Капитан замолчал. Штабной план ему не нравился: дробить группу, работая «на живца», притащившего на плечах диверсантов противника, он считал ошибкой, повтором от сорок третьего, когда хозяева Ранке грубо «подсветили» его местонахождение советской контрразведке. Буквально – указали пальцем. Его контрпредложение максимально скрытного рейда по берегам фьорда – ползком, ощупывая и обнюхивая каждые камешек и расщелину, – с постоянным сменным наблюдением по секторам, с тщательной маскировкой своего присутствия в акватории Тимофеевский попросту недослушал: «По существу есть предложения? Предложений по существу нет!»
– Дальше у нас развилка, – подхватил Шаман глуховатым, простуженным голосом. – Первое: контакт состоялся. Мы входим, вы засекаете место, возможные посты внешней охраны и наблюдения – хотя вряд ли, при такой маскировке, – времени у вас будет минут сорок-пятьдесят. Долго морочить тех, кто внутри, не выйдет, хороший немецкий только у Лонгинова, да и того придется выдавать за финна. При наших знаниях о структуре лагеря, организации управления, системе и количестве охраны, их возможностях связи с Большой землей действовать придется нахрапом, изображая жесткий дефицит времени: передать приказ рейхсфюрера о немедленной эвакуации на подводной лодке, которая ожидает нас в устье фьорда, либо захватить Ранке и коменданта и, прикрываясь ими, как щитом, открыть для вас проход. В любом случае ваша атака – в момент повторного открытия ворот. Вы уже должны быть там, на месте. И второе: наживка не сработает. Болтаться посреди фьорда больше часа – смысла не вижу. Значит, по прошествии этого времени мы пойдем в глубину залива, тщательно осматривая берега. Встанем лагерем вот здесь…
Он показал.
– Буду ждать тебя на связь между часом и двумя, определим тактику поиска…
– Ну, допустим, – подытожил Горстин. – Что думаешь, где наиболее вероятное место входа?
– Заключенных принимали с баржи, с воды, – заговорил Шаман. – Значит, нужны подход для швартовки, глубины, укрытие для минимум двух малотоннажных судов: то есть это либо западная стена на этом отрезке…
Он чиркнул ногтем по карте.
– …либо утес на этом берегу. В остальных местах глубины недостаточны.
– Это все?
– Нет. Электричество.
– То есть?..
– Ты же не думаешь, что они факелами свои подземелья освещают?
Горстин почувствовал слабую улыбку в голосе.
– Нужен значительный перепад высот, – объяснил «гауптман». – И вода, чтобы установить маломощную гидроэлектростанцию, а водопадов в норвежских фьордах хватает. Будь у нас больше времени и людей, мы бы нашли этот вход…
«Опять время, – подумал Горстин. – Кто-то слишком торопится…»
– Что он делает с людьми? – спросил он вдруг. – Для чего нужен был твой отбор…
Шаман шевельнулся, Архип почувствовал его движение вверх – разогнуть ноги, подняться – и заторопился.
– Я его брал уже, я знаю: он может человеку в голову залезть, усыпить, заставить видеть и даже делать разное…
Свет погас, «специалист» накрыл ладонями руку капитана с фонарем. Ладони у него горячие, сухие.
– Тогда ты знаешь, что его нужно остановить. Его эксперименты позволят любому человеку по своему желанию делать то же самое, что может он, с помощью лишь небольшого аппарата и количества энергии, выделяемой горящей спичкой…
Шаман убрал руки, свет разделил их, слова упали на влажные окатыши, хрустнули под коленями, подошвами.
– Погоди. – Горстин выключил фонарь, скинул маскировочную накидку, разгибаясь. – На лодке командир вызывал меня к акустику. Их тревожил странный звук низкой частоты в воде. Они не могли его определить. Для нас это важно?
Холодный ветер с моря студил лицо. Шаман поправил кепку с кокардой из черепа и костей.
– Возможно. Никто не знает, как далеко Ранке продвинулся в своих опытах. Я тоже…
Побережье Норвегии, фьорд Нордхейм-Лааме,
27 апреля 1945 г., 08:00
Восемь утра. Небо затянули низкие облака. Волнение на море усилилось, барашки стали заметнее, но здесь, в глубине фьорда, свинцовые воды поспокойнее. Группа Горстина вышла в намеченную точку полчаса назад. Лодку уже приготовили. Разведчики рассредоточились по склону. До появления «наживки» – около двадцати минут.
Архип осторожно перевернулся на спину и прикрыл глаза, давая короткий отдых. От напряженного всматривания взгляд «замыливался», примечая то, чего и не было.
Акватория выглядела совершенно безжизненной.
Голые скалы с проплешинами снега и вечнозеленых мхов. Черные трещины в камнях, соль в полосе прилива, как зубной налет. Нигде ни проблеска оптики, отразившей бледный свет, ни дрожания теплого воздуха над вентиляционной отдушиной, ни клочка дыма; ни мусора, который человек оставляет за собой походя, бездумно. Вода в береговой зоне – одинакового цвета и прозрачности: ни нефтяных пятен, ни масляных разводов. Ветер не разносит над скалами запахи нечистот, дыма, пищи – ничего. На переходе они не заметили ни малейших следов человеческого присутствия.
