Однако по двум причинамя считаю для себя возможным, несмотря на всю трудность его, ответить и напервый вопрос. Первая причина заключается в некоторых личных обстоятельствах, окоторых говорить здесь неуместно и которые в ближайшем будущем поставят меня висключительное отношение к жизни, облегчающее возможность безусловнойправдивости публичных признаний; вторая причина в глубоком убеждении моём, чтонаступает время, когда на религиозных людей возлагаются громадные историческиезадачи, связанные с не менее громадным личным подвигом. В такое время каждыйдолжен помогать друг другу и нести свой религиозный опыт другим людям, как быслаб, немощен, недостоин ни был сам.
Итак, первый вопроспочти дословно повторяет последний вопрос «Записок»: «Исповедь это или роман?»
По совести говорю, мненемыслимо было бы односложно ответить на этот вопрос — да или нет. Мне пришлосьбы сказать: да, исповедь, да, роман.
Чтобы действительноответить на вопрос, чтобы действительно разъяснить, в каком смысле это исповедьи в каком смысле роман, я должен, хотя бы в общих чертах, сказать о самоммучительном периоде моего религиозного развития.
Несколько лет тому назадво мне закончился переход от юношеского «гимназического» отрицания кположительной религии.
В отрочестве я отдалдань, как и большинство нашей интеллигенции, и теоретическому отрицанию, иувлечению Писаревым, Михайловским, а в более позднем возрасте увлечениюШопенгауэром и Ницше. Под словами «закончился переход» я вовсе не разумеюпрекращение всякого рода теоретических сомнений и хотя бы временное приближениек безусловной правде в сфере личной жизни. Нет. Но в смысле теоретическом дляменя уже с несомненностью определилось, что в христианстве заключена полнотаистины, а в смысле нового отношения к жизни для меня столь же определённохристианство встало уже как задача и смысл моего существования.
Я начинал с радостнымвосторгом, который поймут все верующие люди, ощущать в себе робкие проблескизарождающейся религиозной жизни, меня начинала волновать таинственнаясладостная надежда; хотелось всех полюбить, всем простить, ношу всю взять насвои плечи, хотелось подвига, новой «преображённой» жизни!
И вот в это время,сначала почти бессознательно, в виде какого-то тяжёлого, грязного, мёртвогоосадка на душе, а потом уже с полной отчётливостью, я с ужасом заметил в себекакого-то двойника.
Это был мой образ, плодмоей фантазии, если хотите, вышедший незаметно, но властно из каких-то тайниковдуха. Он был совершенно такой же, как я, по своему виду, по своей жизни и в тоже время диаметрально мне противоположен.
Определившись, этот«образ» занял совершенно исключительное положение в моей жизни; точно это былоне моё воображение, а живое, вполне реальное, хотя и никому не видимоесущество.
Он сопровождал каждый шагмоей жизни. Что бы я ни говорил, что бы я ни делал, он диаметральнопротивоположно по существу, но с безусловной тожественностью по внешностиповторял и мои слова, и мои действия. Даже в редкие минуты, когда я уже могмолиться, и он вставал на молитву в моём воображении и молился вместе со мной,как-то рядом в моём сознании, хотя и диаметрально мне противоположно.
Я совершенно не в силахбыл объяснить себе, почему, но для меня стало ясно, что я должен победить всебе что-то, чтобы освободиться от этого кошмарного образа, что этот образ нетак себе, не какое-нибудь нервное расстройство или простое случайное явление.Что это враг мой, что между нами идёт борьба не на жизнь, а на смерть,что здесь таится возможность моей окончательной духовной гибели.
Чем дальше шло время,тем он становился отчётливее и, делая то же, что и я, как-то ближеподходил ко мне.
Наконец, была такая однаминута, описать которую я даже приблизительно не в силах, когда я и онвстретились лицом к лицу, когда кто-то во мне должен был выбрать или меня,или его.
Теперь, когда уже всёэто стало прошлым, я во всей ясности сознал, что тогда решалось.
И вот «Записки странногочеловека» есть исповедь моего двойника. Вот почему «Антихрист» в одно ито же время и роман, и исповедь. Роман, потому что всё же этот образесть плод моего воображения, есть моё творческое создание. Исповедь — потомучто это не простой продукт воображения, не просто художественный образ, а нечтоимеющее более органическую связь с моей душой.
_______
Ответ на второй вопрос —«В каком смысле автор "Записок" назван Антихристом?» — тесносоприкасается с некоторыми основными проблемами христианской философии,излагать которые здесь нет никакой возможности, а потому для тех читателей,которые никогда не интересовались сферой религиозных идей, я боюсь, что оностанется не вполне ясным.
Среднее нерелигиозноеинтеллигентное сознание воспринимает слово «Антихрист» как туманныйфантастический образ, созданный в древности и удержавшийся в настоящее времялишь в верованиях тёмных масс, наряду с верой в домовых, русалок, леших и т. д.Вера в Антихриста светских мыслителей, как, например, покойные Вл. Соловьёв иликнязь С. Н. Трубецкой, либо вовсе игнорируется, либо объясняется темиотвлечёнными чудачествами, которые простительны мистикам-философам, ни к чемуне обязывают и вообще дело их личное, нечто вроде какой-нибудь дурной привычки.
