Медь поначалу широко использовали для изготовления оружия и различной утвари, но она довольно мягка и податлива. Медный топор недолго сохраняет свою остроту, а медный щит не может противостоять заостренным камням. Возможно, в нескольких разных местах и в разное время, но люди поняли, что, добавив к меди немного, около 10 процентов, олова, можно сделать ее крепче и тверже. А кроме того, это снижает температуру плавления нового металла, давая кузнецам больше времени на его ковку, пока он стынет. Знание о новом сплаве – бронзе – распространилось по всему миру, возвестив начало бронзового века, который в Средиземноморье наступил около 2500 г. до н. э.
Вместе с передовыми методами обработки металла появились и сложные коммерческие сети, раскинувшиеся от Африки и Малой Азии до севера Европы и державшиеся в основном за счет рынка меди и олова. В бронзе нуждались повсюду, и народы Средиземноморья разбогатели как никогда прежде.
Но продлилось это недолго. Где-то около 1200 г. до н. э. все рухнуло. Почему это произошло – одна из самых дискуссионных проблем древней истории. В числе выдвигаемых теорий – экономический спад, перемена климата, землетрясения и вторжение иных племен, а возможно, сказалось все вместе. Что бы ни было причиной, торговля остановилась, царства рухнули, знания – обработка металла, навигация, письменность – оказались утрачены, и регион погрузился в «Темные века», свидетельств о которых осталось мало. Без торговой сети, позволявшей соединить медь и олово, бронза оказалась в дефиците, и для изготовления оружия и других металлических изделий стали использовать железо, пусть оно и не столь прочно и красиво.
Ко временам Гомера, около VIII в. до н. э., греческая цивилизация выходила из тьмы, заново открывая былые умения. Возвышались города-государства, такие как Афины и Спарта. К этому времени кузнецы узнали, как соединять углерод и железо, чтобы получить сталь, куда более крепкую, чем кованое железо. Но бронза еще ценилась – предметы, сделанные из нее, никогда не выбрасывали, но переплавляли и использовали ее снова и снова на протяжении многих поколений. Кинжал, утративший лезвие, мог стать бусинами или браслетом, их продавали, а потом они могли превратиться в часть кухонного котла или ложа, достойного царского дома, а еще позже – возродиться в виде колеса повозки, статуи, ножа, топора или наконечника копья.
Но в какой-то момент кусок старой бронзы был переплавлен и пошел на изготовление не обычных предметов, а на тонкие детали сложного научного прибора. И по прихоти судьбы – корабль оказался в неудачном месте в неудачное время – этот прибор никогда не был отправлен в переплавку. Он погрузился на дно близ Антикитеры на глубину 60 м и пролежал там до тех пор, пока на заре XX в. водолазы капитана Контоса не подняли его.
Годы пребывания на морском дне бронза переносит куда лучше, чем многие другие металлы. Морская вода – это «суп» из заряженных ионов, в основном водорода и кислорода, образующих воду, и натрия и хлора, составляющих соль, но в ней много и других элементов, таких как сульфаты и карбонаты. Эти ионы стремятся атаковать любой материал, с которым вступают в контакт. Железо окисляется в морской воде полностью, теряя первоначальную форму и в итоге приобретая консистенцию шоколада.
Медь, однако, менее активна. Ионы морской воды отбирают у атомов меди электроны, образуя положительно заряженные ионы меди. Те вступают в реакцию с отрицательно заряженными ионами хлора, и получается хлористая медь. Подобным же образом олово вступает в реакцию с ионами кислорода с образованием оксида олова.
Участвуют в этом процессе и некоторые морские бактерии. Они соединяют сульфаты, содержащиеся в морской воде, с металлами, образуя сульфиды олова и меди и насыщаясь высвобождаемой в ходе этого процесса энергией. Но вред, который они наносят, ограничен. Эти новые соединения образуют тонкий слой на поверхности бронзовых предметов, защищая их от дальнейшей коррозии.
Вот почему бронзовые статуи, поднятые из обломков погибшего близ Антикитеры корабля, довольно хорошо сохранились – стоило их очистить, и открылись первоначальные их формы. Но вещества, возникающие в ходе коррозии бронзы, могут повести себя скверно. Хлористая медь стабильна в воде, но не в воздухе. Когда предметы, подвергшиеся такого рода коррозии, извлекают из моря, хлорид меди вступает в реакцию с кислородом и влагой воздуха, образуя соляную кислоту. Кислота разъедает неповрежденный металл, образуя еще больше хлористой меди, та снова реагирует с воздухом, возникает еще больше кислоты, и цикл продолжается. Если реакцию не остановить, предмет медленно и неумолимо разрушается.
