В 1918–1920 годах, в эпоху Гражданской войны, было открыто более ста отделений Культур-Лиги на Украине; а с установлением советской власти организация 17 декабря 1920 года была объявлена подчиненной новой власти – началась усиленная коммунизация, закончившаяся в 1924 году присоединением оставшейся части в Наркомпросу. Но поскольку Культур-Лига, с одной стороны, приняла новую власть (несогласные члены руководства уехали в 1921 году в Варшаву), а с другой стороны, сама новая власть поначалу заботилась о нацменьшинствах, то еврейское просвещение пошло даже восточнее: по всей стране были организованы отделения Культур-Лиги (при этом административно центр был «назначен» в Москве), а в 1921 году в Москве была организована и художественная секция (в нее вошли и знаменитые впоследствии еврейские живописцы). Впрочем, в 1924 году, как мы сказали, еврейскому культуртрегерству партия положила конец, и нужно было принудительно ассимилироваться с великим русским народом. Не удалось выжить и той части организации, которая переехала в 1921 году в Варшаву, – несмотря на некоторое развитие, она в 1925 году там завершила свой путь. Дольше всех просуществовал издательский отдел – после ликвидации Культур-Лиги он был зарегистрирован как самостоятельное «кооперативное издательство», расцвел в годы НЭПа и был окончательно ликвидирован в 1930 году, на волне «великого перелома».
Издательство «Культур-Лига» с самого начала преследовало те же цели, что и сама Лига – просвещение евреев и упрочение языка идиш как основного языка еврейской общины. То есть издавались преимущественно учебники, учебные пособия и хрестоматии, детская литература, изредка проза и поэзия. Средний тираж изданий в середине 1920‐х годов составлял порядка пяти тысяч экземпляров, хотя учебники обычно печатались и в большем количестве, а «изящные издания» – в сильно меньшем. Несмотря на скудную полиграфическую базу и заметные, особенно поначалу, проблемы с бумагой, к своей издательской деятельности общество сумело прилечь как авторов, так и художников. Что касается последних, то единственной областью среди продукции Культур-Лиги, где им можно было реализоваться, стали детские книжки. И, как можно видеть по экземплярам этих изданий, традиция здесь всегда давала свободу творчеству, порой даже перераставшему в художественный эксперимент. Этот синтез и был причиной того, что невзрачные для простака детские книжки были со временем признаны шедеврами книгоиздания первых пореволюционных лет и именно художественная часть оказалась наиболее знаменитой, и именно в связи с еврейскими художниками имя Культур-Лиги остается известным до сих пор.
Культур-Лига – вечный памятник книге, рожденной в эфемерном микромире творчества еврейской свободы, который затем был безжалостно уничтожен. Недаром этот феноменальный этап развития национального искусства называют временем еврейского Возрождения.
Что же это за книги? Это издания, иллюстрированные выдающимися еврейскими художниками ХX века, входившими в художественную секцию Культур-Лиги – Марком Шагалом, Элиэзером Лисицким, Иосифом Чайковым, Натаном Альтманом, Иссахар-Бер Рыбаком… Поскольку, как мы сказали, расцвет Культур-Лиги (до большевиков) был связан с большими экономическими трудностями, внешне книжечки эти непрезентабельны, крайне просты по полиграфическому исполнению, и почти всегда они отпечатаны в один цвет, даже обложка. Для воспроизведения рисунков использовался наиболее простой и доступный способ – цинкографское клише. Лисицкий оформил своими рисунками целую серию книг небольшого формата – «Детский сад». Отдельно надо сказать о книжке «Ингл-Цингл-Хват» («Озорной мальчишка; сказка в стихах Мани Лейба». Иллюстрации Э. Лисицкого. Киев: Еврейское народное издательство, 1919). В четвертую долю листа (25 × 20 см), также не цветную внутри (12 страниц текста, иллюстрированного штриховыми рисунками), но с прекрасной цветной обложкой. Марк Шагал оформил несколько детских книг, а в начале 1920‐х выполнил типовую обложку журналу «Штром» («Поток», 1922–1924), исполнил цветную обложку книги стихов Д. Гофтейна «Тройер» («Скорбь», 1922) – красивую, но сравнительно частую на фоне аналогичных изданий (сверхзадачей остается найти хорошо сбереженный экземпляр, потому что отвратительная бумага эпохи сделала эту книгу находимой только в виде руины).
Таких книг – оформленных выдающимися еврейскими художниками – найдется не так мало, и, в сущности, собрать их хотя и трудно, но возможно; нужно лишь уметь ждать. Кроме того, ввиду неграмотности основной части населения в языке идиш, а также отсутствия у многих на компьютерах такого шрифта, этим книгам трудно бывает добраться до цивилизованной торговли, ведь без знания языка книгу чаще всего и не описать, и не назвать. То есть антикварной торговле книгами на идише препятствует «языковой барьер». Впрочем, в остальном мире с этим научились справляться… Однако когда, помнится, мой коллега покупал «Козочку», то никакого идиша не знал ни он, ни владельцы, – несколько десятилетий перед тем она хранилась в семье именно как «Козочка» Лисицкого.
Несмотря на широту темы, настоящих шедевров в данной области – лишь два. Они настолько же редкие, насколько и дорогие. Это «Пражская легенда» и упомянутая «Козочка»; обе иллюстрированы Элиэзером Лисицким.
