Этот ряд примеров можно было бы сделать много пространнее, но суть, надеемся, читателям ясна.
И тут-то как раз и возникает наш основной вопрос. Как получилось, что автограф, который в 1990‐х годах или даже позднее находился в Петербурге или Москве, был даже введен в научный оборот, вошел в корпус текстов писателя, по прошествии десяти-двадцати лет появляется вновь, но уже почему-то за границей? Покупатель (новый собственник) на это ответит, наверное, что-то вроде: «А с какой целью интересуетесь?» и закончит уже возгласом в сердцах: «Какая мне разница, я его честно купил на аукционе за большие деньги, отстаньте!»
Вот такой-то предмет и следует именовать «токсичным». Ведь если мы имеем твердое и неоспоримое доказательство, что в 1980–1990‐х годах он был в России, а ныне – торгуется за ее пределами, значит, каким-то образом покинул нашу родину. Вероятно, на законном основании, то есть кто-то должен был получить разрешение на его вывоз. Однако трудно представить себе эксперта, который бы давал подобные разрешения.
Книга или рукопись могут вернуться назад. Скажем, некто богатый поехал в Лондон, купил такой автограф для собственной коллекции, а затем вернул его в Россию с соблюдением таможенных процедур или даже без оных. Новый владелец полагает, что эта репатриация превращает купленный экземпляр в безупречный, ведь он считает себя не без причины добросовестным приобретателем. Но это сомнительно, потому что если предмет все-таки был некогда вывезен без соблюдения законных норм, то он уже никогда не станет непорочным, и никакая добросовестность владельцу не поможет: государство в полном праве изъять предмет как вывезенный контрабандно.
Сегодня, когда мифического «черного рынка» антикварных книг и рукописей уже давно нет и почти все продажи происходят открыто на электронных торгах разного сорта, оказывается возможным не только наблюдать продажи подобных предметов, но и видеть их передвижение по миру. И потому, когда на западном аукционе или в крупном антикварном магазине ты вдруг встречаешь книгу, которая некогда привлекла внимание на отечественном аукционе (причем тот же экземпляр), это лишний повод задуматься.
При этом, еще раз отметим, нужно точно понимать, нет ли путаницы. Ведь могут продаваться не только копии или фальсификаты известных рукописей или автографов, но и варианты или аутентичные копии. Случай такой мы можем привести, и он настолько же важный, насколько и красноречивый.
В 2011 году на аукционе Christie’s был продан «Манифест Молдавии и Валахии и всем христианским народам» от 8 мая 1711 года за подписью Петра Великого, совершенно исключительной исторической важности документ царствования первого русского императора. Это был подлинник писарскою рукою, с печатью под кустодией и собственноручной подписью-автографом Петра I; он был тогда продан за 25 тысяч фунтов. Было указано, что текст документа опубликован в 1962 году в многотомном (и до сих пор продолжающемся) издании «Письма и бумаги императора Петра Великого» (Т. 11, вып. 1, № 4440) по экземпляру РГБ («from a copy preserved in the Lenin Library, Moscow»), причем в данном случае английское слово «copy», похожее на слово «копия», имеет значение экземпляра. Но если мы посмотрим в указанное издание, мы увидим, что текст манифеста там действительно опубликован был не по отпуску (то есть черновику) в бумагах «Кабинета императора Петра Великого», а по единственному известному экземпляру: «ГБЛ. Музейное собрание, № 1409-б, папка 1. Подлинник (!), с печатью красного воска под кустодией».
Значит, подлинник манифеста, хранившийся в ОР РГБ, был продан на Западе? Мы не поленились и в один из своих визитов в Пашков дом заодно заказали в Отделе рукописей и эту единицу. Она микрофильмирована (что довольно тонкая материя – значит, оригинал не выдавали тоже давно), но мы попросили выдать именно подлинник, объяснив свою настойчивость необходимостью изучить бумагу. Это понятно – мы должны были: а) убедиться, что дело на месте, а не только лишь папка от него, и б) что в этой папке не копия или муляж, а именно сам манифест. И что же? Приносят дело, выдают его нам. Мы открываем папку, а там… – лежит подлинный манифест!
Как такое возможно и вообще возможно ли? Дело в том, что в петровское время, да и не только тогда, императорский кабинет действительно мог изготовить несколько одинаковых по содержанию документов, которые были датированы одним числом и все имели оригинальную подпись государя, но предназначались разным лицам. Учитывая характер этого манифеста, таковых могло быть даже не два (случается, что какой-то указ Петра подписан в 5–8 экземплярах и, по сути, циркулярный). Конечно, такие экземпляры одного и того же документа не полностью идентичны, и каждый имеет индивидуальные особенности: текст располагается иначе, переносы и число строк могут варьироваться, размер листа неодинаков…
Ровно так оказалось с манифестом народам Молдавии и Валахии 1711 года. На Западе выявился еще один экземпляр его, который тоже имел все характеристики подлинника. И, вероятно, если в бумагах «Кабинета императора Петра Великого» в РГАДА будет найден и отпуск, то на нем будет помечено, куда и кому были посланы оригиналы и сколько изначально было «подлинников».
