Имеются и случаи, когда пошуар выступал соло – то есть исключительно в технике пошуара, без всяких контуров цинком, исполнялись отдельные произведения или же сюиты. В данном контексте прежде всего нужно сказать о французских работах Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова. В 1919 году в Париже вышла их графическая серия «Театральное искусство», где иллюстрации были исполнены пошуарами; в 1920‐х годах Наталья Гончарова осуществляет подготовку сюит пошуаров «Литургия», «14 театральных портретов», Михаил Ларионов – «Путешествие по Турции». Собственно, именно этим художникам пошуар обязан возведением в разряд изобразительного искусства.
Однако в издательской практике век пошуара был недолог: распространение и удешевление качественной многокрасочной печати постепенно вытеснило пошуар из арсенала типографий, а многочисленные трудности в изготовлении форм и все более возрастающая стоимость изготовления пошуаров – привели к тому, что и художники предпочли цветную литографию для цветных эстампов.
Будучи наиболее распространенным и по сей день востребованным видом трафаретной печати, шелкография не получила в книге столь блестящего воплощения, как пошуар. Возможно, потому что ко времени распространения шелкографии уже набрала силу многокрасочная полиграфическая печать. Отличие шелкографии в том, что печатная форма, по которой проводится нанесение краски, не открытая, а представляет собой сетку. Это помогает достигать большей свободы замысла, нежели использование открытых форм. К тому же довольно быстро оказалось технологичнее наносить форму уже на готовую сетку и менять форму по мере отпечатания тиража. Этим способом и ныне печатаются многие рисунки на одежде («принты»), на посуде, на других предметах. Основное достоинство шелкографии – дешевизна и быстрота в изготовлении печатной формы и, соответственно, возможность малых тиражей при невысокой стоимости. И хотя качеством шелкография заметно уступает не только многокрасочной полиграфии, но и пошуару, она пользуется спросом из‐за цены и быстроты.
То есть основным «потребителем» шелкографии традиционно является промышленность, прежде всего легкая. То обстоятельство, что шелкография позволяет наносить слой краски толще обычного, особенно важно для долговечности декоративного оформления тканей. Но именно пастозность, которая достигается без труда шелкографией, сделала в середине XX века ее модным увлечением художников. Собственно, это был способ тиражирования произведений искусства, каждый экземпляр которого продолжал быть авторским. Однако если эстамп всегда имеет очевидное, зримое отличие от живописи (к которой у людей вполне сложившееся отношение), то шелкография при пастозной манере исполнения вполне походит на живопись.
И все же в книге шелкография практически не получила распространения. Причин тут довольно много; одна из них – толщина красочного слоя, которая именно для книги была излишне толста; краски часто осыпались, а если были замешаны хорошо, то давали масляное пятно на оборотной стороне и так далее. Впрочем, опытов шелкографии в книге мы также знаем достаточно, особенно – в отечественной художественной среде второй половины XX века – когда художник имел возможность издать графическую серию или даже книгу самостоятельно, без обязательной цензуры – ведь любой чих, даже приглашение на выставку или театральная программка, в стране победившего социализма должны были пройти через цензора.
Краска этих цветов появилась массово в полиграфии только в ХX веке – бронзовый порошок, замешанный на олифе со специальными добавками; также начал употребляться и алюминий, особенно в 1930‐х годах.
До этого времени печатание золотом производилось практически вручную, как это делал Ф. А. Дидо в Париже или Н. Е. Струйский в изданиях, которые печатались им у И. К. Шнора (в Рузаевке это ему было не по силам). Обычно печатание золотом или бронзой, как наиболее трудоемкое и рискованное, сопровождаемое большой отбраковкой, производилось перед печатанием основного (черного) текста. Для этой цели обычным шрифтом набиралась печатная форма, но печать производилась густой основой типографской краски, обычно вовсе без пигмента, причем с некоторым избытком. Таким образом, эта «краска» служила клеевой основой для золота. Напечатанные таким образом несколько листов (даже в XX веке не более десяти-пятнадцати одновременно, поскольку краска не должна успеть высохнуть) специальным тампоном припудривали в местах нанесенного клеевого слоя золотым или же бронзовым порошком. По прошествии нескольких минут припудривали уже с усилием, одновременно сметая лишнее, затем лист должен сохнуть несколько часов перед последней аккуратной чисткой, чтобы удалить со свободных участков оставшийся порошок. И теперь, когда золото положено, на следующий день можно было печатать основной текст.
В дальнейшем начали употребляться специальные машины для печатания бронзовой краской, и тогда стало возможно без опаски наносить бронзу или золото не заранее, а финальным слоем. Это использовалось во всем своем многообразии в изданиях рубежа XIX–XX веков.