В отношении духовныхписателей дело решается ещё проще: их вера — заведомая ложь, грубая фальсификация,подобна вере в чудотворные иконы и заздравные молебны.
Никому из представителейнашей средней интеллигенции, которая обычно не берёт на себя труда, по крайнеймере, узнать то, что она отрицает, вероятно, и в голову не приходит, что идеяАнтихриста есть величайшая, можно сказать, мировая идея, придающая всейрелигиозной концепции и законченность, и красоту, и силу.
Впрочем, если дажеоткинуть религиозный смысл Антихриста, то и тогда, с чисто исторической точкизрения, чаяние его пришествия вряд ли может быть названо безусловной нелепостьюи невежественной, дикой грёзой. Разумеется, лишённое религиозной почвы, оностановится ни на чём не основанным, и потому ненаучным, — но всё же остаётсявполне правдоподобным.
Ведь несомненно, что допришествия Христа в еврейском народе жила идея Мессии, какого-то лица, скоторым связывалась мысль о мировом перевороте; жила смутная надежда,«фантастическая» грёза о каком-то новом Царе нового Царства. И как бы мы ниотносились ко Христу — всякий признаёт, что в известном смысле всё же сбылисьэти смутные исторические предчувствия.
Почему же Христос, лицо,открывшее собой новую эру христианской европейской истории, мог быть и был, аАнтихрист, лицо, которое выступит на окончательную борьбу с Христом, во имяновых откровений, которые также могут оказаться новой эрой, кажется столь женеправдоподобным, как леший или водяной дедушка?
Повторяю, такого родарассуждение о допустимости вполне возможно с какой угодно, самой что нина есть научной, точки зрения. В лучшем случае здесь можно говорить не о том,что это нелепость, абсурд, а о том, что ожидание такое ни на чём не основано.
Разумеется, совершенноиное отношение к Антихристу с точки зрения религиозного сознания. В идееАнтихриста получают своё разрешение, свою законченность самые жгучие вопросы,самые глубокие религиозные переживания: смысл мировой истории, идея прогресса,смысл жизни, вообще отношение к судьбам человечества и вселенной — всё это безАнтихриста не получило бы своего разрешения в христианстве, и гигантская поглубине и захвату концепция христианская была бы без вершины, без последнегослова, и всё бы в ней распалось, разрознилось. Христианство не какую-нибудьотдельную полосу жизни, один ряд проблем приводит в стройную систему, оно всёразрешает, всё включает в себя, всё охватывает, всему даёт смысл,значение, оправдание.
Великое и таинственноеслово, свобода как творческая беспричинность положена христианством воснову понимания мира.
Свободным актом миротпал от Божества, раскололся, разрознился, отдельные части самоутвердились,обособились и породили борьбу; длинным мучительным путём мир свободновосстанавливается в своём единстве!
Вся жизнь вселенной, отничтожной жизни инфузории до сложной жизни человеческого гения, давно вымершиедикие племена и новые народы, ещё не вышедшие на историческую сцену, — всё видее богочеловечества получает свою стройную законченность. Человек ужене теряется в безграничном море отдельно живущих организмов, земля не бледнеетпод яркими лучами бесчисленных звёзд, бесчисленных солнечных систем.
Всё начинает жить какстройный, единый организм, разрозненное становится стройным, хаос приходит впорядок. Каждая индивидуальность, каждый атом — всё в идее богочеловечестванаходит и своё место, и свой смысл.
Страшное, беспорядочноечудовище, зачем-то, куда-то несущееся, именуемое жизнью, в христианствестановится великим, радостным общим деланием. Духовным очам открываются великиесудьбы и человечества, и мира. Туманное слово «прогресс» из бесцветного ученияо каком-то всеобщем благополучии, которое воздвигнется на «унавоженной»трупами, слезами и кровью почве, получает свой настоящий смысл, который всё жебессознательно, наперекор своим логическим определениям, вкладывали в неговсегда лучшие люди.
История мира встаёт какцельный, полный глубочайшего смысла путь к окончательной гармонии, кпреображению тленного мира, путь к новой земле и новым небесам, к вечнойрадостной жизни в Боге.
История мира дляхристиан — медленное, свободное разделение Добра и Зла. Разделение, наодну сторону которого встанет всё готовое к воссоединению с Творцом своим, — надругую всё стремящееся к окончательному самоутверждению.
Всё мировое злособерётся в один сгусток крови, все детища самоутверждения: страдания, смерть,тление, злоба — всё соберётся в одно место, в одну беспросветную, пустуюбездну, и из бездны той выйдет Зверь, страшный образ последнего самоутверждения— Антихрист.
В окончательной борьбеХриста и Антихриста, в победе Добра над Злом и в преображении материи и всей