т как: по филателистическим каталогам или иным источникам заказывался штемпель и использовался для придания аутентичности. Впрочем, мы должны только радоваться: фальсификат с металлическим штемпелем разоблачить сложнее.
Отдельная «динамично развивающаяся область» фальсифицирования автографов – дарительные надписи еще одного великого писателя, Антона Павловича Чехова. Это объяснимо: многие десятилетия книги с дарительными надписями Чехова представляли собой первостепенную редкость, оцениваясь сообразно этому обстоятельству. К слову, я даже не помню, чтобы чеховские автографы вообще можно было купить в 1990‐х или 2000-х, в годы книжного изобилия; по крайней мере, нам в данном случае не особенно везло, хотя первой книги Чехова, «Сказки Мельпомены», мы в то же время встретили даже не один экземпляр. Так или иначе, чеховский раздел в нашем «Музее книги» отсутствует не только по нелюбви одного из создателей к творчеству этого писателя, но и по объективным причинам.
Тем не менее в 2010‐х годах вышло на свет несколько совершенно исключительных дарительных надписей Чехова. Это прежде всего автограф Н. Д. Телешову на книге «В сумерках» (1897), который при распродаже коллекции И. С. Горбатова в 2014 году был продан за 30 тысяч долларов США (как Игорь его умудрился купить, мы не знаем, но можем сказать определенно, что куплен он был наверняка очень недешево). Также не такой уж красивый, но совершенно бесспорный автограф на «Пестрых рассказах» (1886), адресованный И. А. Белоусову, близкому другу писателя, был выставлен на торги в 2016 году при распродаже чеховской коллекции господина NN (продан за 1,7 миллиона рублей). Ранее неизвестная дарительная надпись Чехова писательнице Е. М. Юст на книге «Пьесы» (1897) появлялась на торгах в 2017‐м (продана за 1,6 миллиона рублей). И так далее.
Довольно показательно, что определение «ранее неизвестная» применительно к чеховским дарительным надписям – несомненно редкое явление, поскольку Чехов был популярен у современников и слава его ничуть не меркла впоследствии; то есть и музеи, и библиотеки, и частные собиратели на протяжении всего ХX века усиленно разыскивали его автографы. Это привело к тому, что большинство его дарительных надписей были введены в научный оборот, особенно это касается случаев, когда адресат тоже является значительной культурной фигурой. Перечисленные – не исключение. И хотя в аукционных каталогах при их продаже требуемых нам сведений не указывают, но мы их без труда установим самостоятельно. Так, дарительная надпись Ивану Белоусову была впервые опубликована в 1974 году и в тот момент находилась у прославленного собирателя М. И. Чуванова – что уже неоспоримое свидетельство качеств этого предмета. Еще более любопытно обстоит дело с замечательным автографом Николаю Телешову: он был опубликован в 1951 году, причем при публикации был указан и источник: «Мемориальный кабинет Н. Д. Телешова». Последнее обстоятельство, вероятно, удивит читателя, однако у нас нет оснований не верить составителям Полного собрания сочинений и писем Чехова.
То есть, повторимся, мы считаем, что чеховские автографы в значительной степени были зафиксированы еще в прошлом веке, так что появление новых, ранее неизвестных дарительных надписей – лишь повод к тому, чтобы посмотреть на них более внимательно.
И здесь мы уже переходим к предмету нашего рассказа. Не будем обращать внимание на аляповатые поделки, которые с биркой «автограф А. П. Чехова» мелькают на антикварном рынке, поскольку для специалиста это все повседневный сор, выметаемый трудолюбивыми антикварами на свои прилавки, но распознаваемый издалека и с улыбкой. А обратим мы внимание на поток «автографов А. П. Чехова», наблюдаемый в последние годы. Некоторые из них имеют общие черты.
NB! Прежде чем изложить собственные мысли, еще раз предупредим читателя: перед вами не некий официальный вывод, а сугубо личное авторское мнение или же крайне субъективное оценочное суждение, ничуть не посягающее на звание истины в последней инстанции.
Итак, мы обратили внимание на три дарительные надписи, которые были представлены как автографы А. П. Чехова, но, кажется, имели некое родство в своем происхождении.
Все они адресованы не просто кому-то, а выдающимся культурным деятелям эпохи, притом очень близко стоящим к Чехову. Первый автограф – художнику Константину Коровину, второй – артисту Павлу Орленеву, третий – беллетристу Николаю Лейкину. Надписи начертаны на титульных листах различных томов «Сочинений А. П. Чехова» в издании А. Ф. Маркса и датированы началом 1904 года; книги непереплетенные, в мягких издательских обложках, ни на одной нет никаких владельческих признаков более позднего времени.
