Кинг-Конг – таким прозвищем звали покойного Михаила Менделевича Климова в прошлом веке. После выхода в 2008 году «Записок антикварного дилера» он был повышен цехом до Миши Климова (дар сурового уважения коллег). Кто не понимал или плохо расслышал его прозвище, звали его иногда Пинг-Понг, это может быть оправданно визуально, но истине не соответствует.
Махно, или Юрка-Махно, или просто Юрка, или Лавкин, – все это Юрий Петрович Колгатин, выдающийся книжник рубежа XX–XXI веков, ныне покойный. Он хотя и имел отраженную в прозвище внешность, но антикварную книгу знал и чувствовал превосходно; а также известен был тем, что честен и неподкупен. А в антикварной торговле это невиданные качества. Свое прежнее прозвание Лавкин он получил по месту своей работы – Книжной лавке писателей на Кузнецком мосту.
Маша – главный московский антиквар-букинист всех времен и народов Мария Яковлевна Чапкина (Батасова), которая много десятилетий была настолько положительным персонажем антикварной книжной торговли, что никто до сего дня не осмелился ее назвать как-то иначе (или почти никто, если быть беспристрастным; но о мемуарах «Деньги-Книги-Деньги» мы здесь распространяться не будем). В сущности, она оставалась «последней из могикан» ушедшей московской букинистической торговли, когда движителем антиквара являлась не жажда наживы, а любовь в книге. Эту любовь дорогая Мария Яковлевна не растеряла и пронесла через всю свою жизнь, оборвавшуюся раньше времени.
Метро, или же Игорь-Метро, или просто Семеныч, – это покойный Игорь Семенович Горбатов, один из титанов антикварной торговли конца XX – начала XXI века и коллекционер. Долгие годы у него, в союзе с О. В. Лукашиным, был антикварный магазин в здании гостиницы «Метрополь», и многие, кто помнит «Метрополь» 1990-х, уверены, что прозвище именно оттуда. Но было оно и много раньше, поскольку в торговлю антикварной книгой он пришел, будучи машинистом Московского метрополитена.
Очкарь – прозвище самого крупного собирателя Санкт-Петербурга Виктора Георгиевича Василенко, ныне покойного. Происходит понятно отчего. Сложность и переменчивость его нрава – притча во языцех.
Он был книжником со своими принципами: не только не хотел каталогизировать свое собрание, понимая, что у него на это не хватит сил, но и избегал пачканья своих шедевров владельческим знаком. Вообще говоря, учитывая, что лучших экземпляров, нежели у Очкаря, я не видел в своей сознательной жизни ни в одном частном собрании, можно отметить его высокий собирательский вкус в нежелании клеймить свои шедевры.
О том, как он видел будущее своего детища, ходили слухи: будто бы его пушкинское собрание, то есть все без лакун отдельные издания поэта и практически исчерпывающая подборка альманахов пушкинского времени, причем все в эталонных экземплярах, в большинстве своем с обложками или издательскими картонажами, было завещано в музей-квартиру Пушкина на Мойке. Но в действительности этого не произошло, может, лишь часть туда попала, но то для нас покрыто туманом. Насколько изменчив был сам Виктор Георгиевич, так с ним поступила и судьба; особенно, конечно, нужно учитывать то, что это была не просто коллекция, а по сути склад наличности, которая, как известно, имеет много больше адептов, нежели антикварная книга. Зная траты Виктора Георгиевича на свое собрание (он считал великой удачей, что незадолго до кончины купил себе еще комплект переплетенных глав «Евгения Онегина» за 800 тысяч долларов), его смерть не прошла незамеченной для неравнодушных к презренному металлу.
Конец жизни и конец собрания В. Г. – это Петербург Достоевского, кошмарный до жути, когда расчлененный труп в рюкзаке или в морозильнике становится обыденностью, лишь одним из способов решения жизненных ситуаций в этом прекрасном городе. Все было достаточно быстро: супруга Виктора Георгиевича умерла незадолго, затем он сам; к тому времени вокруг коллекции уже нарезал круги Аркадий Иванович Свидригайлов, и нужно было только ждать, когда он проявит всю свою нутряную достоевщину. И она проявилась в самом ужасном свете: подумать только, вскоре при достаточно темных обстоятельствах умирает сын собирателя, довольно крепкий физически, так что окружающие стали нервно озираться, выискивая неподалеку и Родиона Романовича…
Вся галерея героев романов Достоевского собралась у одра Виктора Георгиевича, и мы лишь горько-горько сожалеем, что такое изумительное, огромное и абсолютно неповторимое собрание имело столь печальную судьбу.
Перебей-нос – так зовут одного из старейших букинистов столицы, который мог бы стяжать, на пару с покойным Сэмом (см. ниже), звание самого громкого участника антикварных аукционов 1990‐х годов. Громкого в прямом смысле. Однако, несмотря на антураж, он знает и любит книгу и, наверное, до сих пор ходит с кейсом-дипломатом, в котором всегда бывало что-то поистине удивительное. До сих пор благодарен ему за то, что мы имели счастие купить у него в свое время «Что есть табак» А. М. Ремизова, хотя потом, прознав о продаже, эту книгу выкупил у нас В. С. Михайлович, которому в далеком 1993 году отказать было невозможно.
