– А ты не пробовал заняться мисоги?
– Чего?
Капитан с трудом оторвался от предмета своих вожделений и снова поморгал девчачьими ресницами.
– Мисоги – это обряд очищения холодной водой в Японии. Ну, типа ритуал такой. Сначала в горах проводится практика воздержания от излишеств, а потом – омовение в водопадах, расположенных в святых местах. Немного на наше купание в проруби на Крещение похоже. Там тоже сначала постятся. Говорят, отличное средство для познания чистого опыта и подлинной истины. Не слыхал?
Ширяев посмотрел непонимающе и вдруг хмыкнул.
– Намекаешь, что я слишком несдержан? Типа тороплю события?
Маша улыбнулась.
– Пока, капитан.
И закрыла за собой дверь. Уф!
Ей казалось, что поединок выигран вчистую. Если Ширяев не дурак, то поймет, что она не намерена развивать отношения. В этом случае она его больше не увидит. Ну, если только он снова не вызовет ее на допрос.
Однако оказалось, что на стороне капитана действуют могущественные силы в лице Льва Моисеевича.
Как только она явилась на следующий день на работу, он вызвал ее в кабинет. Сначала долго выспрашивал, что она сказала в следственном комитете, а когда узнал, что они провели с Ширяевым вечер, вдруг задумался. Долго жевал губами, а затем произвел странные действия. Почесал лысину, вспушил остатки волос на затылке, потер левое ухо, пригладил пальцами кустистые брови и сделал доброе лицо. Наблюдая за непонятными манипуляциями, Маша насторожилась. Чего это с ним?
Все разъяснилось, когда Лев Моисеевич поинтересовался, когда они увидятся с «милиционэром» в следующий раз. Маша не сразу догадалась, зачем директору это знать, а поняв, сразу рассвирепела.
– Лев Моисеевич, я вас укушу, честное слово! Чего вы суете мне этого Ширяева?!
– Я? Сую? Да ни боже мой! Я просто интересуюсь на предмет ваших совместных планов!
– Каких таких планов? Нет никаких планов! Вы что, сводничать собираетесь?
– Какой ужас ты говоришь, Муся! Я всего лишь беспокоюсь за невинное дитя!
– Ага! Так я и поверила! Честное слово, я пожалуюсь на вас Бине Рафаэльевне!
Угроза прибегнуть к заступничеству Мудрости Вселенной, как всегда, подействовала на директора отрезвляюще.
– Зачем сразу ябедничать, Мусенька? Да еще на такой верх! Я же без очень задней мысли спросил! Может быть, не глубоко подумав! Просто волнуюсь за тебя, и все!
– А кто предлагал мне соблазнить Ширяева, чтобы отвести от нас подозрения в связи с Аленкой?
– Я?! Соблазнить?!
У Льва Моисеевича глаза вылезли на лоб, а сам лоб сложился гармошкой.
– Ну, голову задурить! Это одно и то же! А теперь взялись волноваться? Это, Лев Моисеевич, лицемерие!
Директор немедленно прикрыл левое ухо ладошкой. Не хватало еще слушать напраслину и хулу!
– Это перебор, Муся!
Но Маша уже разошлась:
– Ну и пусть перебор! Я этого Ширяева на дух не переношу, а пришлось его весь вечер терпеть! Ради чего, я спрашиваю, а?
– Ради дела, Мусенька, только за-ради святого дела сохранения подлинных ценностей от утери и забвения потомков!
– Ну так я уже все сделала! На допросе сказала так, как вы просили!
– Это ты молодец, Мусенька! Большая молодец! Я только за то говорю, что мы должны быть в курсе, как продвигается дело дальше! Только за это! И ни разу за то, чтобы быть соблазненной этим кошмарным капитаном!
Лев Моисеевич распереживался не на шутку, и Маше стало жаль старика. Чего она, в самом деле? Ведь ей тоже ужасно интересно узнать, имеет ли смерть Васнецова отношение к камее.
– Хорошо, Лев Моисеевич, я подумаю. Может, представится случай все выяснить.
Суслин сразу успокоился и повеселел.
– Вот именно, Муся! Именно, если представится случай! Если представится, то мы все будем очень довольны!
Маша вздохнула. Случай, может, и представится, только сумеет ли она использовать его так, чтобы потом не пожалеть? Что касается Ширяева, то не так уж он кошмарен. При всем своем ментовском цинизме и хамстве парень он вполне порядочный. Это понятно даже при ее минимальном опыте отношений с мужчинами. И потом, она может ошибаться, но, кажется, взаправду ему нравится. Без дураков.
А если так, то к чему эти встречи могут привести?
Маша задумчиво почесала нос.
Может попробовать встретиться словно случайно и мимоходом спросить, как идет следствие? Пустой номер! Диман – профессионал и быстро догадается, что у нее в этом деле свой интерес! Ведь тонко вести игру она не сумеет! Только наведет на них подозрения! А если не расспрашивать, то он подумает, что нравится ей! Еще хуже! Капитан не из тех, кого можно держать за подружку. С таким два раза пройдешься, и он заявит на нее права.
Георгиевское оружие
Ее потуги выстроить концепцию отношений с капитаном Ширяевым прервал директор, который копошился у большого сейфа.
– Поди сюда. Смотри.
Лев Моисеевич достал из сейфа что-то длинное, завернутое в кусок замши. Маша подошла и наклонилась. Директор развернул полотно, и она увидела саблю.