Для нас, безусловно, было очевидно, что все три дарительные надписи написаны не Чеховым. Конечно, фальсификатор изрядно потрудился в освоении почерка классика, но оставаясь в рамках собственных способностей: каллиграфическая натужность, контрастирующая с легкостью чеховского почерка, особенно при выведении имен адресатов, слишком уж заметна глазу; то же касается собственно «фирменного» писательского росчерка «Чехов», который кажется не быстрым и доведенным до автоматизма, как в эталонных автографах, а вымученным и уж чересчур осторожным.
Причем манера фальсификатора явно эволюционировала: если надпись Константину Коровину достаточно небрежна, то в автограф Николаю Лейкину можно было бы даже поверить, кабы не совсем уж беспомощная подпись; в дарительной надписи Павлу Орленеву, наоборот, хорошо удавшаяся подпись и мало схожий с рукой подлинного Чехова основной текст.
В чем не откажешь фальсификатору – в умении осваивать литературу вопроса. Он довольно грамотно выбрал не только персонажей, но и связал их с Чеховым в нужный момент биографии писателя. По крайней мере, ничто не противоречит тому, чтобы такие дарительные надписи могли быть исполнены, и с историко-биографической точки зрения их нельзя сразу отвести как невозможные.
Конечно, визуальный анализ почерка – это главное, однако всегда следует обращать внимание и на следы бытования, которые могут помочь сделать окончательный вывод в неоднозначных случаях, то есть тогда, когда нет полной уверенности, оригинал перед нами или реплика. И хотя в этом случае, согласно нашему субъективному мнению, это заведомо фальсификаты, все-таки не будет лишним немного поразмышлять, что же тут не так. Отметим три озадачивших нас момента.
Первое. Конечно, ничто не должно было помешать обладателям этих экземпляров, коли бы они и взаправду дарились писателем, переплести их. Задумаемся: адресаты должны были получить эти подарки в 1904 году, в котором Чехов, чье имя уже было известно всем, сошел в могилу. И уж естественно, что такой экземпляр не отправился бы подпирать примус или цветочный горшок, а поехал бы в переплет как память о великом современнике. Но тут у фальсификатора, кабы он взял для своих занятий экземпляр в переплете, имелась бы непреодолимая трудность: в традиции того времени почти всегда внизу корешка переплета должны были стоять инициалы владельца. А если их нет – это уже повод к подозрительности, на которую мы, как читатель понял, очень скоры.
Второе. Когда речь идет об автографах, которые в 1990‐х годах в книжном мире именовались «звезда – звезде», то возникновение их из небытия всегда повод к подозрениям. Возможно, что в письмах/воспоминаниях/исследованиях не отражен некий автограф Чехова раннего периода или же кому-то малозначительному с историко-литературной точки зрения. Однако в нашем случае речь о Чехове в зените славы, а его адресаты – знаменитейшие деятели эпохи. То есть подобные подарки должны быть как-то зафиксированы или получателями, или современниками. Поэтому мы решительно не можем поверить, что возникли, притом почти одновременно, три столь выдающихся памятника письменности. Здесь скажем, что в пространных мемуарах «Жизнь и творчество русского актера Павла Орленева, описанные им самим» также нет никаких сведений о столь значимом даре.
Третье. Допустим, некий автограф Чехова хранился под спудом, берегся от людских глаз и так далее и тому подобное, и вот он представлен миру. Трудно вообразить, что никто, ни один собиратель ХX века, который оберегал такой экземпляр, не оставил бы на нем своего знака. Ни росчерка, ни экслибриса; ну пускай он бы мог переплести его в новый переплет, но все-таки оставить свой след. Ничего этого нет. Когда же такое наблюдается у трех шедевров кряду – это уже очень необычно.
Нужно добавить и краткую историю о том, как мы встретили эти шедевры. Если первый экспонат – «автограф» К. Коровину – мы обнаружили на электронных торговых площадках, то два остальных увидели одновременно. Они оба оказались представлены на одном из аукционов, в один день. Вряд ли фальсификатор не имел понятия о том, что такие вот массовые выбросы шедевров совершенно не содействуют тому, чтобы люди вокруг, даже не слишком понимающие в предмете, воспринимали это само собой разумеющимся и верили в их подлинность. Но последнее, конечно, кто-то может объяснить случайностью.
Два автографа имели два же «экспертных заключения», выданных сотрудником профильной государственной организации культурного направления, датированных даже одним числом и подписанных доктором всех наук. Мы даже будем в очередной раз тут говорить о том, что, конечно, никакого отношения этот «эксперт» к текстологии начала ХX века не имел даже близко, зато, как мы видим, он вполне соответствует тем задачам, ради которых к нему обращаются владельцы «автографов великих». Читая удивительную отсебятину, напоминающую психографологию, мы узнаем, что дарственная надпись «судя по характеру и стилистике начерка [!], сделана в спокойной обстановке, уверенной рукой, без раздумий и пауз»; при этом «имя отчество и фамилия выведены довольно старательно, что характерно для подобных записей, которые делаются на экземплярах книг, заранее приготовленных для дарения». Просто-таки поражает проникновение «эксперта» в творческую лабораторию Чехова.