Императорские библиотеки
Один из заметных сегментов книжного репертуара антикварной книги, бытовавшей в России, представляют книжные памятники, которые происходят из императорских библиотек. Конечно, до 1917 года мало замечательных экземпляров выходило на рынок: «Собственные его императорского величества библиотеки» были под замком и под надежным надзором. И если, скажем, из Императорской Публичной библиотеки в XIX веке регулярно что-то пропадало, то из императорских собраний уплыл едва ли не единственный экспонат, да и то уже не из собственных императорских запасов, а из государственных (что отнюдь не одно и то же). Речь идет о «Путешествии из Петербурга в Москву» 1790 года, по которому текст бессмертного произведения узнала Екатерина II и на котором рукой великого поэта надписано: «Экземпляр, бывший в Тайной канцелярии. Заплачено 200 рублей. А. Пушкин».
В середине XIX века по воле Николая I из дворцовых библиотек передавались целые разделы в Императорскую Публичную библиотеку. То было великое переселение книг, но, несмотря на продажу затем дублетов, какого-то основательного выброса императорских книг на рынок не происходило. Так же как при переезде библиотеки императрицы Александры Федоровны (старшей), которая по указу Александра II 1862 года была пожертвована в Румянцевский музей, но и тут дублеты не распродавались.
Однако в 1917 году переменилось абсолютно все. Национализация императорских сокровищ затронула не в последнюю очередь и книжные собрания. Поначалу до них не было дела: они ждали своего часа, пока делили более ценное. Именно тогда, в самые первые годы власти большевиков, происходила усиленная продажа того, что, как казалось, не представляет музейного интереса: обиходной посуды и белья, но также и книг второй половины XIX – начала XX века. Петербургские толкучие рынки заполнились особыми и подносными экземплярами из дворцов, зачастую с владельческими и дарительными надписями. Плеяда книжных собирателей силилась скупить то, что не было пущено на цигарки матросней.
Монография С. В. Королева «Книги Екатерины Великой» (2016)
Но настоящие золотые реки потекли чуть позднее, когда для нужд индустриализации активно распродавались музейные ценности. Подобно тому как американские миллионеры ставили птиц на полях каталога Эрмитажа, за границу уплывали памятники старой печати и уникальные иллюминованные рукописи; единственный экземпляр Библии Гутенберга из коллекции Публичной библиотеки разделил эту участь.
Однако, говоря именно об императорских коллекциях, мы должны сказать о широчайшей продаже двух сегментов, ценность которых неоспорима не столько для мировой книжной культуры, сколько для отечественной. Тогда казалось, что этими книгами вполне можно поступиться, отстаивая шедевры; но реальность советской жизни состояла всегда в том, что, отдав малое в надежде сберечь большее, лишаешься последовательно всего. Так и произошло. Надеясь сохранить инкунабулы и средневековые рукописи, без особенного сопротивления библиотеки отдавали подносные экземпляры XVIII–XIX веков из дворцовых библиотек; русские книги почти не требовались, только если это атласы или альбомы. А вот западные – брались полками и шкафами. Особенно показательна судьба библиотеки Павловского дворца – там были и книги с автографами Гете, и подносные экземпляры многотомных ботанических атласов П. Ж. Редутé… Известна привязанность императрицы Марии Федоровны к садоводству, и, конечно, это оценил и западный покупатель. Но то был первый сегмент книг, которые «Международная книга» продала «на ура», а далее уже брала все подряд иностранные книги с картинками.
Второй сегмент – это обычные с коллекционной точки зрения издания XVIII – начала XX века на иностранных языках, но в «дворцовых» переплетах. Именно этим путем тысячи и тысячи книг, которые в последней трети XVIII века переплетались для цесаревича Павла Петровича в красный сафьян, поехали за границу и там с успехом распродавались. Некоторые библиотеки Америки, в том числе Нью-Йоркская публичная библиотека и Библиотека Конгресса, закупали императорские книги практически оптом. Сегодня в их фондах сохраняются многие тысячи книг из императорских дворцов.
Кроме императорских библиотек Зимнего, Павловского, Аничкова, Гатчинского, Александровского и прочих дворцов, изрядно поредевших за счет этих набегов, пострадали и библиотеки титулованной знати – графов Строгановых, князей Юсуповых и многие, многие другие. Ведь комплекты гравированных увражей Пиранези или изданий знаменитых европейских печатников собирались не только царями.
Торговля книгами на русском языке шла почти всегда через каталоги АО «Международная книга»: изысканные западные библиофилы имели возможность долгие годы получать и выписывать себе нужные экземпляры. Там уже не было только дворцовых экземпляров: они были разбавлены другими книжными коллекциям, но всяко отнюдь не худшими. Здесь мы видим и прекрасные экземпляры книг XVIII века, прижизненные издания Пушкина и современников, альманахи первой трети XIX века. Именно этими покупками собрал свои сокровища Поль Фекула, и не он один.