«Синес Хулин: Ейне фун ди гешихтен» («Пражская легенда»), поэма Моисея Бродерзона, изданная в Москве издательством «Шомир» в апреле 1917 года. «Шомир» – это, собственно, даже не издательство, а кружок еврейской художественной эстетики, существовавший параллельно с основанным в 1916 году Московским отделением Еврейского общества поощрения художеств, председателем которых (и кружка, и филиала общества) был выдающийся деятель еврейского просвещения Яков Каган-Шабшай; он же финансировал в значительной мере их деятельность, а также покупал их произведения в мыслях о будущем Музее еврейского искусства; он же предоставил «Шомиру» помещение своего бюро в Гусятниковом переулке (Мясницкая).
В «Шомир» входили в том числе художники М. Шагал, П. Хентова, Э. Лисицкий, скульптор И. Чайков, поэт М. Бродерзон, теоретики искусства Я. Тугендхольд и А. Эфрос, другие представители еврейской молодежи. Программа кружка «Шомир» состояла в возрождении еврейского искусства, исток которого, как они декларировали, – «прорастающие друг другом европейский модернизм и народная художественная традиция». В плане книгоиздания они не хотели заниматься тем, чем занимались их коллеги в Петрограде – выпуском открыток, и не желали брать на себя массовой просветительской работы, как будет вскоре в Культур-Лиге. «Шомир», напротив, решил зайти с другой стороны – со стороны «высокого искусства», и анонсировал серию библиофильских изданий. «Программным», эталонным изданием стало самое первое – «Сихат хулин» (то есть «Праздная беседа») – средневековая пражская легенда, положенная на стихи М. Бродерзоном. Издание было призвано наглядно продемонстрировать то, как должна выглядеть настоящая книга Народа Книги. И это удалось: ввиду отсутствия декоративного шрифта, который бы удовлетворял замыслу, текст был написан сойфером (то есть еврейским писцом), а иллюстрации – декоративный заглавный лист, богатые орнаментальные рамки, обнимающие текст, концовка – были нарисованы Элиэзером Лисицким. Существует мнение, что книга была литографирована, но это не так – по своей технике это цинкография (то есть воспроизведение штрихового рисунка посредством цинкового клише; вот почему на книге указано «клише и печать – Ю. Вельман»). Особенно интересно внешнее оформление – книга была исполнена в виде традиционного еврейского свитка, то есть весь текст был отпечатан на одной стороне листа, листы поочередно склеены, скручены в свиток (длиною чуть более четырех метров); затем свиток укладывался в деревянный ковчежец из двух половин, скрепленных шнуром, и влагался в парчовый чехол; на ковчежце имеется рисунок, нанесенный в технике выжигания. Это издание было осуществлено на средства Каган-Шабшая и ему же посвящено, а его экземпляр – в ковчежце, подаренный Каган-Шабшаю самим Лисицким, – лежит в витрине Музея книги РГБ.
Принято считать, что тираж этой книги составил 20 экземпляров в виде свитков, которые были все раскрашены художником и пронумерованы, а также 110 – в тетрадях со специально отпечатанной обложкой; экземпляр в тетрадях не раскрашивался – иллюминован там только заглавный лист. Но печатался весь тираж одновременно, всегда текст размещен на одной стороне листа, и лишь фальцовка и приведение экземпляров к надлежащему окончательному виду производились двумя путями: для особых экземпляров листы склеивались поочередно в свиток, а обычные экземпляры получались посредством фальцовки листов попарно текстом наружу (как до сих пор делается при изготовлении японских ксилографических книг), а затем такие двойные листы сшивались в тетрадь. Иногда в литературе вопроса встречается высокопарное «переплетено в виде кодекса», но в сущности – это обычное скрепление на прокол у корешка. Бумага для всех экземпляров употреблена одна и та же – белая не слишком плотная лощеная бумага хорошего качества.
Судя по тому, что «Пражская легенда» в ковчеге действительно представляет собой исключительную редкость, а экземпляров в тетрадях только у нас было как минимум три и несколько проходили неподалеку, то складывается впечатление, что численность той части тиража, которая издана в виде тетради, сильно превышает указанное число 110. Как минимум раз в пять. Собственно, многие из таких экземпляров и имеют заглавный лист без всякой раскраски, что подтверждает нашу мысль о том, что простых экземпляров «Пражской легенды» было отпечатано сильно больше, нежели декларированные 110.
Отдельно нужно сказать о некоторой особенности антикварного рынка в случае с «Пражской легендой». Столь сильное различие, когда экземпляр в свитке стоил много десятков тысяч долларов и все равно был ненаходим, а обычный экземпляр трудно было продать за пять тысяч, хотя бумага их не отличалась при издании, быстро спровоцировало традиционную реакцию антикварного рынка: время от времени появляются экземпляры книги в свитке, полностью раскрашенные «поклонниками творчества» Лисицкого, но поскольку ковчег сделать заново затруднительно, то при этом говорится, что «к сожалению, экземпляр без ковчега». Как правило, это мастерски переделанный экземпляр обычной части тиража, только уже разделенный на листы, отпрессованный, заново склеенный, раскрашенный. Вроде как основа подлинная, но на выходе – искусный фальсификат.