Но вот зубчатые колеса ни к чему не подходили. Солнечные часы измеряли тень, там не было нужды в шестернях. Да и если не считать уникального и загадочного Антикитерского механизма, вплоть до появления исламской цивилизации никаких устройств с зубчатыми колесами не было известно. В этом промежутке длиной более 1000 лет не было ничего. К тому времен, когда эта технология появилась вновь, пали греческая и римская цивилизации, расцвел исламский мир, и языком науки стал арабский. Но это устройство не было арабским. Оно было греческим.
Филд к этому времени уже примерно подсчитала число крошечных зубчиков.
«Смотри, – показала она Райту, – на этом 60!» Филд была скрупулезна и очень гордилась своей докторской степенью. Райту нечасто доводилось указывать ей на ошибки.
«Нет, – заметил он, бросив взгляд на надписи. – Их 59».
Он знал, что она возмутится: «Да откуда ты знаешь?»
«По краю греческие цифры, – его палец обежал по часовой стрелке окружность диска. – Вот, смотри, здесь от 1 до 30, здесь – от 1 до 29».
Вскоре после этого на чай заглянул руководитель Райта, специалист по часам Родни Ло, и теперь они оживленно беседовали уже втроем. К тому времени, когда чайник опустел, стало ясно по крайней мере одно: колесо с 59 зубцами, похоже, имело какое-то отношение к движению Луны. В среднем продолжительность синодического месяца (период от новолуния до новолуния) составляет около 29,5 дня. Поэтому в большинстве древних лунных календарей продолжительность месяцев варьировалась от 29 до 30 дней. Если зубчатое колесо поворачивалось на один зубец в день, то тогда цифры у его края должны были показывать дни месяца.
Ливанский коллекционер на время оставил детали у Филд, так что она смогла исследовать прибор. Его намерение, однако, вскоре прояснилось – он хотел продать находку музею. Это представляло проблему. Попечители музея очень неохотно покупали что-либо не имевшее «истории происхождения», то есть официальных документов, из которых было бы ясно, откуда взялся предмет и кому принадлежал. Предметы без документов могли оказаться крадеными, и музей не мог допустить, чтобы его заподозрили в поддержке черного рынка контрабандных артефактов.
Но все, что ливанский владелец мог сказать об этих деталях, сводилось к тому, что он купил их несколько недель назад у уличного торговца в Бейруте (и даже от этих слов он позже отказался). Был июнь 1983 г., в Ливане шла гражданская война. Значительная часть Бейрута была разрушена, тысячи жителей погибли под шквальным перекрестным огнем израильской и сирийской армий. В городе царил хаос, и сама мысль о том, что каждый предмет, покидающий страну, должен сопровождаться правильно оформленной документацией, выглядела совершенно нереалистичной. В конце концов попечители музея решили, что солнечные часы с зубчатой передачей слишком важны, чтобы упустить их; нельзя было позволить, чтобы они оказались в частной коллекции, прежде чем ученые изучат их. Выяснив через Интерпол, что никто не сообщал о краже подобного устройства, они в итоге выложили за него внушительную, но до сих пор не названную сумму. Теперь солнечные часы были в руках кураторов.
Джудит Филд устанавливала происхождение и возраст инструмента. Перечень населенных пунктов и широт дал ей главный ключ. Список возглавлял Константинополь, далее следовали другие города и провинции Византии, в том числе Александрия, Антиохия, Родос, Афины, Сицилия и Рим.
Константинополь возник в 324 г., когда император Константин переименовал в свою честь древний Византий. Городу предстояло стать вторым Римом, расположенным на пути из Средиземного моря в Черное. Империя включала нынешние Грецию, Турцию, Сирию, Ливан, Израиль, а также север Египта. За многие века границы ее не раз менялись под давлением многочисленных нашествий – гуннов Аттилы с запада, персов с востока, вандалов с юга, – а также из-за того, что в V в. прекратила свое существование Западная Римская империя. Просмотрев список упомянутых на солнечных часах городов и привязав его ко времени их существования в Византии, Филд пришла к выводу, что инструмент следует датировать концом V – началом VI в., где-то около 520 г.
С самого начала стало ясно, что прибор уникален. Погрузившись в литературу, она выяснила, что эти солнечные часы – второй известный инструмент такой давности и предшествует ему только Антикитерский механизм. Позже нет и следа чего-либо подобного, вплоть до календаря с зубчатыми колесами, о котором в XI в. писал аль-Бируни. Работать со столь уникальным предметом – это опьяняло.
На этот раз Майкл Райт применил весь свой опыт механика, чтобы понять, как могли работать зубчатые колеса, и создать реконструкцию. Он увлекался механическими устройствами с детства, с тех пор как родители стали приводить его в Музей науки и оставлять свободно бродить там с единственным условием: когда музей будет закрываться, выйти на улицу и найти своего дядю, который был помощником хранителя в Музее естественной истории. В ту пору Музей науки, полный старинных инструментов в витринах, был словно заколдованный лес из стекла и металла, в котором можно заблудиться, что неизменно и случалось. Но в поисках выхода он всегда узнавал что-то новое.