Загадочный Антикитерский механизм много месяцев пролежал в ящике на открытом дворе Национального археологического музея в Афинах, прежде чем его обнаружили. Без всякой обработки, без присмотра, он буквально поедал сам себя. К моменту, когда безвестный служащий музея обратил внимание на ветхий развалившийся ящик и показал его директору музея Валериосу Стаису, внешние слои бронзы полностью разрушились. Иссохшие куски дерева прилипли к бронзовым частям, заставляя предположить, что объект некогда хранился в шкатулке, формой и размером примерно с толстый словарь. Возможно, усыхающее на воздухе дерево буквально разорвало содержимое на части. А может быть, сотрудник музея, желая узнать, что находится внутри, стукнул по шкатулке молотком. Как бы то ни было, теперь перед глазами археолога предстали четыре рассыпающихся куска.
Большую часть внешних поверхностей покрывал слой известняка – в основном карбонат кальция, откладывавшийся по мере того, как умирали кормившиеся на обломках морские организмы. Но там, где шкатулка треснула, яркие разноцветные пятна свидетельствовали о натиске пожирающих бронзу реакций. Преобладали бледно-зеленые и яркие сине-зеленые оттенки разных форм хлористой меди, но сквозь зелень Стаис увидел пятна красно-коричневого окисла меди, черно-коричневые и бело-серые тона разных видов окисляющегося олова и даже желтые и сине-черные сульфиды олова и меди. Хотя в середине и поблескивал металл, поверхность фрагментов покрывал порошкообразный материал, отваливающийся при прикосновении.
Послужной список Стаиса впечатлял. Родом он был с сурового острова Китера, лежащего к северу от Антикитеры. Как и его дядя Спиридон, министр образования, первым узнавший от капитана Контоса об остатках погибшего корабля, Валериос отправился на материковую Грецию полным амбиций молодым человеком. Он изучал медицину, затем археологию и в возрасте всего 30 лет стал директором Национального археологического музея в Афинах, как раз вовремя, чтобы в 1889 г. завершить строительство первого постоянного здания музея. С тех пор новые корпуса наполнились античными статуями, инструментами, предметами вооружения, керамикой и – немаловажно – сказочными находками с Антикитеры, которые за несколько минувших месяцев – невероятных, бурных, прекрасных месяцев – принесли всемирную славу и ему, и его музею. Но сколь бы много ценных артефактов ни прошло через музейные двери, ничего подобного Стаис никогда не видел.
Это был часовой механизм. Античный часовой механизм. Самый большой кусок странного объекта шириной и высотой был размером с книжную страницу. Один угол, возможно, когда-то был прямым, но другие оказались неровными и изъеденными. Шероховатый известняковый налет занимал большую часть передней поверхности, хотя сквозь него можно было рассмотреть черты давно погребенных, но все же выглядящих вполне современно зубчатых колес. Впечатление было совершенно сверхъестественное и потустороннее, все равно что увидеть паровую машину на древней, изрытой кратерами поверхности Луны.
Яснее всего видно было большое колесо с квадратным отверстием в центре, возможно, предназначенным для оси, диаметром почти такое же, как весь кусок. В середине колеса были треугольные вырезы, так что получались четыре спицы неодинаковой ширины, образовывавшие подобие креста. А по краю располагались около 200 крошечных неровных зубчиков, которым рука древнего мастера придала треугольную форму. Они были столь малы, что подсчитать их удалось только с помощью увеличительного стекла. Второе, меньшее зубчатое колесо на той же стороне, похоже, соединялось с первым, и был намек на другие, еще меньшие колесики или круги, хотя рассмотреть их было труднее.
С другой стороны самого большого обломка видно было еще несколько шестерен с еще более мелкими зубчиками – открывшихся там, где предмет разломился, поразительно острых и аккуратных. Два колеса средних размеров располагались одно над другим, верхнее слегка под углом от нижнего, кроме того, видны были несколько много меньших колесиков и квадратный штифт. Тонкая бронзовая пластина, похоже, крепившаяся к нижнему правому углу, сохранила остатки греческой надписи. Миниатюрные аккуратные буквы были так изъедены, что прочесть их было почти невозможно, но они занимали строку за строкой без единого пробела, как если бы сообщение было слишком важным, чтобы тратить место на промежутки между словами.
К одной стороне второго, несколько меньшего фрагмента, также была прикреплена плоская пластина с выгравированной надписью. На обороте ее была вырезана серия концентрических окружностей, походивших на направляющие для вращающейся стрелки. Минеральные отложения полностью скрывали лицевую сторону третьего фрагмента, но на обороте его была часть нечитаемой надписи, а также выпуклое кольцо, пересекавшееся с другим выпуклым искривленным краем. Внутри кольца ясно различалась буква «Т», а нечто, напоминающее движущуюся стрелку, выдавалось из центра. Поверхность четвертого фрагмента была полностью съедена коррозией, но, судя по размеру и форме, он мог быть шестерней.
Зубчатые колеса, точность, с которой они были изготовлены, различные шкалы, стрелки и надписи – вероятно, инструкции – заставили Стаиса предположить, что это механический прибор для точных измерений или вычислений.
Но это было невозможно! Кускам, рассыпавшимся в его руках, было не менее 2000 лет, и ничего подобного среди античных древностей никогда не обнаруживали. Считало