостно меня,

Отец, и мать, и милый брат. Бывало

С молитвами я каждому из вас

Надгробные творила возлиянья,

Обмыв тела, украсив и почтив,

И вот теперь за то, что Полиника

Я предала земле, иду на казнь.

Но добрые меня прославят: верьте,

Что если бы я матерью была,

То, вопреки законам, ни супруга,

Ни сыновей не погребла бы, нет!

Вот почему: других детей и мужа

Могла бы я иметь, когда бы муж

Иль сын погиб, — но не другого брата,

Затем, что мой отец и мать туда

Ушли навек, откуда нет возврата…

О милый мой, я чтила выше всех

Тебя, и вот за что меня преступной

Назвал Креонт, и вот за что, схватив,

От всех друзей увлек, от милых сердцу,

Бездетную, не знавшую любви,

Чтоб с мертвыми похоронить живую!

Но в чем вина моя, о боги?.. Нет,

Зачем к богам невнемлющим взываю,

Кого из них о помощи молю?

Воздав им честь, я гибну за нечестье!

Когда неправду терпят сами боги,

Пускай умру, пускай меня зовут

Преступною, — но коль и вы преступны,

Враги мои, то не желаю вам

Страдать сильней, чем я теперь страдаю!

Хор

Та же буря в душе, та же сила и гнев.

О, мятежное, гордое сердце!

Креонт (страже)

Уведите ее: горе вам, о рабы,

Если вы еще будете медлить!

Антигона

Это слово мне смерть возвещает…

Креонт

И знай,

Что веленья мои неизменны:

Не избегнешь ты смерти!

Антигона

О город родной,

О великие боги отчизны,

Без вины умираю! Старейшины Фив,

И вожди, и народ, посмотрите,

На какие страданья какой человек

Дочь владыки, меня, обрекает за то,

Что почтила я волю бессмертных!

Небесного света лишилась, как ты,

Даная в тюрьме медностенной,

Подобной могиле, меж тем, о дитя,

Была она славного рода:

К ней сам Громовержец, любя, нисходил

На лоно дождем златострунным.

Но ужасна сила Рока:

От нее спасти не могут

Ни твердыни, ни войска,

Ни сокровища, ни в море

Ударяемых волнами

Стаи черных кораблей.

Так в каменный гроб заключил Дионис

Дриантова буйного сына,

Владыку Эдонов, за гордость и гнев:

Как ты, он в темнице томился.

Пред силою бога смиряется гнев

В бессильной груди человека:

Он раскаялся, что Вакха

Оскорбил надменной речью,

Вырвал светочи из рук

У божественных вакханок,

Что прогневал муз, влюбленных

В звуки сладостные флейт.

Близ черных утесов двух смежных морей,

Где в грозный обрыв Сальмидесса,

На диком прибрежье фракийском, валы

Босфора, шумя, ударяют,

Где вечно царит беспощадный Арей, —

Погибли два сына Финея:

Злая мачеха пронзила

Им страдальческие очи

Острием веретена;

Свет потух для них навеки,

И о мщенье возопила

Кровь пролитая к богам.

Тоскуя, они вспоминали в тюрьме,

Как бедная мать их погибла.

А царственным родом была и она

Из древней семьи Эрехтидов;

Ее в полуночных пещерах Борей,

Отец, убаюкивал бурей.

Дева мощная взбегала

На вершины ледяные

Легче быстрого коня,

Но, увы! И дочь Борея

Парки дряхлые настигли,

Как и всех, мое дитя!

Старейшины, сюда пришли мы двое,

Но за двоих смотрел один из нас:

Так и всегда — ведет слепого зрячий.

Что нового, Тиресий?

Я сейчас

Открою все, а ты меня, владыка,

Послушайся.

Еще я никогда

Не отвергал твоих советов мудрых.

И городом доныне управлял

Ты счастливо.

Я знаю, что во многом

Ты мне помог.

Но счастью твоему

Теперь грозит опасность.

Что случилось?

От слов твоих я содрогаюсь.

Царь,

Ты все поймешь, когда тебе приметы

Я расскажу. В убежище, куда

Слетаются пророческие птицы,

Я слышал крик зловещий, гневный, звук

Неведомый; узнав по шуму крыльев,

Что в яростной борьбе когтями рвут

Пернатые друг друга, — полон страха,

На алтарях пылающих искал

Я знамений в огне; но пламя ярко

Над жертвою не вспыхивало: жир

Растопленный был поглощаем пеплом,

И он кипел, дымясь, и желчь алтарь

Обрызгала; белели кости, мяса

Лишенные, нагие. Обо всем

Поведал мне вожатый (этот мальчик

Ведет меня, как я веду народ).