Дома и в школе он любил разбирать вещи, чтобы понять, как они работают, хотя и не всегда получалось собрать их снова. Вскоре он уже строил модели: самолеты, поезда, даже работающие часы. Как и Прайс, он изучал в университете физику, но теперь его работой было курировать экспонаты, разместившиеся в гулком Энергетическом зале: в частности, громоздкие угольные паровые машины – двигатели британской промышленной революции.
Его также занимали старинные часы, хранившиеся в музее, особенно астрономические, появившиеся в Европе в XIV в. Больше других ему нравилась музейная реплика великолепного планетария, сконструированного в Падуе мастером Джованни де Донди в 1364 г.: 107 зубчатых колес выводили на семь золотых циферблатов положение в зодиаке Солнца, Луны и пяти известных тогда планет – Сатурна, Юпитера, Марса, Венеры и Меркурия. Райт изучил все тонкости их устройства и, как и Прайс, понял, как сложные спряжения шестерен, использовавшиеся для того, чтобы представить движение планет, со временем превратились в паровые мельницы и ткацкие станки промышленной революции.
Теперь, воссоздавая в своей домашней мастерской византийские солнечные часы, он применял свои познания к прибору, которого многие столетия никто не видел (или не строил). Некоторые части головоломки отсутствовали, но он нащупывал верный путь, замечая то царапину, то асимметричный износ и пытаясь понять, как детали могли подходить друг к другу. Очень скоро ему стало ясно, что, несмотря на разницу в 500 лет, четыре сохранившиеся шестерни могли быть частью простого календаря, очень напоминающего восьмишестереночный, описанный аль-Бируни.
Хотя соотношение и расположение зубчатых колес в византийском приборе несколько отличались – и предназначались скорее для солнечных часов, чем для астролябии, – принцип был тем же. В реконструкции Райта в центре разделенного на семь частей циферблата располагалась круглая рукоятка, а вокруг него на страже семи дней недели размещались семь божеств – Луны, Солнца и пяти известных планет. Храповое колесо с семью лопастями-зубцами находилось прямо под ним, сдвигаясь с каждым поворотом ручки точно на один день. Когда оно поворачивалось, маленькое колесо с семью зубцами, расположенное на той же оси, сдвигало большое колесо с 59 зубцами, каждый день ровно на один шаг, и соответствующее число месяца на его кромке показывалось в окошечке на утраченной лицевой панели. Два маленьких отверстия в большом колесе были заполнены каким-то темным веществом – воском или деревом. По мере вращения колеса они сдвигались под круглым отверстием на задней панели устройства, изображая смену фаз Луны. Утраченные зубчатые колеса приводили в движение шкалы, указывающие положение Луны и Солнца в зодиаке. Календарь был приятным дополнением к солнечным часам: поворачивая храповое колесо ежедневно, можно было узнать точную дату для установки гномона.
Изучив механизм, Райт сделал две его модели. Он шлифовал зубцы до тех пор, пока колеса не начали вращаться гладко, любовно выгравировал кудри богини Луны и украсил оба циферблата фиксирующими штифтами в виде конских голов. Запуская в движение свою маленькую солнечную систему, весомый результат его трудов, он чувствовал удовлетворение – последний в долгой цепи мастеров, пытавшихся удержать Луну в шкатулке. Позже он отдал одну из моделей своим сыновьям Гэбриелу и Калебу, и они под косыми лучами зимнего солнца с гордостью демонстрировали ее на спортплощадке своим школьным товарищам (потерявшийся штифт в виде конской головы так до сих пор где-то там и валяется).
Прежде Райт никогда не был уверен, что распоряжается своей жизнью правильно – даже в Музее науки он оказался скорее случайно, чем по здравому расчету. Но теперь он увидел новую цель. Не многие из его коллег, будучи хранителями и историками, могли сделать то, что делал он. Он мог соединить свое знание древних механизмов с практическими навыками ремесленника и привнести в эту область нечто уникальное. Понимая приборы с точки зрения мастера, он мог постичь то, что было недоступно исследователю с чисто академическим подходом. Может быть, он только музейный хранитель-самоучка, но как практик он умел обнаружить то, чего не заметили бы университетские профессора.
Он стал также все больше задумываться об Антикитерском механизме. Ранее Прайс предположил, что в эллинистическом мире существовала непрерывная традиция создания устройств с зубчатыми колесами и она была воспринята мусульманской культурой. Однако он так и не нашел этому никаких прямых подтверждений. Астрономические знания и другие науки, вне сомнения, перешли от греков к арабам, но напрямую связать Антикитерский механизм со снабженной шестернями астролябией из совершенно другого мира можно было только интуитивно. И вот ниоткуда возник мост через тысячелетие – первое свидетельство того, что Прайс мог быть прав.