Сироп – иначе Сиропчик, имевший некогда магазин невдалеке от Белорусского вокзала, а потом – на Трубной улице. Собственно, его медоточивость памятна всем, кто хоть раз в жизни имел шанс с ним пообщаться. Хотя тот факт, что ему в сердцах некогда оттяпали палец (железной дверью его же магазина), заставляет думать, что он может проявлять и другие черты характера.
Сэм – Виктор Иванович Семиохин был одним из знаменитых букинистов 1990‐х годов. Книгу он знал, особенно «классическую» русскую книгу XVIII–XIX веков, ориентировался в редкостях геннадиевского толка превосходно; да и не был чужд собирательства – у него была прекрасная библиография, которую он на досуге явно изучал, почему именно ему выпала честь в 1987 году выступить составителем каталога первого антикварно-букинистического аукциона. При этом известен был не столько своими познаниями в области российской библиографии, сколько страстью к алкоголю. Сэм был до него большой охотник, а далее – и до подраться. Особенно запомнился он многим по своим выходкам на букинистических аукционах – редко приходил как стекло, чаще слегка навеселе, а по ходу торгов догонялся еще и еще и достаточно быстро становился если не главным покупателем, то главным присутствующим – его реплики с места, комментарии по поводу каждого покупателя или участника были искрометны, громки, и мат звучал в адрес каждого. Помнится, на одном из наших последних аукционов охрана вывела его из зала. Погиб он в автомобильной аварии и своей кончиной разделил судьбу еще одного великого книжника – Александра Евгеньевича Ермакова, который в 1984 году, 28 лет от роду, разбился пьяным на своей «Ниве». О Ермаке не пишу, потому что знал я его наследников, но не его самого.
Таракан – наделенный таким прозвищем за привычку носить усы; по крайней мере, последний раз его я видел много лет тому назад, и был он в усах (борода иногда им сопутствовала также). Людям со стороны он особенно был памятен своими покупками на книжных аукционах – в 1990‐х годах он всегда заседал в конце зала и нервно поднимал номер, а когда уже его самого «поднимали», не бранился, как некоторые, но багровел, озаряя зал, и бубнил что-то малоприятное себе под нос. Не знаю, как он антикварные книги продавал в те годы, но покупал несколькими коробками за раз. Если у каждого из книжников была в общем-то своя специализация (всеядных было не так много), то у него – помпезные издания в издательских переплетах, история, филология, философия. Он был непревзойденным знатоком исторической литературы, и до сих пор имеется уверенность, что его собрание представляет собой одно из лучших и замечательнейших.
Француз, или же Володя-француз, – покойный Владимир Валентинович Волков, свое прозвище получивший по причине частых поездок во Францию. В 1990‐х годах он был одним из известных московских собирателей, был в высшей степени осведомленный книжник, дружил с М. Я. Чапкиной и ценил рукописи литераторов пушкинской эпохи. Отдельно нужно сказать о его страсти к поиску автографов Е. А. Баратынского (которого он подчеркнуто именовал Боратынским), П. А. Вяземского, Ф. И. Тютчева. В 2004 году вышел für wenige «Каталог литературных автографов» его собрания, в котором среди вполне замечательных рукописей оказался и «автограф» А. С. Пушкина, ранее принадлежавший Л. А. Глезеру, доказательство подлинности которого было удостоверено графологом Министерства добра и правды.
Книжники и их виды
Книжник-антиквар как персонаж имеет несколько ипостасей, которые в большинстве случаев различимы. Раньше, как до 1917 года, так и до 1991-го, это было разделение собственно на букинистов – тех, кто работает при антикварном магазине либо владеет им, и на тех, которые бегают сами по себе в поисках заработка. Последние, в силу объективных причин, получили звание холодных книжников.
Владельцев магазинов при советской власти, особенно в наиболее тоталитарном ее изводе с начала 1930‐х годов, уже не было – торговля окончательно стала монополией государства. Несмотря на развитую сеть букинистических магазинов, особенно в обеих столицах, в большинстве случаев на главном и наиболее почетном месте – на приемке – там сидели никакие не книжники. То есть в послевоенные годы мы еще встречаем настоящих антикваров прошлого, имена которых перечислены в многочисленных мемуарах, но время неминуемо заменило их на существа, что назывались гордым именем «товаровед». Толковых среди них были единицы на букинистическом рынке; зато основная масса, как бы повежливей выразиться, – малограмотные тетки-приемщицы. Они редко имели какие-либо профессиональные знания или навыки, если не считать главного их уменья – быстро перелистывать букинистический каталог-ценник в поисках очередной принесенной книги и зорко следить, чтобы на титульном листе и 17‐й странице не было библиотечных штампов. Свирепость и самодурство чаще всего заменяли у них как знания и вкус, так и собственно чутье – самое важное качество антиквара и книжника. Кроме того, главным качеством таких приемщиц был страх за свое место – они почти никогда не рисковали и довольствовались малым, разводя вокруг себя полчища холодных книжников и играя с ними, как разборчивая девица. Не стоит забывать и о том, что каждый товаровед, независимо от профессиональных или личных качеств, находился под неусыпным присмотром штатных и добровольных сотрудников Министерства добра и правды, которые следили за тем, чтобы магазин торговал только разрешенными к продаже книгами.