часа для того, чтобы спасти его жизнь, и я предлагаю вам простую сделку. Вы спасаете жизнь ребенка Сьюзан Картер, а я помогаю вам спасти жизнь вашему сыну Адаму.
Во время повисшей после этих слов паузы Кунц купался в запахе страха, пил его, впитывал его. Как всегда в подобных обстоятельствах, его мысли обратились к мистеру Сароцини. Он был так благодарен ему за происходящее. Так благодарен!
– И что вы хотите, чтобы я сделал для того, чтобы спасти жизнь ребенка Сьюзан Картер?
– Ничего, мистер Эддисон. – Кунц улыбнулся. – В этом вся прелесть. Это так просто. Вам не придется ничего делать. Вы проведете ультразвуковое сканирование и скажете мистеру и миссис Картер, что киста небольшая, а эти боли – да, они сильные, ничего не поделаешь, но они ни к чему страшному не ведут. Вся проблема не серьезней укуса насекомого. Вот и все, что вам нужно сделать. Очень просто.
– А если мне не понравится то, что я увижу во время сканирования, я должен заткнуться и жить дальше с грузом на совести?
Кунц достал из портфеля переносной видеоплеер, включил, вставил в него кассету и развернул экраном к Эддисону.
На экране появилась женщина лет тридцати, раскинув ноги, она лежала на кушетке в этой комнате – кабинете Эддисона. К ней, стоя на коленях, наклонялся полураздетый мужчина. Вверху экрана светилась дата: вторник, 9 января.
Кунц запустил пленку. Гинеколог смотрел с каменным лицом, а Кунц каждые несколько секунд проверял его реакцию.
Через некоторое время мужчина встал, собираясь взобраться на женщину. Камера четко показала профиль Харви Эддисона.
Кунц сказал:
– Эта леди – ваша пациентка. Ее зовут Шарлотта Харпер. Ее муж – кардиолог Киеран Харпер. Он один из ваших самых старых друзей – вы были шафером у них на свадьбе. Я считаю, что вашей совести, мистер Эддисон, не привыкать нести на себе груз.
Он выключил плеер. Ему пришлось подождать несколько секунд, прежде чем Харви Эддисон смог оторвать глаза от пустого экрана. Он посмотрел на Кунца взглядом загнанного животного.
– Я уполномочен передать вам еще кое-что, мистер Эддисон. Если вы сегодня не успокоите страхов мистера и миссис Картер, то это отразится и на остальных членах вашей семьи, и я не смогу этого предотвратить. Ваша хорошенькая дочь Люси будет обезображена кислотой, ваша дочь Джессика потеряет оба глаза, а ваша жена Каролина будет парализована от шеи до пяток. – Кунц засунул видеоплеер обратно в портфель, положил туда же фотографии. – Еще раз советую вам обдумать слова Фомы Кемпийского. Сейчас нам ваш ответ не нужен. Мы узнаем его сегодня в четыре тридцать.
Возле двери Кунц обернулся и добавил:
– И не забудьте позвонить в школу. Удачного вам дня.
41
Джон, опоздав, приехал домой, чтобы забрать Сьюзан и отвезти ее на прием к Харви Эддисону. У него было отвратительное настроение. День был тоже отвратительным: январь в самых худших своих проявлениях – всего четыре часа, а уже темно, дождь барабанит по матерчатой крыше автомобиля, из луж, раздавленных колесами, вода плещет на лобовое стекло, словно волна на волнолом.
Они с натугой двигались вперед по забитым машинами лондонским улицам. Сьюзан сидела на пассажирском сиденье с атласом на коленях и молчала, решив, что лучше его не трогать – может, он сам успокоится.
Ее молчание раздражало его. Она настроила приемник на радиостанцию классической музыки, и это тоже раздражало его. Какая-то тоскливая дрянь, виолончель, звучащая как ржавая воротная петля. Он переключился на другую станцию и сделал погромче – как раз передавали какую-то техно-роковую композицию. Затем бросил взгляд на Сьюзан. Если она скажет, что Малышу больше нравится классическая музыка, он расквасит ей морду. Но она ничего не сказала.
Несколько минут они ехали молча, затем он сказал:
– Ты вернула коляску?
Сьюзан ничего не ответила.
По радио началась реклама. Он убавил звук.
– Ты вернула коляску? – повторил он, выжимая скорость. – Тут должен быть поворот, следи за ним. Я всегда его проезжаю. Артур-стрит, сразу после Вэйн-Плейс.
– Вэйн-Плейс, – сказала она, глядя в атлас. Затем подняла голову, чтобы посмотреть на названия улиц по левую руку. – Я отвезу ее завтра – сегодня целый день идет дождь.
– Ты позвонила им?
– Кому?
– В фирму.
– Вот сейчас, следующий поворот налево. Сбрось скорость, ты его пропустишь. Сбрось скорость!
Они его пропустили.
Прижимая ультразвуковой датчик к животу Сьюзан, Харви Эддисон смотрел на экран и не верил своим глазам. Эта штука на экране – он повернул его так, чтобы ни Сьюзан, ни Джон ничего не увидели, – была размером с грейпфрут.
Она могла оказаться доброкачественным образованием или сложной злокачественной раковой опухолью. Без биопсии определить, что это, было невозможно – это означало операцию, которую Сьюзан Картер делать нельзя.