Узнай же, царь, что бедствием великим

И ужасом объят из-за тебя

Весь город: псы и птицы клочья тела,

Лишенного могилы, разнесли

По очагам и жертвенникам, всюду.

Вот почему от граждан ни молитв,

Ни дыма жертв не принимают боги;

И страх царит, и стаи вещих птиц

Безмолвствуют, улившись кровью трупа.

Подумай же об этом: все грешат —

Таков удел живущих; но блаженны

И мудры те, кто кается в грехах

И кто нейдет, познав свою неправду,

Упорствуя, по ложному пути, —

Изобличат упрямых в неразумье.

Помилуй же убитого врага,

Погибшему не мсти. Какая слава

Торжествовать над мертвыми, мой сын?

Благой совет приносит людям радость, —

Не гневайся: я говорил любя.

Старик, метать мне в сердце ваши стрелы,

Как в цель стрелки, вы сговорились: вот

Пришел черед гадателей; родные

Врагам давно уж предали меня.

Что ж, радуйтесь о прибыли, копите

Вы золото индийское, янтарь

Из дальних Сард, но знайте: Полиника

Убитого я не предам земле,

Хотя б орлы Зевесовы добычу

Кровавую на небо унесли

До самого подножья Олимпийца.

Похоронить я не позволю труп,

И не боюсь я оскверненья, зная,

Что из людей не может оскорбить

Богов никто. А ты, о старец, помни:

И опытный и хитрый муж падет,

Коль, ослеплен корыстью, изрекает

Постыдные и лживые слова!

Увы, когда б могли постигнуть люди…

Что? Говори.

Как дорог ум…

Прибавь:

Как пагубно безумье.

А меж тем

Ты сам объят безумьем.

Отвечать

Я старику не буду оскорбленьем.

Ты оскорбил меня, когда назвал

Подкупною святую речь пророка.

Но говорят, что деньги любят все

Гадатели.

А все тираны — прибыль

Бесчестную.

Старик, ты позабыл,

С кем говоришь!

Я не забыл, что город

Тебе спасти помог!

Гадать умеешь —

Но правды нет в душе твоей.

Смотри,

Ты высказать меня принудишь тайну,

Хранимую доныне.

Только пусть

Подкупны вновь слова твои не будут.

Правдивы были все мои слова.

Меня, старик, ты обмануть не можешь.

Узнай же все: еще немного раз

Обычный круг колеса бога солнца

На небесах свершат, и — смерть за смерть —

На голову, любимую тобою,

Обрушится отмщение за то,

Что заключил ты в гроб живую душу,

Невинную к теням низверг в Аид,

А мертвого — в земле лишил приюта

Последнего и обесчестил труп,

На что ни люди права не имеют,

Ни боги. Ты насилье совершил,

Ты преступил закон, и духи мщенья,

Эриннии божественные, смерть

Несущие, тебя подстерегают,

Чтоб муками за муки отплатить.

Ты назовешь и нынче речь пророка

Подкупною?.. Но близок час, Креонт,

Когда твой дом наполнят стоны женщин

И вопль мужей; восстанут города

Враждебные, где птица, пес голодный

Иль зверь кусок добычи проносил

И осквернял тяжелый запах трупа

Святой огонь семейных алтарей?

Как в цель стрелок, тебе я прямо в сердце

Кидаю стрелы гнева моего,

И ты от ран их жгучих не спасешься!..

Домой, дитя! Я слишком стар; пускай

Не надо мной — над теми, кто моложе,

Он истощит свой гнев. Уйдем скорей:

Должна Судьба надменного смиренью

И мудрости безумца научить.

О царь, предрек ужасное гадатель!

А никогда — так помню я с тех пор,

Как белыми из черных стали кудри

На голове моей, — пророк не лгал.

Увы, ты прав! В душе моей — смятенье.

И уступить мне тяжко, и боюсь,

Противостав, погибнуть.

Будь разумным,

Креонт, о сын Менойка!

Но скажи,

Что делать мне? Я твой совет исполню.

Убитого скорей земле предай,

Невинную освободи от казни.

Ты уступить советуешь?

О да.

Спеши, Креонт, затем, что божьи кары

Торопятся навстречу злым.

Увы,

Я не могу бороться с неизбежным;

Мне тяжело, но надо уступить.

Иди — и сам, другим не поручая,

Исполни все.

Иду сейчас. О слуги,

Бегите же, скорей бегите все,

И кто со мной и кто остался дома,

Туда, на холм, секиры захватив,

Спешите! Сам ту девушку в темницу

Я заключил — и ныне, отменив

Мой приговор, я сам хочу свободу

Ей возвратить. Кто знает, для людей

Здесь, на земле, не лучшая ли доля —

Храня закон, окончить мирно жизнь?