Горстин перекатился на локти, повел биноклем вправо. Вот и они. Немецкая лодка весит сто пятьдесят килограмм, на мелкой зыби прикрытого мысом фьорда у нее ход – как у дредноута с поврежденной машиной, плывущий утюг. Гауптштурмфюрер не гребет, он откинулся спиной на борт, сидя на днище, а не на скамье: капюшон анорака наброшен на голову, кобура с люгером сдвинута на живот. «Егеря» работают короткими веслами изо всех сил, «тридцать восьмые» автоматы прислонены к банкам. Головы повернуты грамотно, Архип, пожалуй, мог назвать сектор их обзора с точностью до градуса. У Шамана явно круговой обзор. Неважно чем…
Капитан повел биноклем.
Сколько еще пар глаз наблюдают за приближением шлюпки? Сколько пальцев застыло на спусковых крючках? Где? Горизонтальная трещина, залитая чернотой, в пятидесяти метрах над водой? Нет, не похоже, угол другой… А там, под скальным козырьком, левее и выше? Нет, просто мох, и чахлый куст тянет к свету тонкие веточки…
Он услышал шорох справа и выше от себя, выронил бинокль и опрокинулся на левый бок, выставляя ППС на звук.
Ян!
Нашел время! Горстин стиснул зубы, заняв прежнюю позицию. Так, Шаман с группой в ста метрах от точки встречи, на лодке – без изменений. От Гиревого никаких сигналов. Стоп, а что у Лиепиньша с лицом?
На секунду каменный узор перед глазами заслонило белое лицо Яна, сведенное мучительной судорогой, словно он получил тяжелое ранение с большой потерей крови. Рядом зашуршало, в трещины посыпались мелкие камешки. Снайпер тяжело дышал сквозь зубы: звук плотный, с присвистом. «Гауптман» в лодке уселся на банку, выпрямился, скинул капюшон, егеря сбавили темп гребли.
– В чем дело, Ян?!
– Я не понимаю, командир…
Сильный прибалтийский акцент прорезался в его сдавленном голосе и звучал тревожней, чем выглядело лицо. И это четко артикулированное, ударное «о»… Архип резких изменений в обстановке не видел. Плохо.
– Туда смотри, – подсказал снайпер, качнув стволом СВТ. – Правее Гири на два пальца, под берег, у самой кромки…
Гиря, понятно, Гиревой… Правее – значит, от охотника этот сектор сейчас скрыт, он на скальном выступе, а внизу, в двухстах метрах прямо перед ним – нагромождение камней скрывает береговую линию…
Горстин покрутил колесико на бинокле.
Что за черт?!
Больше всего это похоже на огромный и гнилой капустный лист с двумя черешками: серый, сморщенный, со скругленными срезами… если бы в нем безошибочно не угадывались огромные, вытянутые, сросшиеся в плавник человеческие ступни на скрещенных ногах. На подошвах – засохшая пена, мелкая волна пытается дотянуться до уродливых больших пальцев… Остальное скрыто за камнями.
Архип сглотнул, сердце стучало так же ровно, но сильнее.
– Что там, Ян?
– Я не понял… – Он запнулся, выдохнул и со свистом набрал воздух в легкие. – Обзор там лучше, но… Заметил еще полосатые тряпки…
Сдвоенный свист оборвал их. Гиревой поднял руку, Горстин вскинул бинокль на лодку Шамана. Вот она, в точке контакта, покачивается на слабой волне. «Гауптман» осматривается: лениво, скучающе. «Егеря» сушат весла, двое вертят головами по сторонам, третий, кажется, смотрит прямо на них – Антипов! Горстин видит, как сошлись брови на лице помора, сжались губы. Под локтем, в сторону восточного берега – в их сторону! – вспыхивает и гаснет огонь.
Морзят!
«Д», «Е», «Л»…
– Ян!
У флотских реакция на световые сигналы лучше.
«А», «Й»…
«Делай».
«К», «А»…
«Делай как я!»
– Ян!
– Обожди, командир, сейчас….
Новая серия вспышек фонарика, но Горстин отводит взгляд. Он смотрит на то, что так смутило снайпера: серое, сморщенное, неподвижное…
– Створы! – репетует сигнал Лиепиньш. – Делай как я!
– Створы? Какие створы?!
Вместо ответа Лиепиньш приник к прицелу, зло бормоча что-то по-латышски. Антипов прекратил передачу и теперь греб вместе со всеми, налегая на весло: лодка взяла курс на… стену?! Мысли проносились стремительно. Действия разведчиков означали только одно: «наживка» обнаружила цель самостоятельно. Шаман, не дожидаясь связников или посыльных, сам направился в лагерь Ранке, что, в общем, говорило о его осведомленности, как офицера «СД», а значит, повышало уровень доверия противника ко всему «маскараду» на порядок.
Архип перекатился на спину и сполз с камней ниже, в узкую расщелину, развернул планшет с картой. Они – здесь. Шаман – на месте встречи. Горстин вытащил химический карандаш из кармашка, приложил к воображаемым точкам и повернул влево на угол, примерно совпадающий с курсом лодки «засадников». Край карандаша уперся в крохотный «карман» береговой линии глубиной – судя по масштабу – не более ста метров и шириной около тридцати. Цифры высот и глубин на карте в этом месте трехзначные, а это означало, что с моря – с основного фарватера – берег выглядел одной сплошной стеной, и, пока не сунешь нос в бухточку, рассмотреть ее отвесные стены-берега никак нельзя: ни с воды, ни с воздуха. Эх, стратеги…