– Зачем здесь опилки? Опилки зачем? Нет, вы скажите...
– Сколько вопросов! Ты, оказывается, любопытный парень. – Лис по-хозяйски уселся за стол, на место прокурора, объявляющего смертнику, что ходатайство о помиловании отклонено. Литвинов опустился на табуретку, на которой обычно дожидался выстрела врач, констатирующий смерть. Попов на всякий случай прикрывал выход на лестницу.
Наступила тишина. Полная тишина. Часто ее называют мертвой, но только в этом месте избитая метафора была на сто процентов оправданна.
Печенка по-новому всмотрелся в лица окружающих его людей. Он не знал их биографий и послужных списков, так же, как не знал о том, куда именно попал, но сейчас почувствовал, что эти люди и это место соответствуют друг другу. От них исходили такие же невидимые волны, как от Гайдана, когда их пятерка выезжала «на дело». Гайдан был готов убивать и делал это, как только подворачивался случай.
– Слушай внимательно, Миша, – негромко проговорил Лис, и Печенка превратился в слух. – Мы знаем, что ты работал на Колдуна.
Подполковник сделал едва заметную паузу, как бы давая возможность опровергнуть это предположение.
«Что за базар, начальник! Какой колдун? Не надо лепить горбатого к стенке!» – в таком духе отвечал на предыдущих допросах Печенков и через силу кривил разбитые губы в презрительной усмешке.
Но сейчас никакого опровержения не последовало. По сравнению с прежним поведением это уже был шаг к признанию.
– Мы знаем, что Колдун приговорил тебя к смерти.
На этот раз Миша не только не стал опровергать, но и скорбно наклонил голову, соглашаясь.
– А ты знаешь, что он не бросает слов на ветер.
Теперь Печенков откровенно кивнул.
– И куда же тебе деваться?
Подозреваемый молчал.
– Но это твои проблемы, – Лис сделал небрежный жест, выражающий вполне однозначное отношение к трудностям Миши Печенкова.
– А у нас другие задачи. Взять Колдуна и всю вашу шоблу за хвост, и чем быстрее, тем лучше! Потому что гадите вы сильно, кровь льете, людей пугаете!
Коренев повысил голос и рассматривал Печенку, как исследователь изучает опасное насекомое, раздумывая над тем, представляет оно интерес или надо его попросту раздавить.
– Ты вот из себя крутого корчил, не кололся и думал, что все будет хорошо. А так не бывает. Где ты сейчас есть?
Неожиданный вопрос застал Печенку врасплох.
– Не знаю...
– Вот! И никто не знает! Из изолятора выпустили, и ты пропал. Не объявишься – подумают, что свои тебя в лесочке прикопали...
– А мы тоже закапывать умеем, – сказал в пространство Попов. – Помнишь, как ментов крыл по рации? Тогда смелый был! А ну-ка загляни в ту комнату!
Он подтолкнул Печенкова к зловещей маленькой комнате с выразительно засыпанным опилками полом. Тот уперся. Внезапно пришло полное понимание, для чего тут опилки и вообще – для чего идеально подходит это место.
– Нет! Нет! За что меня стрелять? Я ничего не делал, только рядом стоял...
Лис и Литвинов понимающе переглянулись. Раскол начинается с маленького признания. Самый трудный шаг – первый. А потом дело идет быстрее.
– Слушай меня, Миша, – вновь вступил в беседу Лис. – У тебя есть только один выход. И в прямом смысле, и в переносном. Хочешь подняться из этого подвала – колись до конца! Вываливай все, что знаешь. Хрен с тобой – оформлю явку с повинной! И спрячу в изолятор ФСБ, там будешь сидеть спокойно, как на курорте!
Мысль об изоляторе ФСБ Печенкову понравилась. На воле или в обычной тюрьме его ждет смерть, а туда не дотянется даже Колдун... И все же сдавать своих – самое наипоследнее дело!
– А хочешь здесь остаться – пожалуйста. Заведем туда и пристрелим. Без всяких понтов.
Попов вновь рванул Печенку за плечо.
– Посмотри на эти опилки внимательно... Видишь брызги, пятна? Их каждый раз смывают, но совсем не скроешь, а заменить свежими денег нет... Вот на них и твои мозги останутся!
– На воле ты тоже не заживешься, – вмешался молчащий до сих пор Литвинов. – Но на волю нам тебя пускать резона нет.
Печенков молчал. Человек может противостоять прессингу, если он знает, что страдает за близких или друзей, которые оценят и одобрят его стойкость. До сих пор выдерживать «третью степень» ему помогало осознание того факта, что он принадлежит к могущественному братству, на поддержку которого сможет рассчитывать и в тюрьме, и в суде, и, если придется, – в зоне. Сейчас за спиной никого не было – вчерашние братья превратились в лютых и беспощадных врагов. Правда, он так и не мог понять – почему?
– За что меня приговорили? – хрипло спросил он. – Что я такого вам выдал?
– Как что? – удивился Лис. – Фитиля и Самсона сдал? Думал, раз они готовы, то и спроса с них нет? А мы обыски сделали, по связям прошлись, засаду поставили и такого накопали! Еще двоих ваших взяли, причем не туфтовых, а настоящих, которые действительно на трассе шустрили!