Харви Эддисон понимал, почему ее мучают приступы боли. Такое образование не находится все время в покое – иногда оно сворачивается, затем возвращается в первоначальное положение. Боль возникает, когда оно сворачивается. Само по себе это хотя и мучительно, но неопасно. Опасность возникает, если оно долгое время находится в свернутом положении, так как в этом случае блокируются питающие его кровеносные сосуды, что может привести к некрозу и гангрене. Харви Эддисон повернул регулятор монитора так, чтобы изображение на нем расплылось.
Подошел Джон и посмотрел на экран.
– Что ты нашел? – спросил он.
Гинеколог знал, что Джон не понимает, на что смотрит.
– Ничего, – сказал он, чуть повысив голос, чтобы Кунц услышал его через спрятанный микрофон. – Она слишком маленькая для того, чтобы ее можно было увидеть. Удивительно, как они могут быть иногда болезненны.
Он выключил монитор и разрешил Сьюзан одеваться, одновременно размышляя о том, что ей грозит.
Образование может оказаться злокачественным, и тогда, если его не удалить, оно убьет ее. Оно может омертветь – а Харви Эддисон видел явные признаки этого, – и тогда, если Сьюзан вовремя не госпитализируют, она потеряет ребенка и умрет от перитонита. Или оно может оказаться доброкачественным, и тогда ничего страшного не случится, за исключением того, что Сьюзан по-прежнему будет страдать от тупой боли в животе и приступов острой боли.
Сегодня 11 января. Роды 26 апреля. Если она сумеет выдержать боль еще два месяца, то он постарается убедить этого психа Кунца в необходимости кесарева сечения. Ребенку к тому времени будет восемь месяцев. Он будет недоношен всего месяц и с большой вероятностью выживет. Но два месяца такой боли? Бесчеловечно обрекать ее на это.
Он очень хотел узнать правду об этом ребенке. Неужели она действительно суррогатная мать? Это казалось невероятным, но, не располагая достоверной информацией, Харви Эддисон не решался судить. Надо будет как-нибудь расспросить Джона – с глазу на глаз, без лишнего шума.
И еще он хотел узнать, какую роль играет во всем этом Майлз Ванроу. Ведь не может же быть, чтобы он не увидел того, что только что видел Харви. Он тоже в лапе у Кунца?
Это возмутительно. Это незаконно. Весь медицинский опыт, каким обладал Харви Эддисон, свидетельствовал в пользу того, что кисту необходимо удалить. Он бросил взгляд на потолок. Весь обеденный перерыв он искал спрятанную камеру и микрофон, но ничего не нашел.
Он был напуган до смерти.
У Адама в коробке с завтраком действительно оказался бутерброд с арахисовым маслом. Каролина сначала не поверила, когда он позвонил ей, а потом сказала, что сын не мог принести бутерброд из дома, потому что в их доме не было ни арахисового масла, ни вообще ничего из арахиса – она тщательно за этим следит.
Надо бы поговорить с Ванроу – но не отсюда, здесь он под наблюдением. А что, если у Ванроу тоже установлена прослушивающая аппаратура?
Харви Эддисон сел за стол и ободряюще улыбнулся Сьюзан и Джону. Затем он сказал им, что беспокоиться нечего, что это небольшая киста – все в точности совпадает с диагнозом Майлза Ванроу. Лучше всего оставить ее в покое, а когда будет совсем плохо – принимать обезболивающие.
Провожая их, Харви Эддисон чувствовал глубокое отвращение к себе. Но ничего, все образуется: он скажет им правду, как только будет возможно. После работы он сразу поедет домой, возьмет в охапку Каролину и детей и поедет с ними в ближайший полицейский участок. Подобными делами должны заниматься власти.
Он принял всех запланированных на день пациентов и затем, в шесть десять – секретарши уже не было, – схватил пальто и вышел на улицу.
Оказавшись на исхлестанной дождем стоянке, он нажал кнопку на пульте-брелоке, и его черный как ночь «порше» мигнул фарами, издав короткий звуковой сигнал. Он открыл водительскую дверь. В салоне вспыхнул свет, и Эддисон, подпрыгнув от неожиданности, увидел, что на пассажирском сиденье сидит человек.
– Добрый вечер, мистер Эддисон, – сказал Кунц. – Как у вас прошел день?
Харви Эддисон стоял, не в силах шевельнуться. Он испугался. Он бы уступил инстинкту и побежал, если бы не понимал, что ни к чему хорошему это не приведет: Кунц знал, где он живет. Бегство ему ничего бы не дало, в отличие от спокойного разговора.
Он сел в «порше» и закрыл дверь. После улицы в машине оказалось на удивление тихо. «Как этот псих смог сюда забраться?» – подумал Харви. Сигнализация не была отключена – Кунц сидел в машине с включенной сигнализацией, и сенсоры не регистрировали ни малейшего движения.
Черт, да кто он, во имя всего святого, такой?
Кунц сказал:
– Вы неплохо поработали, мистер Эддисон. Я доволен вами. Когда я представлю отчет мистеру Сароцини, он также будет доволен вами. Меня беспокоит только одно – что именно, я объясню по дороге. Пожалуйста, заводите машину.
Гинеколог попытался оценить свои возможности, но не смог справиться с калейдоскопом мыслей, обрушившихся на него.
– Куда мы поедем?
– Я буду вас направлять. Мистер Сароцини обучил меня искусству ориентирования.