Многоименный потомок

Тяжкогремящего бога,

Девы Кадмейской отрада,

О Дионис всемогущий,

На берегах Италийских

И в Элевзисе царящий,

Там, где для таинств Деметры

Сходятся все племена,

Вакх, обитающий в славных

Фивах, отчизне вакханок,

Где над потоком Исмены

Древле Драконовы зубы

Грозным посевом взошли!

Вакх, ты сидишь, окруженный

Облаком вечно блестящим,

Там, над вершиной двойною,

Где корикийские нимфы

Мчатся в вакхической пляске,

Там, где Кастальские воды

Сладко лепечут, — из рощи

Горной, увитой плющом,

Ты по отрогам нисейским

В зелени лоз виноградных,

Вакх, среди криков священных,

О покровитель народа,

Сходишь в предместия Фив!

Ты, как мать свою, громом

Пораженную, любишь,

Вакх, родимые Фивы

Больше всех городов.

Ныне в бедствии тяжком

Ты приди к нам на помощь

От вершины Парнаса

Иль чрез волны морские,

Через шумный пролив!

К нам, о чадо Зевеса!

К нам, о бог, предводитель

Пламенеющих хоров

Полуночных светил,

С шумом, песнями, криком

И с безумной толпою »

Дев, объятых восторгом,

Вакха славящих пляской,

К нам, о радостный бог!

Наследники чертогов Амфиона

И Кадма, жизнь людская такова,

Что не могу я ни хвалить всецело,

Ни порицать ее, но вечно Рок,

По прихоти, то к счастию возносит

Несчастного, то низвергает вновь;

И предсказать грядущее не может

Никто. Креонт родную землю спас,

Держал в руках бразды верховной власти

И, окружен цветущими детьми,

Он зависти был некогда достоин, —

И вот теперь, как дым, исчезло все.

Мне кажутся живыми мертвецами,

А не людьми, кто потерял навек

Все радости: имей богатство, силу,

Величие, но если у тебя

Нет счастья, то все. что ты имеешь.

Ничтожнее, чем тень от облаков.

Но о какой беде, владык постигшей,

Ты возвестить пришел?

Он умер; тот,

Кто жив еще, — виновник смерти.

Кто же

Виновник, кто погибший? Говори.

Не от руки враждебной умер Гемон.

От собственной иль от руки отца?

Отца за смерть невесты проклиная,

Он умертвил себя.

Увы, Тиресий,

Пророчество твое свершилось!

Должно

И о другом подумать…

Подожди:

Несчастную мы видим Эвридику,

Жену царя; случайно, может быть,

Иль услыхав о сыне, из чертога

Она идет.

О граждане, в дверях

Услышала я весть: во храм Паллады

Молиться шла о помощи — и вдруг,

Когда с ворот запор отодвигала,

Весть о беде мне поразила слух,

И, чувств лишась от страха, навзничь пала

Я на руки служанкам; но, молю,

Что б ни было, скажите мне всю правду:

К несчастиям привыкла я давно.

Я расскажу, царица, все, что видел,

И ничего не утаю. Увы,

Зачем твой слух баюкать лестью? Правду

Узнав, лжецом ты назовешь меня,

А скрыть ее нельзя. С твоим супругом

На горную равнину мы взошли,

Туда, где труп непогребенный, жалкий,

Добыча псов, растерзанный, лежал,

И, помолясь Гекате и Плутону,

Чтоб гнев они смягчили, и обмыв

Усопшего, мы труп сожгли на ветках

Олив, в лесу нарубленных, и холм

Насыпали высокий из родимой

Земли, потом в чертоги к новобрачной,

В подземную гробницу мы сошли.

Но кто-то, вдруг из недр неосвещенной

Могилы крик далекий услыхав,

Сказал о том Креонту; подошел он,

И жалобы достигли до него.

«О горе мне, — он молвил с тяжким вздохом,

Исполнилось предчувствие мое.

Из всех путей я ныне самый тяжкий

Свершаю путь: то сына моего

Зловещий крик. Скорей бегите, слуги,

И, отвалив надгробную плиту,

Проникните во внутренность пещеры:

То Гемон ли взывал иль божеством

Обманут я, — узнайте». И, не медля,

Мы сделали, как царь нам повелел.

И в глубине гробницы темной, видим,

Повесилась несчастная, связав

Из тонкого покрова петлю. Рядом,

Сжимая труп в объятиях, стоял

Жених ее, оплакивая свадьбу

Печальную, и гнев отца, и смерть

Возлюбленной. Креонт увидел сына

И подошел к нему и возопил:

«Несчастный, что ты сделал, что с тобою?