– Это знаменитое Георгиевское оружие. Золотая сабля.
Лев Моисеевич осторожно вынул клинок из ножен.
– Откуда она?
– Наследник хочет продать.
– Дорогая вещь.
– Не то слово, – кивнул Лев Моисеевич. – Дорогая и старинная. Практически музейная. Я хочу, чтобы ты занялась этой саблей. Ты же архивист. Надо вытащить на свет божий ее подноготную.
– Так для этого есть специалисты. Я-то кто?
– Я бы не хотел обращаться к специалистам официально. Не хочу светить эту вещь.
Опять?
– Почему, Лев Моисеевич?
– Осторожность, дитя мое, во всем нужна осторожность.
– Боитесь, что снова столкнемся с криминалом?
Лев Моисеевич почесал левое ухо, но закрывать ладошкой не стал.
– Да на первый взгляд тревожиться не про что. Документов на оружие наследник, к сожалению, не имеет, но оно и понятно. За столько лет потерялись, конечно, но имеются фотографии и другие подтверждения.
– Что за подтверждения? Покажите.
Лев Моисеевич достал папку и вынул несколько листов. Оказалось, это сканы фотографий и документов. Вот бравый красный командир стоит, подкручивая ус. Другой рукой он держится за эфес сабли. Внизу надпись: «Салон А. Киприани». А вот тот же снимок с увеличенным изображением оружия. Эфес с надписью «За храбрость» виден довольно четко. Сканирована и обратная сторона фотографии. Фиолетовыми чернилами небрежно написано: «Киев 1919». Чуть ниже довольно разборчивая подпись – «Петр Стах». И клякса. Видать, непривычно было этому Стаху пользоваться чернилами.
Было еще несколько снимков. Фото тридцать седьмого года, сорок пятого в Праге. Даже шестьдесят пятого. На параде в честь Победы. Везде тот же самый человек, только седины и наград на груди все больше. И на каждом снимке Петр Стах стоит, придерживая рукой наградную саблю. Гордился ею, наверное. Конечно, золотое оружие абы кому не вручают.
Маша внимательно рассмотрела изображение. Нет сомнений, что оружие то же самое.
На других листах из папки были копии документов, которые подтверждали, что Петр Андреевич Стах в тысяча девятьсот десятом году зачислен в лейб-гвардии Измайловский полк первой пехотной дивизии в чине рядового, в тринадцатом году произведен в старшие унтер-офицеры, а в пятнадцатом – в фельдфебели. Был еще один документ – список награжденных во время боевых действий в девятьсот пятнадцатом году. Фамилия Стаха значилась под номером сорок шесть. Документ сохранился не полностью, перечень самих наград смазан. Видно, подмок и чернила расплылись. Но имена читались четко.
– Саблю принес праправнук героя. Зовут Петр Молохов. Имя дали, как нетрудно догадаться, в честь героического предка. Документы я проверил.
– Что же вас беспокоит, не пойму. Думаете, эфес не настоящий, не золотой?
– Да в том-то и дело: самый что ни на есть настоящий! Настоящей некуда! И это само по себе рождественское чудо!
– Вы меня с толку совсем сбили!
– Дело в том, что этот самый Петр Стах в царской армии дослужился до фельдфебеля. На современный лад – старшины. А Георгиевским оружием награждались только начиная с обер-офицеров, то есть с прапорщиков. От фельдфебеля до прапорщика дистанция, как говорил Фамусов, «огромного размера».
– Ничего себе. Выходит, сабля не его, не Стаха? А чья? – Маша с опаской посмотрела на лежащее перед ней оружие.
– Вот это ты и должна выяснить. Сразу скажу, будет непросто. Но ты же профессионал. Умеешь работать с архивными документами.
– Тогда уточним задачу. Я должна найти тех, кто был награжден Георгиевским оружием во время Первой мировой войны и понять, кому принадлежало именно это. Так?
Лев Моисеевич кивнул и поднял палец.
– Однако мы, прелестная Муся, можем сузить круг поисков. Во-первых, уже известно, что Стах служил в Измайловском полку. А во‐вторых, немаловажно, что эфес сабли именно золотой, а не позолоченный.
– Понимаю. Значит, награжденный был офицером высшего эшелона, например генералом.
– Только не генералом, что ты! Тем вручали не просто золотое оружие, а украшенное бриллиантами. И на эфесе вместо «За храбрость» писали, за какой именно подвиг он награжден. Наша сабля попроще, но эфес точно золотой, хотя по новому уложению тысяча девятьсот тринадцатого года позволялся позолоченный. Многие вообще брали награду деньгами и за пять рублей заказывали эфес и приборные части из металла с золочением, однако в качестве компенсации получали тысячу.
– Но владелец этой сабли экономить не стал и заказал золотой. Понты дороже денег?
Лев Моисеевич построжел лицом и посмотрел осуждающе.
– Только не для гвардейского офицера, милая Муся. Тем более не для измайловца.
– Простите, Лев Моисеевич, ляпнула по глупости.
Директор сухо кивнул, принимая извинения.
– Скорее всего, офицер действительно имел высокий чин, не ниже штаб-офицера, то есть начиная с майора, и был довольно богат. Но важно, моя юная соотечественница, другое. Георгиевское оружие можно было заслужить только кровью. И немалой. Так что забудь про понты.