Импровизация удалась. Печенке стало все ясно. Он действительно распустил язык и причинил организации вред. А объяснять, что это произошло случайно, – совершенно пустое и бесполезное дело.
Чувство вины усугубляет раскаяние. Даже когда виноват перед одним, а каешься другому.
– Ладно, – по-прежнему хрипло сказал он. – Только пусть они выйдут... Это была видимость компромисса. Только видимость. И дураку ясно: что
знает один мент, узнают и другие. Никакого компромисса не было – был полный раскол. Но человеку приятней думать, что ему тоже сделана уступка. Он попросил – и двое ушли. Тогда он тоже сделал уступку – и все рассказал. Когда сохраняется имитация равноправия, поражение не так обидно...
В третьем боксе было пыльно и душно. На стене висел прошлогодний календарь – красавица в черном трико с широко расставленными, словно собирается помочиться, ногами. Это Шитов украшал помещение в соответствии со своими представлениями о прекрасном. В углу лежали свернутые куски брезента – три на три метра.
– Заворачиваете? – кивнул в их сторону Литвинов.
– Да. Пойдем на воздух.
Попов отпер скрипучую дверь, по привычке обежал взглядом периметр, достал сигареты. Раньше он не курил, но в последние годы пристрастился.
– Будешь?
– Нет, – Литвинов, ко всеобщему удивлению, не расслаблял нервы никотином.
– Пойду забор проверю...
Тоже по привычке Попов двинулся вдоль высокого бетонного забора, отыскивая щели, отверстия, царапины или другие следы проникновения. Когдато они не придали должного значения проковырянному насквозь шву, и это имело неприятные последствия... Сейчас то, что он делал, не имело никакого смысла. Конвейер жестокой справедливости, переводивший отъявленных мерзавцев и негодяев из опасного для окружающих состояния жизни в поучительное для других таких же уродов состояние смерти, засбоил и в конце концов застопорился вообще. Может, когда-нибудь он и стронется с места, Попов был уверен, что рано или поздно это обязательно случится, но тогда запускать машину придется уже не здесь...
У «Прибора» накопились огромные долги, и он продал часть своей территории крупным тиходонским коммерсантам. Точка исполнения принадлежала не заводу, а УВД, но пять соток чужой земли на гектаре выкупленной были хуже, чем бельмо на глазу. Здесь должен расположиться центр по торговле и обслуживанию автомобилей «Рено», в проект вложены огромные деньги, и существование «уголка» не укладывается в коммерческие планы. Бизнесмены уже обратились к местным властям с просьбой снести бездействующую рембазу, районная и городская администрация ходатайство поддержали. Начальник УВД получил соответствующее предписание.
Десять лет назад генерал бы попросился на прием к первому секретарю обкома партии и доверительно рассказал об истинной предназначенности точки. После чего самые мощные поползновения, от кого бы они ни исходили, получили бы сокрушительный отпор, без всяких объяснений и извинений. Но теперь другие времена. Противостоять большим деньгам трудно, а самое главное – не находится желающих. Скорей всего в ближайшее время некогда сверхсекретный объект перестанет существовать.
Доведя осмотр до конца, Попов вернулся к Литвинову. Тот сидел на длинной, плохо оструганной скамейке, прислонившись к кирпичной стене и закрыв глаза. Казалось, что он спит. Может, так оно и было, но бойцы СОБРа знали: командир способен ответить на вопрос, подать команду, если надо – выстрелить. Называется ли такое состояние сном – можно спорить, но в другом собровцы его не видели.
Попов сел рядом и снова закурил. Сегодня в точке впервые побывали посторонние, брать это слово в кавычки или нет – дело другое, но и Коренев, и Литвинов не имели права тут находиться, а он не имел права даже рассказывать об этом месте, не говоря о том, чтобы приводить кого-либо сюда. Через несколько дней должно было произойти вообще невероятное, Попов даже не мог представить, как это будет выглядеть... Но это еще предстоит, а вот то, что происходит сегодня...
Коренев и Литвинов – проверенные, свои ребята, плевать на формальные признаки и говенные бумажные допуски! А вот трассовый бандит... Все существо Валеры протестовало, чтобы преступник, опасный преступник, побывал в точке исполнения и вышел обратно! Его болтовне никто не поверит, тем более что он никогда не найдет объект: укажет район – и все... Но сам факт! Если уж его выхватили из обычной жизни и привезли сюда, если известно, что он активный член кровавой банды Колдуна, если он взят с поличным и, несмотря На это, отмазан от тюрьмы, то принцип справедливости требует одного решения... Здесь нет слюнтяев, мужики тоже делали эту жестокую и грязную работу, так что не возникает никаких проблем... И потом тоже: он знает нужный квадрат кладбища, знает, как надо сделать, чтобы никто не сунул нос в захоронение «неизвестного мужчины»... Да, с технической стороны все понятно, никаких проблем не возникает. Но...
– Что будем делать с Печенкой? – не открывая глаз, спросил Литвинов. У Попова появилось неприятное ощущение, что тот читает мысли.