Какую смерть избрал? Молю, уйдем

Отсюда прочь!» Но молча, страшным взором

Он на отца взглянул и обнажил

Двуострый меч. Спасаясь от удара,

Креонт бежал, и ярость обратил

На самого себя несчастный Гемон:

Он бросился на острие меча.

Клинок пронзил его, и с мыслью темной,

Предсмертною, он милую обнять

Слабеющей рукой старался; тяжко

Дыша, струей кровавой обагрил

Он бледные ланиты юной девы.

Эвридика поспешно уходит.

Так скорбный брак в жилище тихой смерти

Он заключил. Там, с мертвой мертвый, спит

Он вечным сном, пример являя людям,

Как пагубно безумие любви.

Недоброе предвижу я: царица

От нас ушла, ни слова не сказав.

И я смущен: быть может, скорбь о сыне

Она толпе стыдится показать

И во дворец пошла к своим рабыням

Оплакивать семейную беду?

За женщину столь мудрую бояться

Нам нечего…

Не знаю. Но в беде

Великое безмолвие — такой же

Недобрый знак, как и великий плач.

Я во дворец пойду узнать скорее,

Не скрыла ли чего-нибудь в душе

Несчастная. Ты прав: зловещий признак —

Молчание среди великих бед.

Вот и царь. Мертвый сын на руках у него, —

Труп холодный, свидетель безмолвный,

Что над ним — страшно молвить, увы! — не чужой,

Сам отец совершил злодеянье.

О, жестокое, непоправимое

Дело рук моих! Вот,

Вот чего я достиг!

Посмотрите: убитый с убийцею

Связан узами кровными.

Ты ушел от меня,

Сын мой! В смерти твоей

Неповинен ты, нет, —

Сам сразил я тебя в цвете жизни, безвременно!

Увы! Постиг ты правду слишком поздно.

Правду постиг я! О, горе мне! Яростный

Бог, поражая, лишил меня разума,

К бездне увлек, — и теперь

Он торжествует, поправ мое счастье.

О, как бесцельна вся жизнь мимолетная,

Весь человеческий труд!

Ты жертва, царь, всех бедствий: мертвый Гемон —

В руках твоих, а за стеной дворца

Уж новое страданье ждет.

Какое

Страдание ужаснее того,

Что я терплю!

Жена твоя погибла,

Мать Гемона, пронзив себя мечом.

Неизбежная, неотвратимая

Смерть, зачем у меня

Отнимаешь ты все,

Все родное? О вестник безжалостный,

Ты сразил полумертвого!

Повтори, что за весть,

Что ты молвил? Ужель

Вслед за сыном моим

Страшной смертью погибла жена моя бедная?

Ты видишь сам: вот тело Эвридики.

Горе мне! Вижу я новое бедствие!..

Чем еще после всего, что я пережил,

Может Судьба мне грозить?

Здесь, на руках моих, Гемон возлюбленный,

Там, во дворце, — его мать. О дитя мое

Бедное! Бедная мать!

Детей своих оплакав, Мегарея

И Гемона, — когда уж не могла

Поднять очей, покрытых тенью смертной,

Она припала к алтарю, молясь

О том, чтоб месть за гибель сына боги

Обрушили на голову твою.

Горе, о, горе мне!

Я содрогаюсь от ужаса.

Лучше бы кто-нибудь, сжалившись,

Сердце пронзил мне мечом!

Нет исцеления

Мукам моим!

Она тебя винила в смерти сына

И в гибели своей.

Но как, скажи,

Несчастная себя лишила жизни?

Вонзила в грудь себе двуострый меч,

Узнав про смерть возлюбленного сына.

Сам я убил ее, граждане,

Слышите ль? Сам я — убийца,

Некого больше винить.

Слуги, возьмите несчастного,

Прочь поскорей уведите:

Кончена, кончена жизнь!

Ты прав: уйти скорей и позабыть —

Последняя отрада для несчастных.

Где ты, желанная?

Смерть, я зову тебя! Где же ты?

День бесконечного отдыха,

День мой последний, приди!

Пусть не увижу я

Солнца вовек!

Но смерть сама придет, а мы подумать

Должны о том, что ближе к нам; и пусть

Заботятся о смерти нашей боги.

О милости последней я молю!

Оставь мольбы и знай: спасенья нет —

Для смертного судьба неотвратима.

Сына убийцу и матери

Прочь уведите скорее,

Прочь!.. Но куда мне идти?

Все, что любил я, потеряно,

И на главу мою пала

Страшная кара богов!..

Слуги уводят Креонта.

Стремишься ли к счастью ты, — прежде всего

Будь мудрым и воли бессмертных,

О смертный, вовек не дерзай преступать;

И верь, что за дерзкие речи

Постигнет безумца великая скорбь

И мудрости поздней научит.