Описанная ситуация заставляет крайне внимательно подходить к вопросу об одинаковых предметах, то есть мы ведь не можем знать, по какому источнику была публикация в прежние годы: по фотокопии, или по списку, или же вообще где-то на аукционе продается подделка. В любом случае история Петровского манифеста имеет большое показательное значение.
Толстые обои
Толстые обои – термин, придуманный коллегой А. Л. С. в 1990‐х годах и ныне вошедший в вокабуляр антикваров. Несколько неожиданный своим бескультурьем, он обозначает совокупность антикварных изданий, хронологически относящихся к последней четверти XIX – началу XX века и не представляющих какой-то особенной коллекционной ценности, но отвечающих определенным критериям. Основных критериев для соответствия книг понятию толстых обоев несколько. Во-первых, это обязательно многотомник: собрание сочинений, цикл книг определенного издательства, комплект журнала… Во-вторых, эти книги (то есть комплекты определенного издания) должны быть в сохранных переплетах – либо в издательских, либо в современных библиофильских, но главное – чтобы в одинаковых. Третий, уже не самый важный, но учитываемый принцип, – формат изданий должен быть не слишком большой и не слишком маленький, чтобы несколько таких многотомных изданий гармонично смотрелись на полке книжного шкафа. Мы говорим «не самый важный», потому что нередко под определенный формат, выходящий за рамки обычной осьмушки, возможно подобрать несколько многотомных сочинений для ровного размещения на книжной полке.
Перечисленные критерии позволяют понять и смысл собирательства таких книг: они должны придать солидность заполненному ими антикварному книжному шкафу или же просторному кабинету того, кто может себе позволить подобный способ украшения интерьера. А поскольку покупатель «толстых обоев» покупает именно обои, а не отдельные книги, обычно главное внимание уделяется внешности книг, чтобы все тома были на месте, и уже затем – тематике.
Приобретение толстых обоев имеет свое объяснение, но мы скажем тут словами П. Н. Беркова, которые относились к иному историческому периоду, но неожиданно актуальны и для России 1990-х: «Это явление, характерное для раннего формирования русской буржуазной культуры, периода, когда вчера еще совсем неграмотные крестьяне-кулаки или полуграмотные замоскворецкие и питерские купцы-богатеи стали понимать значение внешней образованности, наружной культурности…»
Вечными ценностями этого сегмента служили комплекты журналов «Аполлон», «Золотое руно», «Старые годы», «Столица и усадьба», «Мир искусства»; изданные А. Ф. Марксом собрания сочинений русских и зарубежных писателей (особенно дорого ценились комплекты в издательских пестрых коленкоровых переплетах), иллюстрированные многотомники «Отечественная война и русское общество» к столетию войны 1812 года (7 т.), «Великая реформа» к полувековому юбилею освобождения крестьян (6 т.), серия «Вся природа» издательства «Просвещение» (14 т.), «Москва в ее прошлом и настоящем» (12 вып., ценились комплекты в издательских тисненых переплетах), иллюстрированные сочинения Л. Н. Толстого в переплетах с медными накладками (10 т.), жизнеописания императоров Н. К. Шильдера в переплетах с «большими коронами» (9 т., да сверх того 2 т. Татищева; «Павел I» в издательском переплете всегда считался крайне редким); «Еврейская энциклопедия» (16 т., особенно ценились комплекты в кожаных переплетах), «Военная энциклопедия» (18 т.), «Промышленность и техника» (11 т.), «История русского искусства» И. Э. Грабаря (5 т.), «История живописи» А. Н. Бенуа (4 т.), «Живописная Россия» (12 т. в 19 книгах), «Библиотека великих писателей» издательства «Брокгауз – Ефрон», которая ныне и присно именуется «двадцаткой» по числу томов; ну и конечно же, краеугольный камень толстых обоев – «Энциклопедический словарь» издательства «Брокгауз – Ефрон», причем комплект в 86 полутомах был всегда дороже, чем томированный вариант. Последнее замечание понятно в контексте темы – хотя томированный комплект встречается значительно реже комплекта в полутомах, но все-таки золотой блеск 86 корешков не перещеголять ничем, особенно если переплеты все именно черные, а не с примесью темно-коричневых (последнее огорчало покупателей толстых обоев особенно).
Конечно, вокруг этого эталонного перечня вырастало множество подобных (возможно, мы что-то забыли, потому что этот сегмент антикварной книги был всецело в руках у ныне почившего специалиста по хронологии библиофильства и еще пары особенно успешных антикваров 1990-х); однако это был типичный набор вожделений нуворишей. Лишь единицы из заказчиков толстых обоев превращались собственно в коллекционеров; в таком случае следом за толстыми обоями следовали труды по истории и вообще широкий круг истор